министр здоровья.
- Ну это я уже давно почуял. Водки с корой, ивы выпей. Некоторым
помогает.
- Пусть Пряжкин сначала девку выдаст! - крикнул Погремушка.
- Допросить шпионку!
- Подвесить за волосы и нагаечкой по мягким местам!
- Обоих подвесить...
- Нет, все же лучше огнем испытать!
Пряжкин слушал все это, не веря собственным ушам. Люди, которым он
никогда не причинял зла, со многими из которых был если не в дружеских, то
вполне приличных отношениях, вдруг безо всякого серьезного повода
накинулись на него, как стая волков на подранка. Все: и прошлые заслуги, и
безукоризненное происхождение, и незыблемый до последнего времени статус,
и давние связи с каждым из присутствующих - внезапно оказалось никчемным и
бесполезным. Стена, всегда защищавшая его, обернулась вдруг ветхим
заборчиком. Жуткое ощущение полной беспомощности сковало его. Заранее
заготовленные доводы в свою защиту вылетели из головы, язык онемел, мысли
спутались, и Пряжкин с пугающей ясностью ощутил, что он именно тот, о ком
сейчас наперебой кричали члены кабинета министров - вероотступник, наглец,
изменник и пьяница.
- Ну, ладно вам, ладно, - прервал возмущенный гвалт Сила Гораздович.
- Накинулись все на одного. Разве так можно? Что плохого он сделал? Украл,
убил, предал? Человек жениться хочет, а вы его на куски готовы разорвать.
Подход негосударственный. Выходит, мы зря его кормили, учили, одевали? Все
с начала теперь? И кого на его место назначить? Тебя, что ли, Шишкин? Или
тебя, Овечкин? Зайцев вон какой с виду умный, а ведь в автоматикой
телемеханике ни в зуб ногой. Даже не знает, что это такое. Кто из вас
может систему энергораспределения ракеты наладить? А? Вот видите.
Незаменимых людей, конечно, нет. Не станет Пряжкина, будет кто-то другой.
Определенные меры мы в свое время приняли. Да только зачем нам самим себе
заботы придумывать? Взять того же Зайцева. Человек бдительный, ничего не
скажешь. Только где нам столько колючей проволоки взять, чтобы в четыре
кола все государство огородить? Хватит, что он в прошлом году всех гусей и
уток распугал. А вдруг не прилетят они больше с испуга? Значит, ни мяса,
ни пера, ни пуха! К каждой проблеме тонкий подход требуется. Тут рубить с
плеча нельзя. А то раскаркались - Пряжкин то, Пряжкин се... На себя
посмотрите. То обблюетесь, то обдрищетесь! Тем более, что с Пряжкиным еще
ничего не ясно... Встань, сподвижник. Тебе что, в самом деле эта девка
приглянулась?
- Да, - облизав пересохшие губы, выдавил Пряжкин.
- Уверен, что не шпионка она?
- Да, - прошептал Пряжкин.
- Не слышу... Громче. Шипишь, как дохлый селезень. Ну, а теперь гляди
мне в глаза и отвечай как на духу: кто тебе дороже, девка приблудная или
родная держава?
- Так нельзя... разделять. Родная держава есть родная держава, а...
она... это она...
- Да я же не заставляю тебя прямо сейчас от нее отречься. Может, она
и в самом деле без вины виноватая... Ты мне ответь на отвлеченный вопрос:
что выбираешь - родину или бабу, если та и в самом деле вражеское отродье?
- Родину...
- Вот это я и хотел от тебя услышать. Если эта девка шпионка, то
ясно, куда ее потянет. Сразу и выяснится, что к чему. Завтра же, не
откладывая, возьми ее с собой под землю. Покажи ей все, что захочется. А
потом пусть расскажет твоим людям, какая тяжелая и подлая жизнь за рубежом
и какое счастье оказаться здесь. Если она злые намерения хранит, это сразу
выяснится. Внимательно наблюдай за ней. Все подмечай, и слова и взгляды.
Соглядатаев за тобой не будет. Возьмешь только своих людей. И решение
примешь сам. Доверим ему, соратники и сподвижники?
- Доверим, доверим! - загалдели все, как будто четверть часа назад и
не требовали крови.
- Завтра мы все снова соберемся, и ты, Пряжкин, скажешь правду. Если
она без вины, тут же вас и обвенчаем, а если умысел имела... - Попов на
секунду задумался, словно подыскивая достаточно веское заключительное
слово.
- Что тогда? - спросил Пряжкин, забыв, что перебивать Силу
Гораздовича так же опасно, как всуе поминать имя Перуна-Громовержца.
- А тогда свершится закон, - в голосе Попова появилось что-то такое,
от чего у Пряжкина похолодело в животе. - Ты сам все знаешь. Смертной
казни у нас нет, и ради какой-то девчонки вводить ее нецелесообразно.
Изгоним из пределов государства и все. А теперь иди. Помни, сподвижник, мы
тебе верим.
Пряжкин, еле переставляя враз ослабевшие ноги, пересек площадь и у
штаба наткнулся на Пашку, который втолковывал что-то низкорослому,
плосколицему человеку в оленьей кухлянке, которого придерживали за руки
два амбала из пограничной стражи.
- И кто же ты такой есть? - спрашивал Пашка тоном, не предвещавшим
ничего хорошего.
- Никифоров я, - примирительно отвечал человек в кухлянке. - Отпусти,
начальник. Моя за оленем шла.
- Нет, ты не Никифоров. Никифоров знает, как отвечать на вопросы
коменданта штаба.
- Чучмек Никифоров по вашему приказанию прибыл, - бодро доложил
Никифоров.
- Прибыть ты прибыл. Вижу. Да только не по моему приказанию... Где
его взяли? - Это относилось уже к пограничной страже.
- В двух верстах от рубежа. Балкой гнал нарты. Чуть оленей не
угробил.
- Неправда, начальник. Моя оленя не угробит. Моя оленя уважает.
- Молчи. Отвечай, что возле рубежа делал?
- То молчи, то отвечай... Злой ты, начальник. Как медведь-шатун злой.
- Если не ответишь, я твои кишки сейчас на эту дуру намотаю. - Пашка
указал на Святовида.
- Моя оленей искал. Олень рубеж не знает. Олень от стада отбился, в
тундру ушел. Моя искать поехал. Без оленя чучмеку Никифорову нельзя. Без
оленя моя помирать будет.
- За этим задержки не будет. Предупреждали тебя, что к рубежу ходить
нельзя?
- Предупреждали. Давно Предупреждали. Забыл совсем.
- Палец к бумаге прикладывал?
- И палец прикладывал и крест рисовал.
- Идола целовал?
- Целовал, однако. Попробуй не поцелуй твоего идола.
- Значит, теперь не обижайся.
- Чучмек Никифоров не обижаться.
- А-а-а, это ты, - Пашка заметил, наконец, Пряжкина. - Вот, чучмек
попался. Сбежать хотел. Что делать с ним будем?
- Как будто не знаешь, - ответил, занятый своими мыслями Пряжкин. - В
первый раз, что ли?
- Не в первый раз. Да только все одно, не доходит До них наука.
Признавайся, ведь хотел сбежать? Признавайся, ничего тебе за это не будет.
Отпущу.
- Правильно. Хотел сбежать. Давно задумал.
- Почему?
- Есть нет. Табака нет. Оленей отбирают. Рыбу отбирают. Песец
отбирают. Скучно жить.
- А за рубежом, думаешь, лучше?
- Там олень свободно ходит.
- Ну раз так, иди. Отпускаю.
- Пешком не дойду. Оленей отдай, нарты отдай, хорей отдай.
- Ничего себе! - делано удивился Пашка. - Олени не твои. Олени
государственные. Воровать не позволю.
- Оленя не государство рожал. Оленя важенка рожала. Нарты я сам
делал. Хорей сам делал.
- Бес с тобой. Нарты и хорей бери, а оленей придется оставить.
Несколько минут они молча стояли друг против друга, по разному
одетые, но удивительно схожие обликом - оба коренастые, узкоглазые,
кривоногие.
- Ладно, начальник, - сказал наконец Никифоров. - Пойду, однако. Путь
не близкий. Не обижай моих оленей.
- Э, братец, это еще не все. Кухлянку снимай.
- Кухлянку моя жена шила.
- Жене, значит, и вернем.
Никифоров кряхтя стащил меховую одежду и остался в каких-то жуткого
вида полуистлевших портках. На лице его не отразилось ровным счетом
никаких чувств.
- Исподнее, так и быть, тебе оставим, - сказал Пашка. - Срамить не
будем. Счастливого пути.
- И тебе счастливо оставаться, начальник. - Босой и голый человек с
синей нечистой кожей повернулся к ним спиной и вприпрыжку устремился в
тундру. - На небесных пастбищах свидимся.
- Свидимся, не сомневайся.
- Убежит ведь, гад, - сказал один из стражников, глядя вслед
Никифорову. - Они, черти, к любому морозу привычные.
- Не убежит, - заверил его Пашка. - Я тундровых псов уже три дня как
не кормил. Растаскают его, как сдобную булку, будь спокоен... А ты,
начальник, почему такой хмурый?.
- Ты сделал, что я у тебя просил?
- А как же! Этот сопляк сначала от рубежа отъехал версты на три, а
потом назад повернул. И за холмиком, значит, спрятался. Да разве такую
машину спрячешь. Мы с ребятами ночью и подползли к этому чудищу железному.
Глянули, а у него на крупе бочка с керосином приторочена. Только
керосинчик уж больно густой и вонючий. Мы бочку, продырявили да и
подожгли. Занялась эта дура синим огнем, как миленькая. Мы отползать
стали, а она как рванет! Всю тундру кусками железа засыпало. Вот такие
пироги, начальник.
- Керосинчиком это вы зря, - сказал Пряжкин, ощущая какое-то
нехорошее, тягостное предчувствие. - Не надо было так...
- Назад уже не воротишь, - равнодушно сказал Пашка. - Что было, то
сплыло. А за это дело ты мне бутылку будешь должен. Я так понимаю, что это
твоей милашки хахаль был, вечный ему покой.
- Что-нибудь случилось? - спросила Наташа.
- Нет, - ответил Пряжкин.
- Но я же вижу!..
- Так, мелкие неприятности...
- Из-за меня?
- Нет.
- Только не обманывай.
- Зачем тебе знать всякую гадость.
- Значит, из-за меня...
- Это не имеет никакого значения. Даже если меня поставят караульным
на башню, я не откажусь от тебя.
- Может и такое случиться?
- Все может случиться. Нам сейчас нужно все время быть вместе. Тебя
могут похитить. Или устроить какую-нибудь пакость. Все должно решиться
завтра. Мы спустимся под землю, туда, где находится командный пункт
стратегических ракетных войск. Тебе придется пойти со мной и поговорить с
людьми, которые живут там. От твоего выступления зависит очень многое.
Конечно, я не заставляю тебя лгать, но постарайся как можно точнее
исполнить мою просьбу. Смысл выступления прост: так, откуда ты пришла, -
все плохо, здесь - все прекрасно. Ты понимаешь?
- Понимаю. Только оратор из меня неважный.
- Скажи, а там... действительно плохо?
- По-всякому... но там все другое. Тебе будет трудно это понять.
- Не хочешь рассказывать?
- Не хочу растравлять душу. Лучше поцелуй меня.
- Хорошо...
- Ты целуешь меня, как будто в последний раз.
- Я целую тебя в последний раз как невесту. Завтра я поцелую тебя как
жену.
- Ты хоть сам веришь в это?
- Да! Да! Да! Верю! Хочу верить!
Кроме Наташи Пряжкин захватил с собой только коменданта Пашку,
который всегда сопровождал его во время спусков в подземелье. Слежки
заметно не было. Или Сила Гораздович доверял ему, или наблюдение было
организовано весьма ловко.
- Это Кром, - сказал Пряжкин, указывая на тесовый забор высотой в три
человеческих роста. - Укрепление вокруг пусковой шахты. Скоро вместо
дощатых стен будут возведены каменные. Заходи в эту калитку. Только
нагнись. - Он постучал в стену деревянной чуркой, подвешенной на цепи.
- А почему калитка такая низкая? - спросила Наташа, опускаясь почти
на корточки.
Пряжкин смолчал, зато идущий последним Пашка буркнул:
- Чтоб головы врагу было удобней рубить.
И действительно, сразу за калиткой стояло пять или шесть караульных с
занесенными алебардами. Убедившись, что врагов среди прибывших нет (о
Наташе их предупредили заранее), они заперли калитку огромным засовом и
опустили оружие.
- Ржавчина! - Пряжкин провел пальцем по лезвию одной из алебард. -
