ЕВГЕНИЙ ФЕДОРОВИЧ
БОГДАНОВ
Вьюга
СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
1972
I
На улице потревоженным косматым зверем ворочалась непогода. Она замела все
пути-дороги, облепила снегом бревенчатые стены Каргополь-города. Вечером
дворовая девка Марфушка, пробегая из дома в погреб, увязла в сугробе по
пояс, набрала снегу в катанки и, вытряхивая его на кухне, проговорила:
- Прогневили люди господа бога. Вот и удумал он завалить снегом всю
земелюшку - не только человеку, а и лисице не пробраться...
В хоромах каргопольского воеводы Данилы Дмитрича Кобелева жарко. Топили
березняком, дров не жалели. В спальне, отмахнув в сторону меховое одеяло,
густо храпел Данила Дмитрич, утомленный дневными заботами. Рядом,
разметавшись во сне, тоненько посвистывала носом его супруга Ульяна,
мягкая и горячая.
Перед иконой Спаса голубым огоньком теплилась лампада синего стекла. В
покоях - ни звука. Глубокая ночь. Сон сморил всех. Хорошо спалось в тепле
под завыванье метели.
На сторожевой воротней башне, завернутый в овчинный тулуп, бодрствовал
караульный стрелец, рослый мужичина с сивой бородой и кривым носом, по
прозвищу Косой. Стрелец косил левым глазом, потому и прилипло к нему такое
прозвище.
Косой поглядывал в слуховое оконце вниз, на подъезд к воротам. Но, кроме
снежной круговерти, ничего не было видно.
К перекладине под шатровой крышей башни подвешено на пеньковой веревке
чугунное било на случай тревоги. Косой поставил в угол бердыш: "Ни леший
не придет в таку пору. Малость вздремну до смены!" - решил он, сел на
чурбан, плотнее запахнул полы тулупа и смежил веки.
Но скоро до чуткого слуха Косого донеслись топот копыт и щелканье кнута.
Кто-то, подгоняемый ветром, мчался по дороге к крепостце. Стрелец высунул
бороду в окошко, вгляделся во тьму. Внизу, в метельной кутерьме, он
разглядел промелькнувшую по мосту через скованный льдом ров тройку,
запряженную в крытый возок. По бокам и сзади возка на усталых лошадях -
пятеро ездовых? стрельцов. Один из них, приблизившись к воротам, повернул
коня боком и древком бердыша забухал по гулкому дереву.
Волоча полы тулупа по ступенькам скрипучей деревянной лестницы. Косой
спустился вниз, открыл ставенек оконца-глазка в воротах, посверлил правым
глазом вершника и спросил:
- Кто такие? Чего надобно?
- По делу государеву! Отворяй! - приказал вершник, нетерпеливо ударяя
древком в ворота.
- Погоди, десятника кликну! - сказал Косой и дважды ударил в висевшую
возле ворот чугунную доску. Звон понесся над сонной крепостцой.
Вскоре явился стрелецкий десятник. Он тоже спросил, кто приехал, да зачем,
и только тогда отворил тяжелые ворота, окованные железом.
Возок въехал в крепость, за ним протрусили вершники. Заперев ворота,
стрелецкий десятник стал показывать дорогу к воеводским хоромам.
Холоп воеводы Молчан, услышав стук в дверь, встал с рундука, застланного
овчиной и, накинув полушубок, вышел в сени.
- Воевода дома? - спросил, спешившись и взойдя на крыльцо, вершник.
- Он спит
- Веди в дом, буди воеводу! Скажи: по делу государеву служилые из Москвы.
Да скоро у меня! - прикрикнул приезжий. - Люди на улице мерзнут.
Молчан разбудил воеводу, и тот, не мешкая, вышел в переднюю, где, скинув
шубу, грелся, прислонясь к печке, среднего роста, рыжебородый, сердитый на
вид гость с красным от мороза лицом и потрескавшимися губами.
______________________________________________
1 Ездовой стрелец, вершник - всадники.
- Здоров будь, гостенек! - сказал воевода, поправляя подвернувшеюся полу
полушубка. - Чем могу служить, ответствуй!
- Допрежь поведаю, кто я таков, - отозвался гость и полез за пазуху за
письмом. - Я - стрелецкий сотник тайного приказа Илья Петрищев?. А прибыл
сюда по веленью пресветлого государя Василия Ивановича. Вот грамота.
Воевода, взяв грамоту, подвинул поближе подсвечник, оглядел сургучную
печать, бережно сломал ее, развернул и стал читать бумагу. Потом поднялся,
надел шапку из бобра:
- Значит, вора Ивашку ко мне доставили? А где я его содержать буду? У меня
ведь доброй тюрьмы нету.
- А што есть?
- Съезжая. Хибарка об одно окошко. При нужде держим в ней куражливых
питухов, кабацких затычек да татей. Окно, правда, забрано крепкой
решеткой. Убежать нельзя, ежели при хорошем досмотре...
- Там сидит кто?
- Ни души. Взяли вчера питуха Петруху Обросимова. На посаде в кабаке
драться полез на целовальника. Держали до вечера, дали тридцать ударов
вполплети и выпустили с миром. Не топлено в съезжей, сотник!
- Печь есть? Надо истопить. А как после быть с тем вором - то дело особое.
- Пойдем в съезжую!
Спрятав московскую грамоту в ларец, Данила Дмитрии повел гостя. Возок
тронулся за ними.
Заспанный сторож Ефимко Киса, он же, при случае, палач, загремел запором,
ввел гостей в караулку. Запалил свечу. Московский гость осмотрелся: скамья
для охранника, сбитый из плах невеликий, закапанный воском стол. На нем -
хлебные крошки. Напротив входа с улицы - дверь в комору. В ней -
квадратное окошко с продольными железными прутьями для досмотра за
узниками. В караулку выходила топка печи.
Гость вошел в комору. Зарешеченное оконце, обращенное на зады к береговой
стене укрепления, в углу - охапка соломы. И больше ничего, кроме
коричневых задымленных стен, плохо проконопаченных обындевевших углов да
паучьих тенет под потолком.
Сотник обстукал, ощупал стены, рубленные из тесаных бревен, проверил,
крепка ли решетка, и сказал:
- Добро! Отсель не убежит вор. Распорядись, чтобы караул хороший был да
печь бы топили.
Стрельцы ввели измученного, озябшего узника, одетого в полушубок, к
которому прильнули сенники. На ногах у него - порыжелые смерзшиеся сапоги,
перехваченные у щиколоток кольцами кандалов. Цепь с мороза звенела
визгливо, свербила в ушах.
Узник стал посреди коморы, опустив руки в овчинных рукавицах, обвел
угрюмым взглядом новое жилье. Был он роста выше среднего, плечист. Лицом
светел, но бледен и изможден. Глаза большие, темно-карие, жгучие. Узник
пронзительно глянул на воеводу, и тот, вобрав голову в плечи, подумал: "Ну
и очи у вора! Разбойные, страшные! Тьфу, прости, господи!.."
Илья Петрищев, сделав широкий жест рукой, сказал с недоброй усмешкой:
- Вот тебе, вор, Ивашко Болотников, хоромы. Нынь будешь обретаться тут.
Хоромы истинно княжеские: печь с изразцами, окно наборное, цветного
стекла. Ложе - он показал на слежавшуюся прелую солому - перина добрая!
Только с бабой спать. Поверх перины - соболье одеяло. Живи, красуйся!
Милостив к тебе государь-батюшка Василий Иванович! Помни его доброту.
Тонкие бескровные губы Болотникова скривились в едкой усмешке:
_______________________________________
?За исключением Болотникова и Шуйского, имена в повести вымышленные.
- Воротишься в Москву, - сказал он сотнику простуженным голосом, -
кланяйся от меня царю. Скажи ему за его щедроты да милости от меня
спасибо. И пусть пошлет он мне соболью шубу: холодно тут. А еще передай
ему, что просил я тебя, сотника, попотчевать плетьми. Худо ты кормил меня
в дороге, да и заморозил вконец.
Болотников переступил с ноги на ногу, кандалы звякнули.
- Ишь, чего захотел! - ощерился Петрищев. - Мало на дыбе тя ломали,
беспутного!
- И тебя дыба ждет. - Болотников глянул Презрительно, сверху вниз. - Кому
суждено повешену быть, тот не утопнет.
Сотник поспешил уйти. Воевода - за ним. Удивляясь дерзости узника, он
быстро закрыл на засов крепкую дверь коморы, оставил караул и приказал
топить печь.
Гость и хозяин сидели в воеводском доме и бражничали. Илья Петрищев чуть
захмелел от вина. Слипались веки от усталости. Борясь с дремотой, сотник
говорил:
- Стрельцов своих завтра ушлю в Москву. Сам остаюсь тут. Велено мне
досматривать за государевым преступником. Не серчай, воевода! Тебе царь
доверяет, да ведь у тебя и своих забот немало. А этот бунтовщик гораздо
большое лихо учинил для государства.
- Разумею, сотник. Обиды быть не может. С тобой и мне легше будет. А
скажи, почему не казнили его на Москве? Неужто для того, чтобы усечь ему
голову, надо было к нам волокчи вора?
Сотник помотал головой, отгоняя сон. Рыжая борода его выставилась вперед.
Взял кубок с медом, потянул из него:
- Не ведаю, почему так. Только слышал, будто царь сулил помилованье вору,
когда тот сидел в Туле со многим войском. На Москве ежели казнить - молва
пойдет. Вот и убрали его с глаз подале. Надо, чтобы тайно...
- Тут казнить будем?
- Рано об этом.
- Так-так, - поддакнул воевода. - Ну, гостенек, мне досыпать некогда: ночь
на утро оборотила. А ты ляг, выспись как следует.
Хозяин отвел гостя в отдельную горенку, указал ему постель, а после поднял
с рундука заспанного холопа:
- Молчанко! Стрельцам, кои на улице, отнеси штоф водки для сугреву. Тем
же, кои в съезжей сидят, не давай хмельного. А колоднику дай щей горячих
да хлеба. Поди, жрать хочет...
- Сполню, воевода, - отозвался Молчан и ушел.
Повеселевшие стрельцы проворней заходили вокруг съезжей, запохлапывали
рукавицами.
...Скоро начнет светать. Над избами, над суметами по-прежнему: скулила
вьюга, переметая дороги и тропы.
Воевода достал из ларца грамоту тайного приказа и еще раз перечитал ее:
"...и наказывает тебе государь великий Василий Иоаннович пуще глаза беречь
вора Ивашку Болотникова, бунтовщика и богохульника, штобы он побегу не
учинил, людишек боле не смутьянил, аще штоб о заточении у тебя того вора
лишние не ведали. А вора держать в черном теле, давая ему ясти единый хлеб
да воду ежедень трижды: об утре, о полдень и вечером, отходя ко сну... И
как опосля быть с вором Ивашкой, тебе последует изустный указ.
И еще, воевода, штобьг ты слушался во всем сотника стрелецкого и дворянина
Илью Петрищева - глаз и руки государевы в твоем остроге при сидении
вора..."
Воевода спрятал письмо, запер ларец на ключ, задумался. Данила Дмитрич
слыхал о холопском бунте, о том, что осенью прошлого, 1607 года сто тысяч
восставших против царя осадили Москву. Шуйский в великой растерянности
отсиживался в Кремле. И вел то сермяжное войско на столицу беглый холоп
князя Телятевского Иван Болотников.
Крупную дичь отправил Шуйский в каргопольскую клетку после того, как
хитростями взял ее в полон. Воевода встревожился, но тут же успокоил себя:
"Добро, что тайный приказ послал сюда своего доглядчика. По крайности, что
случись - не одному мне в ответе быть. А хранить сию птаху надлежит зело
зорко. Тут уж я промашки сделать не должон".
Подумав так, воевода отправился в покой досыпать до света. Снял одежду,
завалился под теплый ульянин бок. Жена проснулась и спросила:
- Чего стал середь ночи? Дня мало?
- Не скажу.
- А почему не скажешь?
- Из Москвы вора привезли, - помолчав, не утерпел воевода. - Забота на мою
шею... тьфу!
- А кто тот вор?
- Знать лишне тебе.
- А привез кто?
- Сотник стрелецкой. Дворянин.
- Каков он?
- Молодой. Борода лисая?. Огнем горит.
- Баской??
- Тьфу! Тебе што за корысть? Спи!
Ульяна вздохнула, улыбнулась и закрыла глаза.
_____________________________
? Лисая - рыжая.
? Баской - красивый.
II
- Эй, вор! Хлебай щи, покудова жив! - послышался окрик. Иван Исаевич,
неподвижно сидевший в углу, вздрогнул и открыл глаза. Темная фигура отошла
от него и скрылась за дверью. Чья-то рука поставила на полку с той стороны
зарешеченного окошка слюдяной фонарь. Светлее стало в коморе. На полу -
глиняный горшок, деревянная обкусанная ложка и краюха хлеба на дощечке.
Один из караульщиков, приподняв фонарь, заглянул в окошко, потряс бородой,
скаля зубы.
- Воевода жалует тя щами со своего стола!
Иван Исаевич взял горшок на колени и стал есть. Пусть смеются эти ублюдки.
Ему надо набираться сил, чтобы вырваться на волю. Воля! Добудет ли он ее?..
Окончив еду, Иван Исаевич поднялся с соломы, подойдя к окошку, попытался
