крупная, мерцала, как живая, над головами приехавших.
Иван Исаевич ничего этого не видел. Над ним сомкнула черные крылья вечная
ночь...
Стрельцы помогли ему сойти с саней, поставили на ноги. Иван Исаевич
почувствовал под ногами расчищенный снег, плотный, будто лед. Ему сказали:
- Иди!
- Иди!
- Чего стоишь? Иди!
- А куда идти? - неуверенно спросил он
- Иди прямо!
Он шагнул вперед, с усилием волоча оковы. Сердце подсказывало, что ему,
видимо, пришел конец. Но какой? Болотников остановился в нерешительности,
но сзади больно ткнули в спину древком бердыша. Голос стрельца как будто
дрогнул:
- Иди!
Болотников глубоко вздохнул, поднял к темному небу, к ясной звезде
воспаленное лицо и шагнул вперед. Нога вдруг потеряла опору, по краю
проруби скользнула цепь.
Он не успел даже упасть, и прямой, как свеча, камнем пошел вниз.
Вода над ним сомкнулась, дрожа. Воевода, сотник и стрельцы сняли шапки,
перекрестились.
- Все! - сказал Петрищев. - Поехали!
- Яшка! - крикнул воевода. - Когда вода схватится, закидай полынью
снегом и убери веху!
Яшка молча стоял у проруби с непокрытой головой.
- Слышишь, что ли?
- Слышу... - отозвался стрелец.
Упряжки повернули обратно. Лошади фыркали, косили глазами назад...
Яшка все стоял у края проруби, не чувствуя холода. Шапка выпала из руки,
лежала у ног.
В воде плавало, колеблемое течением, отражение яркой звезды. Но вот воду
на морозе схватило ледком, и звездочка померкла...
Сквозь сон Марфушка услышала плеск воды. Открыла глаза и увидела, что на
лавке горит свеча в подсвечнике, а сотник и хозяин моют руки из
умывальника. Сотник сказал воеводе впол-голоса:
- Ну, эта забота с плеч долой! Пускай нынь кормит налимов!
Воевода, вытирая руки, отозвался шепотом:
- Чегой-то муторно на душе. Идем скорей за стол!
Оба ушли, унеся свечу.
Марфушка поняла, что узника утопили, и заплакала, вздрагивая всем телом:
чужой, незнакомый человек, а жалко...
Прасковья проснулась, в темноте погладила девушку по голове, приблизила к
себе:
- Ты что плачешь?
- Так... - Марфушка упрятала мокрое от слез лицо в подушку.
- Успокойся, дитятко, спи! - сказала стряпуха.
На улице крепчал мороз. Возле съезжей уже никого не было, в оконце не
мельтешил огонек. Дверь заперта на замок.
Уснул Каргополь-город крепким предутренним сном. Притих, съежился,
укутанный снегами непролазными.
