биоформы были нужны. Признание скептиков пришло, когда биоформы Севин и
Скавронский спустились к батискафу Балтонена, который лежал, потеряв
кабель и плавучесть, на глубине шести километров. Роботов, которые не
только бы спустились в трещину, но и догадались, как освободить батискаф и
спасти исследователей, не нашлось. А биоформы сделали все, что надо.
- В принципе, - говорил тогда Геворкян на одной пресс-конференции, и
это глубоко запало в упрямую голову Драча, - наша работа предугадана
сотнями писателей, сказочников в таких подробностях, что не оставляет
места для воображения. Мы перестраиваем биологическую структуру человека
по заказу, для исполнения какой-то конкретной работы, оставляя за собой
возможность раскрутить закрученное. Однако самая сложная часть всего дела
- это возвращение к исходной точке. Биотрансформация должна быть подобна
одежде, защитному скафандру, который мы можем снять, как только в нем
пройдет нужда. Да мы и не собираемся соперничать с конструкторами
скафандров. Мы, биоформисты, подхватываем эстафету там, где они бессильны.
Скафандр для работы на глубине в десять километров слишком громоздок,
чтобы существо, заключенное в нем, могло исполнить ту же работу, что и на
поверхности земли. Но на этой же глубине отлично себя чувствуют некоторые
рыбы и моллюски. Принципиально возможно перестроить организм человека так,
чтобы он функционировал по тем же законам, что и организм глубоководной
рыбы. Но если мы этого достигнем, возникает иная проблема. Я не верю в то,
что человек, знающий, что обречен навечно находиться на громадной глубине
в среде моллюсков, останется полноценным. А если мы действительно способны
вернуть человека в исходное состояние, в общество ему подобных, то
биоформия имеет право на существование и может пригодиться человеку.
Тогда проводились первые опыты. На Земле и на Марсе. И желающих было
более чем достаточно. Гляциологи и спелеологи, вулканологи и археологи
нуждались в дополнительных руках, глазах, коже, легких, жабрах... В
институте новичкам говорили, что не все хотели потом с ними расставаться.
Рассказывали легенду о спелеологе, снабженном жабрами и громадными,
видящими в темноте глазами, который умудрился сбежать с операционного
стола, когда его собрались привести в божеский вид. Он, мол, с тех пор
скрывается в залитых ледяной водой бездонных пещерах Китано-Роо, чувствует
себя отлично и два раза в месяц отправляет в "Вестник спелеологии"
обстоятельные статьи о своих новых открытиях, выцарапанные кремнем на
отшлифованных пластинках графита.
Когда Драч появился в институте, у него на счету были пять лет
космических полетов, достаточный опыт работы со стройботами и несколько
статей по эпиграфике монов. Грунина уже готовили к биоформации, а Драч
стал его дублером.
Работать предстояло на громадных раскаленных планетах, где бушевали
огненные бури и смерчи, на планетах с невероятным давлением и
температурами в шестьсот-восемьсот градусов. Осваивать эти планеты надо
было все равно - они были кладовыми ценных металлов и могли стать
незаменимыми лабораториями для физиков.
Грунин погиб на третий месяц работы. И если бы не его, Драча
упрямство, Геворкяну, самому Геворкяну не преодолеть бы оппозиции. Для
Драча же - Геворкян и Димов знали об этом - труднее всего было
трансформироваться. Просыпаться утром и понимать, что ты сегодня менее
человек, чем был вчера, а завтра в тебе останется еще меньше от прежнего.
Нет, ты ко всему готов, Геворкян и Димов обсуждали с тобой твои же
конструкционные особенности, эксперты приносили на утверждение образцы
твоей кожи и объемные модели твоих будущих глаз. Это было любопытно, и это
было важно. Но осознать, что касается это именно тебя, до конца было
невозможно.
Драч видел Грунина перед отлетом. Во многом он должен был стать
похожим на Грунина, вернее, сам он как модель был дальнейшим развитием
того, что формально называлось Груниным, но не имело ничего общего с
портретом, висящим в холле Центральной лаборатории. В дневнике Грунина,
написанным сухо и деловито, были слова: "Чертовски тоскливо жить без
языка. Не дай бог тебе пережить это, Драч". Поэтому Геворкян пошел на все,
чтобы Драч мог говорить, хоть это и усложнило биоформирование и для Драча
было чревато несколькими лишними часами на операционном столе и в горячих
биованнах, где наращивалась новая плоть. Так вот, хуже всего было
наблюдать за собственной трансформацией и все время подавлять
иррациональный страх. Страх остаться таким навсегда.
Драч прекрасно понимал нынешнее состояние Станислава Фере. Фере
должен был работать в ядовитых бездонных болотах Хроноса. У Драча было
явное преимущество перед Фере. Он мог писать, рисовать, находиться среди
людей, мог топтать зеленые лужайки института и подходить к домику с белыми
колоннами. Фере до конца экспедиции, пока ему не вернут человеческий
облик, был обречен знать, что между ним и всеми остальными людьми, по
меньшей мере, прозрачная преграда. Фере знал, на что идет, и приложил
немало сил чтобы получить право на эту пытку. Но сейчас ему было несладко.
Драч постучал по перегородке.
- Не будите его, - сказала одна из девушек.
Бурый холмик взметнулся в туче ила, и могучий стального цвета скат
бросился к стеклу. Драч инстинктивно отпрянул. Скат замер в сантиметре от
перегородки. Тяжелый настойчивый взгляд гипнотизировал.
- Они жутко хищные, - сказала девушка, и Драч внутренне усмехнулся.
Слова ее относились к другим, настоящим скатам Хроноса, но это не значило,
что Фере менее хищен, чем остальные. Скат осторожно ткнулся мордой в
перегородку, разглядывая Драча. Фере его не узнал.
- Приезжай ко мне на голубое озеро, - сказал Драч.
Маленький тамбур следующего зала был набит молодыми людьми, которые
отталкивали друг друга от толстых иллюминаторов и, вырывая друг у друга
микрофон, наперебой давали кому-то противоречивые советы.
Драч остановился за спинами советчиков. Сквозь иллюминатор он
различил в легком тумане, окутавшем зал, странную фигуру. Некто голубой и
неуклюжий реял в воздухе посреди зала, судорожно взмывая кверху, пропадая
из поля зрения и появляясь вновь в стекле иллюминатора совсем не с той
стороны, откуда можно было его ожидать.
- Шире, шире! Лапы подожми! - кричал в микрофон рыжий негр, но тут же
девичья рука вырывала у него микрофон.
- Не слушай его, не слушай... Он совершенно не способен
перевоплотиться. Представь себе...
Но Драч так и не узнал, что должен был себе представить тот, кто
находился в зале. Существо за иллюминатором исчезло. Тут же в динамике
раздался глухой удар, и девушка спросила деловито:
- Ты сильно ушибся?
Ответа не последовало.
- Раскройте люк, - сказала рубенсовская женщина с косой вокруг
головы.
Рыжий негр нажал кнопку, и невидимый раньше люк отошел в сторону. Из
люка пахнуло пронизывающим холодом. Минус двенадцать, отметил Драч. Теплый
воздух из тамбура рванулся внутрь зала, и люк заволокло густым паром. В
облаке пара материализовался биоформ. Негр протянул ему маску:
- Здесь слишком много кислорода.
Люк закрылся.
Биоформ неловко, одно за другим, стараясь никого не задеть, сложил за
спиной покрытые пухом крылья. Шарообразная грудь его трепетала от частого
дыхания. Слишком тонкие руки и ноги дрожали.
- Устал? - спросила рубенсовская женщина.
Человек-птица кивнул.
- Надо увеличить площадь крыльев, - сказал рыжий негр.
Драч потихоньку отступил в коридор. Им овладела бесконечная
усталость. Только бы добраться до барокамеры, снять маску и забыться.
Утром Геворкян ворчал на лаборантов. Все ему было неладно, не так.
Драча он встретил, словно тот ему вчера сильно насолил, а когда Драч
спросил: "Со мной что-то не так?" - отвечать не стал, занялся
перфолентами.
- Ничего страшного, - сказал Димов, который, видно, не спал ночью ни
минуты. - Мы этого ожидали.
- Ожидали? - взревел Геворкян. - Ни черта мы не ожидали. Господь бог
создал людей, а мы их перекраиваем. А потом удивляемся, если что не так.
- Ну и что со мной?
- Не трясись.
- Я физически к этому не приспособлен.
- А я не верю, не трясись. Склеим мы тебя обратно. Это займет больше
времени, чем мы рассчитывали.
Драч промолчал.
- Ты слишком долго был в своем нынешнем теле. Ты сейчас физически
новый вид, род, семейство, отряд разумных существ. А у каждого вида есть
свои беды и болезни. А ты, вместо того, чтобы следить за реакциями и
беречь себя, изображал испытателя, будто хотел выяснить, при каких же
нагрузках твоя оболочка треснет и разлетится ко всем чертям.
- Если бы я этого не делал, то не выполнил бы того, что от меня
ожидали.
- Герой, - фыркнул Геворкян. - Твое нынешнее тело болеет. Да, болеет
своей, еще не встречавшейся в медицине болезнью. И мы должны будем
ремонтировать тебя по мере трансформации. И при этом быть уверенны, что ты
не останешься уродом. Или киборгом. В общем, это наша забота. Надо будет
тебя пообследовать, а пока можешь отправляться на все четыре стороны.
Драчу не следовало бы этого делать, но он вышел за ворота института и
направился вниз, к реке, по узкой аллее парка, просверленного солнечными
лучами. Он смотрел на свою короткую тень и думал, что если уж помирать, то
все-таки лучше в обычном, человеческом облике. И тут он увидел девушку.
Девушка поднималась по аллее, через каждые пять-шесть шагов она
останавливалась и, наклоняя голову, прижимала ладонь к уху. Ее длинные
волосы были темны от воды. Она шла босиком и смешно поднимала пальцы ног,
чтобы не уколоться об острые камешки. Драч хотел сойти с дорожки и
спрятаться за куст, чтобы не смущать девушку своим видом, но не успел.
Девушка его увидела.
Девушка увидела свинцового цвета черепаху, на панцире которой, словно
черепашка поменьше, располагалась полушарием голова с одним выпуклым
циклопическим глазом, разделенным на множество ячеек, словно стрекозиный.
Черепаха доставала ей до пояса и передвигалась на коротких толстых лапках,
которые выдвигались из под панциря. И казалось, что их много, больше
десятка. На крутом переднем скосе панциря было несколько отверстий, и из
четырех высовывались кончики щупалец. Панцирь был поцарапан, кое-где по
нему шли неглубокие трещины, они расходились звездочками, будто кто-то
молотил по черепахе острой стамеской или стрелял в нее бронебойными
пулями. В черепахе было нечто зловещее, словно она была первобытной боевой
машинной. Она была не отсюда.
Девушка замерла, забыв отнять ладонь от уха. Ей хотелось убежать или
закричать, но она не посмела сделать ни того, ни другого.
"Вот дурак, - выругал себя Драч. - Теряешь реакцию".
- Извините, - сказала черепаха. Голос ровный и механический, он
исходил из-под металлической маски, прикрывавшей голову до самого глаза.
Глаз шевелился, словно перегородочки в нем были мягкими.
- Извините, я вас напугал. Я не хотел этого.
- Вы... робот? - спросила девушка.
- Нет, биоформ, - сказал Драч.
- Вы готовитесь на какую-то планету?
Девушке хотелось уйти, но уйти значило показать, что она боится. Она
стояла и, наверно, считала про себя до ста, чтобы взять себя в руки.
- Я уже прилетел, - сказал Драч. - Вы идите дальше, не смотрите на
меня.
- Спасибо, - вырвалось у девушки, и она на цыпочках, забыв о колючих
камешках, обежала Драча. Она крикнула вслед ему:
- До свидания.
Шаги растворились в шорохе листвы и суетливых майских звуках
