преступников, исправление которых вообще проблематично и которые социально
опасны и много лет спустя после преступления. Я бы отнес сюда тех, кто
злостно и хладнокровно посягал на человеческую жизнь и здоровье человека.
Больше никого. Для них нужно сохранить длительные сроки изоляции от
общества - не ради изоляции, а ради безопасности сограждан.
Иными словами, можно заменить массовые лагеря лучшими, более
гуманными местами отбывания наказаний, но никакие средства исправления не
всесильны. В борьбе с преступностью главный акцент должен лежать не на
исправлении преступников, а на предупреждении преступлений. Уголовная
среда в лагере - это среда вторичная. Она образуется ведь вне лагеря, на
свободе. Как бы ни был уродлив этот перевернутый мир, в нем отражаются
язвы и пороки, да и просто черты того прекрасного мира, в котором мы все в
обычное время живем. Это черты узнаваемы, очень узнаваемы.
Дело не только в том, что в лагерный быт внедряются типичные
неологизмы по советским образцам: главвор, главшнырь, аббревиатуры на
"наколках" (очень часто выколото "СЛОН" - Смерть Легавым От Ножа).
Вся многоступенчатая иерархия лагерной среды напоминает привычную
бюрократическую табель о рангах, а тяга уголовников к униформе родственна
нашей затаенной и вошедшей в кровь и плоть любви к мундирам и погонам
(даже для школьников). Во всеобщем покорном подчинении кастовым
разграничениям, с привилегиями для одних и запретами, рогатками для
других, не сказалось ли длительная приученность к издержкам реального
социализма - к социальной несправедливости, неравноправию? Во всевластии
главворов, в их поборах и "беспределе" не проглядывает ли подражание столь
могущественным советским вельможам - главам целых бюрократических кланов,
магнатам коррупции и произвола? Каждое преступление - это авария души,
крушение морали, но в каждом случае все обрушилось потому, что было
изъедено ржавчиной раньше и глубже - в сознании общества, в том, что мы на
многое закрывали глаза, о главном молчали и ко всему притерпелись.
Но в том, что лагерное общество уголовников отразило какие-то черты
всей жизни советского общества за последние десятилетия, нет ничего
удивительного: заключенные приезжают не из каких-то заграниц, лагерь
построен нами, и сама идея лагеря рождена у нас, в нашей стране,
преступления рождались в нашей действительности, из ее несообразностей и
конфликтов, гораздо удивительнее, что я увидел и опознал в лагерной жизни
целый ряд экзотических явлений, которые до того много лет изучал
профессионально по литературе, - явлений, характеризующих первобытное
общество!
Для первобытного общества характерны обряды инициаций - посвящение
подростков в ранг взрослых, обряды, состоящие из жестоких испытаний; такой
же характер имели у дикарей и другие обряды перехода в иное состояние
(ранг, статус, сословие и тому подобное).
У наших уголовников это "прописка". Для первобытного общества
характерны табу - бессмысленные запреты на определенные слова, вещи,
действия. Абсолютное соответствие находим этому в лагерных нормах,
определяющих, что "западло". Будто из первобытного общества перенесена в
лагерный быт татуировка - "наколка". там она точно так же делалась не ради
украшения, а имела символическое значение, определенный смысл: по ней
можно было сказать, к какому племени принадлежит человек, какие подвиги он
совершил и многое другое.
На стадии разложения многие первобытные общества имели трехкастовую
структуру - как наше лагерное, - а над ними выделялись вожди с боевыми
дружинами, собиравшими дань (как наши отнимают передачи).
В довершение сходства многие уголовники в лагере вставляют себе в
кожу половых членов костяные и металлические расширители - шарики, шпалы,
колеса, - очень напоминающие "ампаланги", которые Н.Н._Миклухо-Маклай
видел у папуасов. О языке я уж и не говорю: фразы куцые, словарь беден,
несколько бранных слов выражают сотни понятий и надобностей. Правда,
первобытные люди были очень религиозны, а современные уголовники как
правило нет. Но христианская религия для них просто слишком сложна, а ее
заповеди ("не убий", "не укради") не подходят. Зато уголовники крайне
суеверны, верят в приметы, сны, магию и всяческие чудеса - это элемент
первобытной религии.
Откуда это потрясающее сходство? Мне приходит в голову только одно
объяснение. За последние 40 тысяч лет человек биологически не изменился.
Значит, его психофизиологические данные остались теми же, что и на уровне
позднего палеолита, на стадии дикости. Все, чем современный человек
отличается от дикаря, а современное общество от первобытного, наращено
культурой. Когда почему-либо образуется дефицит культуры, когда
отбрасываются современные культурные нормы и улетучиваются современные
социальные связи (мы говорим: асоциальное поведение, асоциальные
элементы), из этого вакуума к нам выскакивает дикарь. Когда же дикари
сосредотачиваются в своеобразной резервации и стихийно создают свой
порядок, возникает (с некоторыми отклонениями, конечно) первобытное
общество.
Система обладает замечательной воспроизводимостью. В тюрьме и лагере
для самых несчастных, преследуемых и обижаемых заключенных, чтобы спасти
их от гибели, учреждены особые камеры - "обиженки" - и такие же отряды,
особо охраняемые. Можно было бы ожидать что в этих убежищах "обиженные"
находят мир и покой. Не тут-то было! В "обиженках" немедленно появляются
свои воры и свои чушки, а отряды быстро приобретают знакомую структуру - с
главвором, главшнырем, пидорами, "замесами" и всеми прочими прелестями.
Нет культуры - нет и нормального человеческого общежития.
Вот почему моя семнадцатая экспедиция оказалась для меня необычайно
увлекательной. Я впервые наблюдал воочию общество, которое раньше только
раскапывал. Сообразив это, я смог более глубоко понять, даже почувствовать
значение культуры.
Многие десятилетия наше общество недооценивало эту сферу жизни. Мы
развивали производство и технику, а в области гуманитарной культуры
обращали внимание прежде всего на политическую пропаганду. В школе у нас
обучение преобладало над воспитанием, знание - над культурой. Мы отбросили
религию, мы всячески старались ее ослабить и преуспели в этом, но не
позаботились о том, чтобы вовремя заменить ее чем-то в функциях
организации и поддержки морали, общественной и особенно личной. Не сумели
развить другие, более прогрессивные формы духовного творчества -
философию, искусство, литературу - так, чтобы они доходили до сердца и
совести каждого человека. Нам не хватало мудрости. Вот почему мы теряли
людей. Освобождаясь от неграмотности и религии, заодно и от норм культуры,
они становились грамотными дикарями, преступниками.
Таким образом, одно из лучших, самых безболезненных и эффективных
средств предотвращения преступлений - развитие и обогащение духовной
культуры народа. Экспедиция помогла мне сформулировать и аргументировать
эту мысль.
Духовная культура - это не только литература, искусство, наука, как у
нас обычно трактуют это понятие. Это также философия, религиозная или
атеистическая мораль, вошедшая в быт народа. Сложившийся набор ценностей,
отношение к ладу и конфликту, порядку и безалаберности, новшествам и
традиции, трезвости и пьянству - как относятся к работяге и лодырю,
праведнику и разбойнику. Это также атмосфера семьи, система отношений в
ней, отраженная в чувствах людей, - она может быть скудной и унылой, а
может и богатой, вдохновляющей. Но это и уровень сексуальных отношений в
обществе, присущее ему понимание любви - грубое, убогое, ханжеское или
развитое, гуманное. Принятая в данном народе система воспитания, отношение
к детям - это тоже духовная культура. Как и мера уважительности к
родителям, и предкам, к старикам, к умершим (уход за кладбищами). Вообще
милосердие и участие - добрый ли народ. Конечно, степень грамотности и
навыки гигиены, представления людей о необходимой мере опрятности,
аккуратности, чистоты - от замусоренности улиц до общественных уборных.
Добавим сюда эстетические идеалы народа, его стремление к красоте и
представления о ней, вкус, проявляемый в одежде и организации жилья. не
забудем также систему обрядов и обычаев, которой общество стабилизирует
свои предпочтения, свои идеи о нормах жизни. Наконец, политические идеи,
живущие в обществе, гражданственность его членов, наличие или отсутствие
общественного мнения и так далее. И все это сказывается на уровне
преступности в стране.
Вот о чем нужно заботиться, чтобы было меньше воров и убийц,
насильников и мошенников, сутенеров и мафиози. В идеале - чтобы их совсем
не стало. Неужто это утопия?
Нет такой уж секрет, как вырастить нормального человека. Для этого
нужно, чтобы в семье ребенок получал сполна ласку, заботу, внимание, чтобы
у родителей было достаточно времени и средств на это, да и просто чтобы
имелись сами родители. Чтобы смолоду человеку были привиты элементарные
представления о добре и зле, своем и чужом, о святости жизни каждого, о
милосердии к слабым, частности и порядочности. А это невозможно в семье,
которая столь плохо работает или столь плохо оплачивается, что с
пониманием относится к несунам. Невозможно в семье, где вслух говорят
одно, а шепотом другое. В обществе, где радио и газеты ежедневно
возглашают ложь и умалчивают правду. Как это важно, чтобы атмосфера семьи
и общества на порождала в человеке отвращения и протеста!
Надо бы, чтобы в школе отечественную и мировую литературу, которая
учит видеть мир и понимать человека, не "проходили", а читали, учили
читать, приохочивали к чтению. Школа должна выпускать не тиражированного в
миллионах и упрощенного донельзя историка литературы, не
теоретика-литературоведа, не социолога-толкователя, даже не знатока
литературы, а умелого, увлеченного и благодарного Читателя. Ныне все
преподавание литературы в школе нацелено на то, чтобы так или иначе
увязывать личность писателя и его творчество с историей общества, а
требуется совсем другое - чтобы начинающий читатель мог улавливать связь
произведения с окружающей нас жизнью, чтобы он увидел красоту и силу
искусства, мог оценить и воспринять его уроки. Пусть каждый человек
научится хотя бы сопереживать литературному герою. Тогда он сможет лучше
представить себя на месте другого человека, ощутить его боль.
Не я один размышляю о том, как в обществе возродить идеалы и духовные
ценности. Чтобы чистая совесть ценилась выше, чем власть, а трезвость и
самостоятельность выше, чем слепое послушание. Чтобы завидовали только
мастерству и здоровью, а простого достатка было просто достаточно. Чтобы
общественное благо не заслоняло самоценной личности, ибо иначе личность
восстает против общества и разрушает блага. Чтобы чувство собственного
достоинства не позволяло человеку пользоваться тем, что он не заработал.
Чтобы даровые сласти имели горький вкус, а незаслуженные ордена обжигали
грудь. Но такие нормы возможны только в обществе, где все рождаются
действительно равноправными, где нет кастовых перегородок, где нет
монополий - на средства производства, на блага культуры и самой вредной -
на власть. Монополий и их непременного спутника - массового дефицита. Где
нет обязательного единомыслия, а значит, и тайного инакомыслия. Где власть
не отождествляется с обществом и общественное мнение не покрывается
