сейчас, как полотно.
Драч подтянулся на одном щупальце к верхнему отверстию. Газы,
выбивавшиеся снизу, обжигали, гора дернулась, и щупальце оборвалось. Как
веревка. Драчу удалось удержаться, присосавшись мгновенно остальными тремя
к вертикальной стенке. В тот же момент воздушная волна - видно, вверху
произошел обвал - швырнула Драча на пол каменного мешка.
Страха не было. Некогда было. Драч чувствовал, как спекаются
внутренности. Давление газов в каменной полости росло, и двигаться было
все труднее. Виноваты были лишние пять метров. На секунду Драчу
показалось, что он уже выползает из трещины и видит серое небо. Он
рванулся вверх, отчаянно и зло, потому что Кристина завтра придет к той же
скамейке, потому что у Геворкяна, который ждет его наверху, плохое сердце.
Он выбрался из каменного мешка, но оказалось, что трещину уже завалило
обломками базальта. Он попытался раздвинуть обломки породы, но понял, что
не хватает на это сил. Надо отдохнуть, чуть-чуть отдохнуть. В обожженном
теле распространялась непомерная усталость, что начала его преследовать в
последние дни на той планете и не отпускала на Земле.
Драч стоял, вжавшись в щель между глыбами базальта. Ему предстояло
теперь найти слабое место в этом завале, отыскать глыбу, которая слабее
других загнана в трещину, и вырвать ее так, чтобы не обвалить на себя всю
пробку. И пока его щупальца вяло и медленно обшаривали глыбы, разыскивая
слабину, в мозгу мелькнула мысль. Сначала она прошла где-то на периферии
мозга, затем, вернувшись, зазвенела, как сигнал тревоги. Он понял, что все
может пойти насмарку. Пока он не выйдет отсюда, они не станут взрывать
снаряды. Они будут ждать, надеяться на чудо. Они даже не станут бомбить
пробку с воздуха. Они будут ждать. Они попытаются спасти его, хотя это
невозможно, и оттого могут погибнуть люди и наверняка погибнет все, что
находится на западном склоне и дальше, на равнине.
Драч действовал осторожно и осмотрительно, стараясь не потерять
сознания. Это было главным - не потерять сознания. Он вернулся к
отверстию, из которого только что выбрался с таким трудом, прыгнул вниз и
очутился рядом с плоской плитой, на которой лежали заряды. Плита словно
собралась пуститься в пляс. Драч подумал, как хорошо, что у него нет
нервных окончаний на внешней оболочке, он бы умер от боли. Обожженные
щупальца были неловки. Прошло минуты полторы, прежде чем Драчу удалось
развинтить один из зарядов, чтобы превратить его во взрыватель. Драч
отлично знал эту систему. Такие заряды были у него на тех планетах. Заряд
включался лишь от сигнала, но если ты знаком с системой, то можно включить
цепь самому.
Драч подумал, что когда он кончит работу, то, прежде чем замкнуть
цепь, он позволит себе несколько секунд, чтобы вспомнить кое-что, как
полагается напоследок. Но когда кончил, оказалось, что этих секунд у него
нет.
Взрыв раздался неожиданно для всех, кроме усталого вулканолога,
который лежал за камнями и думал так же, как Драч. Сопка содрогнулась и
взревела. Вулканолог прижался к камням. Два мобиля, которые кружились у
кратера, отбросило, как сухие листья, - пилотам еле удалось взять машины
под контроль. Оранжевая лава хлынула в старое жерло и апельсиновым соком
начала наполнять кратер.
Вулканолог бросился вниз по склону: он знал, что поток лавы через
несколько минут пробьется в его сторону...
Кристина пришла на ту скамейку у речки; было совсем тепло. Она
выкупалась в ожидании Драча. Потом почитала. А он не шел. Кристина ждала
до сумерек. На обратном пути она остановилась у ворот института и увидела,
что с посадочной площадки поднимается большой мобиль. Кристина сказала
себе, что в этом мобиле Драч улетает на какое-то задание. Поэтому он и не
смог придти. Но когда он вернется, то обязательно придет к скамейке. И она
решила приходить к скамейке каждый день, пока живет здесь.
В большом мобиле в Москву увозили Геворкяна. У сопки он как-то
держался, а вернулся - и сдал. У него было слабое сердце, и спасти его
могли только в Москве.
2. ГУСАР И ЗОЛУШКА
Гусар Павлыш в синем картонном кивере с коротким плюмажем из медной
проволоки, белом ментике и сверкающих театральных эполетах, которые
гусарам не были положены, выглядел глупо, с грустью сознавал это, но не
мог ничего поделать. Чужой монастырь...
Он прошел опустевшим центральным туннелем к залу. На эстраде
оркестранты под водительством шумного суетливого толстяка с черными
мышиными глазками, устанавливали рояль. У двери в зал толпились те, кому
не досталось места. Павлыш заглянул поверх их голов.
На сцене, не зная, куда деть руки, под белым щитом с надписью
"Селенопорту 50 лет", обвитым венком из синтетических еловых веток стоял
знаменитый профессор из Сорбонны. Он запутался в торжественной речи, и
многочисленные карнавальные фантазии, заполнившие зал, лишь с большим
трудом сохраняли относительную тишину. Глубоко укоренившееся чувство долга
заставляло профессора подробно информировать собравшихся о достижениях в
селенологии и смежных науках и существенном вкладе лунных баз в освоение
космического пространства.
Павлыш оглядел зал. Больше всего там оказалось мушкетеров. Человек
сто. Они поглядывали друг на друга недоброжелательно, как случайно
встретившиеся на улице женщины в одинаковых платьях, ибо до последнего
момента каждый из них полагал, что столь светлая идея пришла в голову лишь
ему. Между мушкетерами покачивались высокие колпаки алхимиков, мешая
смотреть на сцену, редкие чалмы турецких султанов и квадратные скерли
марсиан. Правда, полной уверенности в том, что это карнавальные марсиане,
а не сотрудники лунных лабораторий с Короны или П-9, не было.
Павлыш протиснулся сквозь выросшую толпу Арлекинов и гномов, которым
не хватило места в зале. С белого потолка туннеля свисали бусы фонариков и
гирлянды бумажных цветов. Оркестр на эстраде уже пробовал инструменты.
Нестройные звуки катились по пустому коридору. В такт дроби ударника
задрожали цветы над головой. Две цыганки прошли мимо, кутаясь в шали.
- Ты не учла аннигиляционный фактор, - сказала строго цыганка в
черной шали с красными цветами.
- Как ты смеешь упрекать меня этим! - возмутилась цыганка в красной
шали с зелеными огурцами.
Толстяк, который руководил установкой рояля догнал Павлыша и сказал
ему:
- Галаган, ты несешь полную ответственность.
- За что? - спросил Павлыш.
- Спиро! - позвал с эстрады саксофонист. - Почему не включен
микрофон? Гелий не может петь без микрофона.
Павлышу захотелось курить. Он дошел до лестницы на нижний ярус,
спустился на один марш. На площадке стоял диванчик и над ним, в нише,
вытяжка для курильщиков. На диване сидела Золушка в хрустальных башмачках
и горько плакала. Золушку обидели: не взяли на бал.
Когда человек плачет, это еще не означает, что его надо немедленно
утешать. Плач - дело интимное.
- Здравствуйте, - сказал Павлыш, - я из дворца. Принц сбился с ног,
разыскивая вас.
На площадке было полутемно, лампа рядом с диванчиком, схожая со
старинным уличным фонарем, не горела. Девушка замерла, замолчала, словно
хотела дотерпеть, пока Павлыш уйдет.
- Если вас обидели злые сестры и мачеха, - Павлыша несло, он не мог
остановиться, - то достаточно одного вашего слова, даже кивка, и мы тут же
отправим их на Землю. На Луне не место обидчикам и клеветникам.
- Меня никто не обижал, - ответила девушка, не оборачиваясь.
- Тогда возвращайтесь во дворец, - сказал Павлыш, - признайтесь во
всем принцу.
- В чем? - неожиданно спросила девушка.
- В том, что вы уже помолвлены с бедным, но честным пастухом и не
нужны вам бриллиантовые палаты и шелковые альковы...
- У вас плохое настроение? - спросила девушка.
Она могла спросить что угодно, потребовать, чтобы гусар ушел, отстал.
Она спросила неожиданно.
- Я весел и доволен жизнью, - сказал Павлыш.
- Тогда почему вы со мной заговорили?
- Мне обидно. Вы сидите здесь совсем одна, когда из зала доносятся
торжественные речи, а оркестр настраивает трубы. Здесь можно курить?
- Курите, - ответила девушка. Голос ее был настолько ровным и
спокойным, будто она и не плакала.
Павлыш присел на диванчик, достал зажигалку. Ему хотелось взглянуть
на лицо девушки. У нее был странный голос, глуховатый, бедный интонациями,
и в то же время внутри его что-то звенело, будто он мог становиться другим
и девушка сдерживала его нарочно, чтобы звучал приглушенно. Павлыш щелкнул
зажигалкой так, чтобы огонек вспыхнул между ним и девушкой. На секунду
высветился профиль, щека, глаз, мочка уха из-под белого парика.
Девушка протянула руку и включила лампу, похожую на уличный фонарь.
- Если вам так интересно поглядеть на меня, - сказала она, - зачем
хитрить? К тому же огонек у зажигалки слабенький.
Она повернула лицо к Павлышу и смотрела на него не улыбаясь, как
ребенок, позирующий фотографу, ожидающий, что из объектива сейчас вылетит
птичка. У девушки было скуластое широкое лицо с большими, чуть раскосыми
глазами, которые должны были оказаться черными, а были светло-серыми.
Очень полные, почти негритянские губы были приподняты в уголках и готовы
улыбнуться. Белый парик с диадемой чуть сдвинулся, и из-под него выбилась
прямая черная прядь.
- Теперь здравствуйте еще раз, - сказал Павлыш. - Я очень рад с вами
познакомиться. Павлыш.
- Марина Ким.
- Если я в самом деле могу вам чем-нибудь помочь...
- Курите, - сказала Марина. - Вы забыли достать сигарету.
- Забыл.
- Вы с какого корабля?
- Почему вы решили, что я нездешний?
- Вы из Дальнего флота.
Павлыш промолчал. Он ждал.
- У вас на подошвах магнитные подковки.
- У каждого планетолетчика...
- В Дальнем флоте они всегда зачернены. Брюки от повседневного
мундира вы не сменили на гусарские лосины. И еще перстень. Дань
курсантской молодости. Такие изумруды гранит повар на Земле-14. Не помню,
как его зовут...
- Ганс.
- Вот видите.
Наконец-то Марина улыбнулась. Одними губами.
- В конце концов ничего в этом нет удивительного, - сказал Павлыш. -
Здесь каждый десятый из Дальнего флота.
- Только те, кто задержался на карнавал.
- Их немало.
- И вы к ним не относитесь.
- Почему же, Шерлок Холмс?
- Я чувствую. Когда у тебя плохое настроение, начинаешь чувствовать
чужие беды.
- Это не беда, - сказал Павлыш, - это мелкая неприятность. Я летел на
Корону, и мне сказали на Земле, что мой корабль стартует с Луны после
карнавала, как и все. А он улетел. Теперь неизвестно, как добираться.
- Вы должны были лететь на "Аристотеле"?
- Вы и это знаете?
- Единственный корабль, который ушел в день карнавала, - сказала
Марина. - Я тоже к нему торопилась. И тоже опоздала.
- Там вас кто-то... ждал? - Вот уж не ожидал Павлыш, что так
расстроится картинкой, подсказанной воображением: Марина бежит к трапу, у
которого раскрывает ей объятия могучий капитан... или штурман?
- Он мог бы остаться, - сказала Марина. - Никто бы его не осудил. Он
не хотел меня видеть. Он поднял корабль точно по графику. Наверное,
команда была недовольна. Так что я виновата в том, что вы не попали на
Корону.
- Боюсь, что вы преувеличиваете, - сказал Павлыш, пытаясь побороть в
себе атавистические, недостойные цивилизованного человека чувства.
- Я не кажусь вам роковой женщиной?
- Ни в коем случае.
- И все же я преступница.
