думаю, он хочет иметь в своем домике заднюю дверь, но я за-
валил дыру, хорошо засыпал и и сверху положил большой ка-
мень.
-Он выкопает другую, - сказал Мэтт с некоторым облегчени-
ем. Барби покачала головой. - Нет. Я ему сказала, что может
случиться. Его может убить большая собака, или он заблудится
и не найти дороги домой.
- Бедный зврек, - сказал Люсиль. - Он уже никогда не най-
дет с в о е г о дома.
- Ах, да черт с ним, - злобно сказал Мэтт. - Ты не можешь
немножко посочувствовать мне? Мое состояние очень паршивое.
Он поднялся к себе и хотел лечь, но спальня напоминала
парную в бане. Он метался, стонал и, наконец, сощел вниз,
Люсиль дала ему ледяного лимонада. Он сел в тени на задней
веранде и выпил его. Желудок скрутило от холодного и кис-
ло-сладкого, и этт встал, чтобы пройтись по лужайке. Жара
давила на него, в голове стучало, колени подгибались. Он
прошел мимо того места, где Джо завалил туннель, и услышал
доносившиеся из окна погреба детские голоса. Он повернуся и
пошел к погребу.
- Что вы там делаете? - крикнул он в открытуб дверь. Из
темноты внизу голос Барби ответил: - Мы принесли Джону кар-
теру немного льда - полизать. Но он не хочет выходить. И она
заговорила с твинером совсем другим тоном - ласковым, угова-
ривающим.
- Вылезайте оттуда, пока не простудились, - сказал Мэтт.
- Сейчас, - ответил Джо. Мэтт спустился по ступенькам.
Дети не включили свет, а маленькое пыльное окошко едва
освещало контуры. Мэтт ударился о балку и выругался, а Барби
нетерпеливо сказала:
- Мы же сказали, что сейчас выйдем.
- В чем дело? - спросил Мэтт, пытаясь что-нибудь разгля-
деть. - Мне уж нельзя и спуститься сюда?
- Т-сс-с! - прошептал Джо. - Он как раз выходит. Не спуг-
ни его!
Дети сидели на корточках у земляного вала, котрый с таким
трудом выстроил Джон Картер. В середине вала было темное от-
верстие, и из него очень медленно вылезал Джон Картер. Глаза
его сверкали в темноте. Барби положила передь ним два кубики
льда; он прижал к ним мордрчку и тяжело дышал, и его бока
ходили в частом, мелком и нервном ритме.
- Ты поправишься, -сказал ему Джо, поглаживая его голову,
и повернулся к Мэтту: - Ты не понимаешь, как это важно. Ниг-
де в округе нет ребят, которые бы держали дома настоящего
марсианина.
- Идите! - резко сказал Мэтт. - Поднимайся наверх! Дети
неохотно встали и прошли мимо него. Джон Картер не шевелил-
ся. Ое смотрел на Мэтт. Мэтт, вздрагивая от холодного возду-
ха, поднялся на верх и захлопнул дверь. Он шел зп детьми, но
мысленно все еще видел, как Джон Картер лежит за своей стен-
кой в темноте, страдая от чужого мира, слишком большого,
слишком жаркого, слишком тяжелого.
Он лежит за стенкой в темноте и думвает. Нет. Животные не
думают. Они только чувствуют. Они могут быть растерянными,
испуганными, страдающими или еще какими-нибуть, но все это
ощущения, а не мысли. Думают только люди. На Земле.
Мэтт снова вышел во двор. В заднем конце двора, где вдоль
аллеи бежала изгородь, Мэтт остановился, крепко держась обе-
ими руками за колья и глядя на заднюю изгородь соседей, на
их гаражи и мусорные баки, но не видя их. Он чувствовал
смутную уверенность в том, что в глубине его мозга росло и
принимало форму и двигалось к той точке, где Мэтт уже не мог
уверять себя, что не видит этого.
- Нет, - сказал он себе, - Фред знал бы. Ученые должны
знать. Не может быть, чтобы не знали.
А вдруг нет? Как измерить возможности другого мира?
Единственное млекопитающее, сказал Фред, и почти
единственное позвоночное. Почему же этот единственный вид
выжили, когда все остальные погибли, если он не имел ка-
ких-то преимуществ?
Предположим, это раса. Разумная. Может, разум токого ро-
да, какой люди, земляне, не могли понять.
Раса и умирающий мир. Предположим, раса должна изменяться
с этим умиранием, выродиться, адаптироваться, утратить свои
города, изобретения, письменность и тому подобное, но не ра-
зум. Только не разум, потому что разум - единственный барьер
против уничтожения.
Допустим, раса, физически измененная, лишенная привычного
окрудения, размыкается в собственных мыслях. Разве не может
это включать все виды умственной компенсации, такие силы, о
которых землянин не подозревает и не видит их, потому что он
судит обо всем в границах собственного знания о земных фор-
мах жизни? И не станет ли такая рса скрывать свой разум,
свое последнее орудие от чужаков, захвативших ее мир?
Мэтт затрясся и взглянул на небо. Оно стало другим. Оно
небыло больше твердым панцирем, покрывающим мир. Оно было
распахнуто настежь, изображено и порвано прожорливыми кораб-
лями, несущими прожорливых людей, которым не хватало того,
что они имели. И через эти прорехи проскальзывало ЧУЖОЕ, и
мир никогда уже не будет прежним. Никогда не буднет знако-
мой, Безопасной Земли, содержащей только то, что ей пренад-
лежит, только то, что люди могут понять.
Хлынул дождь. Мэтт промок до нитки, но не замечал этого.
- Нет, - сказал он снова, - нет, я не хочу верить этому,
как ребятишки верят в игру, пока играют.
Но были ли это только игры? Он вздрогнул от голоса Лю-
силь, которая звала его. По голосу чувствовалась ее тревога.
Он пошел к дому. Она встретила его на полпути и спросила,
что он делал под дождем. Она загнала его в дом и переодела в
сухую одежду. Он пытался сказать, что ничего особенного нет,
но она тревожилась и не хотела слушать.
- Ложись, - сказала она, покрыла его пледом и пошла вниз,
к телефону. Мэтт несколько минут лежал спокойно, пытаясь
взять себя в руки, боясь и стыдясь состояния своих нервов. С
него покатился пот и он отшвырнул плед. Воздух в комнате был
влажным, тяжелым,спертым. Мэтт чувствовал себя страдающим,
как...
Черт побери, в жаркое лето всегда так, в спальне всегда
жарко и душно. И трудно дышать.
Он встал и пошел вниз. Люсиль только что отошла от теле-
фона. - Кому ты звонила? - спросил он. - Фреду, - ответила
она, значительно глядя на него, как бывало всегда, когда она
твердо решила что-то сделать. - Он сказал, что придет завтра
утром. Пусть он определит, что с тобой.
- Но мой врач... - раздраженно начал Мэтт.
- Твой врач не знает тебя так хорошо, как Фред, да и пле-
вать ему на тебя так хорошо, как Фред, да и плевать ему на
тебя.
Мэтт заворчал, но было уже поздно что-либо делать. А за-
тем он подумал, что у Фреда, может быть ответ. Может, если
рассказать ему...
О ЧЕМ??? Правильно. Вытащить все это, изложить словами: я
думаю, что Джон Картер не просто безредный зверек. Я ду-
маю, что он ра
зумен. Я думаю, что он ненавидит меня, ненавидит Зкмлю, куда
его случайно привезли, как домашнее животное. Я думаю, что
он что-то делает с моими детьми.
Сможет ли он сказать все это Фреду? Люсиль позвала детей
ужинать. - О, господи, опять они в этом сыром погребе! Джо,
Барби, выходите сию же минуту! Мэтт обхватил руками голову.
Она болела.
* * *
Он спал эту ночь внизу, на диване в гостинной. Он делал
так и раньше в жаркое время. Тут, вроде бы, казалось прох-
ладней. Он щедро отмерил себе аспирину и на некоторое время
погрузился в тяжелый сон, полный темных фигур, преследовав-
ших его на местности, которую он толком не видел, но знал,
что она чужая и угрожющая. Затем, в тихие часы между полу-
ночью и рассветом он ударился в планку: он не мог дышать.
Воздух был плотным, как вода, и вес его горой лежал на груди
Мэтт, на его плечах и бедрах.
Он вскочил свет и начал поднимать и опускать потяжелевшую
грудь, беспокойные руки; цепенящий ужас распространился по
нему и накрыл его, как мокрый снег облепляет дерево. Гостин-
ная казалась чужой, привычные вещи покрывал налет страха,
все следы Джо и Барби, Люсиль и его самого вдруг стали рез-
кими и символическими указателями, как на картинах Дали.
Библиотечный роман в коричневом переплете7 Статуэтки на ка-
мине смотрят на Мэтта своими неподвижными белыми лицами. Бу-
тылка из-под газировки - нет, две виновато выглядывают
из-под дивана. Голубой жакетик с порванным карманом под лам-
пой, куча комиксов. Его собственное кресло с продавленным
сидением. Обои, линолеум, коврик - все каких-то грубых,
странных цветов. Он пощупал ногой пол. Пол был тонкий, как
ледок на луже, он вот-вот треснет, и Мэтт провалился туда,
где лежит, думает и ж д е т чудак. Все они на Марсе лежат
под землей и ждут.
Они думают ночи напролет и ненавидят людей, которые вы-
таскивают их из нор, убивают, расчленяют и с любопытством
разглядывают их мозг, кости, нервы. Или же берут их на пово-
док, сажают в клетки, но не подумают заглянуть им в глаза и
увидеть, что прячется в их глубине.
Ненависть и ожидание - вот их внутренний мир. Ненависть и
спокойное доведение людей до безумия.
Вот так этот и сделал со мной, думал Мэтт. Он сам страда-
ет, его давит наша гравитация, он задыхается в этом воздухе,
и он заставляет страдать меня. Он знает, что никогда не по-
падет домой. Он знает, что умрет. Как далеко простирается
его сила? Он может только заставить меня почувствовать то,
что чувствует сам, или может...
Допустим, может. Допустим, он знает, что я хочу расска-
зать Фреду, и он остановит меня. А что дальше? Джо? Барби?
Люсиль?
Мэтт стоял в середине комнаты. Он убьет меня, думал он.
ОН ЗНАЕТ. Его качнуло. Комната завертелась перед глазами.
Какой-то странный паралич наполз на него, сквозь мышцы,
связал их в узлы. Мэтт похолодел, как будто уже умер. Но
он повернулся и пошел, Бежать он не мог, но с каждымшагом
он шел быстрее, напряженный, запыхавшийся. Он открывал
дверь в погреб и спускался вниз, не забыв включить свет.
Джон Картер издал звук, единственный звук, который Мэтт
от него слышал. Слабый тонкий визг, совершенно животный и
абсолютно бездумный.
* * *
С первым утренним поездом приехал Фред. Все стояли на лу-
жайке у задней изгороди и смотрели вниз. Дети плакали.
