Дмитрий Бакин
СТРАЖНИК ЛЖИ
Рассказ
День для нее начинался с неистового убеждения себя в том, что у нее
есть сын, который на сорок втором году размеренной жизни, в минуту нака-
тившего безумия, покинул электрические сферы, где, растворившись в та-
инственном треске, творил свою тихую работу, уткнувшись носом во внутре-
нности выпотрошенного радиоприемника или сгоревшего утюга, покинул для
того, чтобы совершить умопомрачительный поступок, а именно - продать
собственную квартиру, получить огромные деньги, без конвоя, хотя бы из
двух автоматчиков, отнести их в коммерческий банк и положить на счет под
трехсотпроцентный годовой доход - иными словами полностью утратить ре-
альность происходящего и ступить на тернистый, рискованный путь обогаще-
ния, который был открыт вихрем инфляции и идти по которому имеет смысл
разве что человеку, одной ногой находящемуся в могиле.
Еще до того, как ее сын, слизывая пот с верхней губы, втащил к ней
массивные напольные часы, отбивавшие время без малого сто лет, - как она
узнала впоследствии, единственное из того, что он не продал, - Алла Сер-
геевна, лелеявшая свою непогрешимую интуицию, как некогда молодость,
предчувствовала неотвратимую катастрофу, масштабов которой она, разуме-
ется, не представляла. И тогда, когда он поведал о содеянном, слова ее
покойного мужа, отца ее сына, который сказал, будучи в добром здравии, -
вот увидишь, наш сын еще удивит мир, увидишь! - приобрели жуткий смысл.
Между тем, сын, покончив с установкой часов, обыденно принялся доста-
вать из сумки предметы, которыми он дорожил, - это были средних размеров
сова, искусно вырезанная иглой из ребра кашалота, глиняный человечек в
шляпе с растянутым аккордеоном в руках и лампа-раковина на дубовой подс-
тавке, не горевшая более десяти лет, потому что лампочку в ней невозмож-
но было заменить, - все то, что прежде стояло у него на книжных полках,
а ныне напоминало ей маленькие корабли, из-под которых убрали воду,
ввергнув в недолгий полет на камни дна. И тогда, с трудом выталкивая из
себя слова, она спросила - и что теперь? что ты будешь делать теперь?; а
он спокойно, веско сказал - терпеть; она спросила - ну, а потом, что же
будет потом, господи?; он ей сказал - а потом куплю новую - и добавил -
и не такую халупу, что была; она спросила - и ты веришь? веришь им?; он
улыбнулся и сказал - почему бы нет? - и добавил - какой же дурак продаст
квартиру, не веря, что это выгодно?
Прошли недели, пока Алла Сергеевна вновь научилась направлять мысли в
нужное русло и разумно пользоваться ими, скрупулезно двигаясь по нити
дознания. И плоды трезвых размышлений не замедлили явиться, но вывод, к
которому она пришла, отнюдь ее не обрадовал, а, напротив, чуть было не
вверг в недавнее состояние шока, потому что у нее не осталось никаких
сомнений, что поступок сына неразрывно связан со смертью его бывшей жены
- что случилось немногим больше трех месяцев назад. Она была поражена,
насколько легко он отнесся к этому событию, не попытавшись даже остано-
виться во времени, тогда как прежде, в годы их совместной жизни, каждый
скандал, каждая перебранка оборачивалась для него сознательным временным
тромбом - он словно растопыривал все свои конечности, расправлял каждый
сантиметр своего большого тела в отчаянной попытке остановить собой го-
товое хлынуть дальше время, а время, не замечая его зубовного скрежета,
треска его костей, струнного гула его натянутых до предела жил, текло
сквозь него, внося все больше изменений в организм, обтекая, как вечную
материю, лишь непобедимый, непонятный, наглухо замкнутый для мира мозг,
имевший наглость заставлять тело удерживать поток истории, точно поток
этот - хлещущая из маленькой пробоины вода. Вспомнила она и свою попытку
возмутиться по поводу того, что ее и сына не позвали на похороны, даже
не поставили в известность о смерти; она тогда сказала - ведь ты же был
ее единственным мужем - и сказала - пятнадцать лет - а потом, набравшись
смелости, резко сказала - у меня такое впечатление, что они думают, буд-
то бы это ты загнал ее в гроб - вот истинная причина; он сказал - они не
позвали нас по другой причине - и сказал - они не позвали нас потому,
что никого и не хоронили - а потом он твердо посмотрел на мать и с нажи-
мом сказал - я решил к ней вернуться - и сказал - для этого многое нужно
сделать, но я сделаю. Именно эти дикие, непонятные слова и были обещани-
ем безумных действий, апофеозом которых стала продажа квартиры, но и это
отошло на второй план, когда она наконец поняла, что сын ее попросту не
верит в смерть своей бывшей жены и не поверит никогда, если ее не выко-
пают и не предъявят ему как единственное, неопровержимое доказательство,
чего, ясно, никто делать не станет, и он всю жизнь будет из кожи вон
лезть ради женщины, которой больше нет, движимый своей безумной любовью
и несбыточными мечтами, он будет носиться с искусственно взращенной,
достигнутой целью, как с короной для несуществующей головы, которая в
конце концов должна будет по справедливости пасть на червя.
Он сказал ей, что вечерами ходит в кинотеатры, на французские фильмы,
дабы воочию - хоть на экране - увидеть, как живут люди, обремененные
большими деньгами, с тем, чтобы брать у них уроки, сказал, что билетерши
кинотеатров смотрят на него, как на бродягу, одного из тех, кто зимой
ходит греться в бесплатные музеи, и Алла Сергеевна, вглядываясь ему в
глаза, увидела в них нечто похожее на взрыв голубого ледника с птичьего
полета, когда, взнуздывая ярость, он сказал - вот, как они на меня смот-
рят, мать, а ведь я миллионер, - и сказал - в банке у меня столько де-
нег, сколько этим дурам не заработать за полвека, даже если у них пупо-
вины завязаны морским узлом. И вечерами она стала просиживать за кухон-
ным столом до глубокой ночи, в мягком свете абажура, положив перед собой
черно-белую фотографию сына, чувствуя себя огромной, точно праматерь за-
ката, мучительно вглядываясь в непроницаемое маленькое лицо, представ-
ляя, как он устраивается в первом ряду пыльного гулкого кинозала, вытя-
гивая длинные ноги в изношенных ботинках, достает из кармана пиджака не-
изменный пакетик сухого картофеля, громко шурша, вскрывает и на протяже-
нии всего сеанса методично, кусочек за кусочком, отправляет в рот, с
хрустом пережевывая, но не отрываясь от экрана, как делал это раньше,
сидя у телевизора, в то время, когда жена его Ольга была еще жива.
Также он сказал матери, что говорит со своей женой про себя, и ска-
зал, что хоть и говорит с ней про себя, зная, что она никак не может его
услышать, но говорит абсолютно честно и откровенно, как будет говорить
ей вслух, когда они вновь окажутся вместе. Тут-то Алла Сергеевна, дове-
денная до изнеможения импульсивными переживаниями, в сердцах спросила -
ну почему это происходит с тобой? именно с тобой?; он ей сказал - потому
что мне совсем не смешно; собравшись с духом, уже спокойнее она сказала
- ну, а что будет, если ты никогда не встретишься с ней, попросту не
найдешь ее?; он усмехнулся и с издевкой сказал - да стоит мне получить
кучу денег, как она сама меня найдет и будет говорить, что никуда и не
уходила; она тихо, ненавязчиво, как бы в раздумье сказала - но ее
смерть...; а он презрительно сказал - смерть - микроб перед моей Верой;
и на это ей нечего было возразить, оставалось лишь посторониться, не ме-
шать и смотреть, как, закупорив в себе гремучую смесь долга, чести и
гордости, он будет двигаться в киселе мира, высокий, несуразный, точно
ледокол в океане дерьма, выискивая вдруг пропавшую единственную женщину,
чтобы привязать ее к себе, как к твердой опоре, действуя с тем же прес-
ловутым упорством, с каким в детстве несколько лет пытался заглянуть в
глаза муравью.
Худшие опасения Аллы Сергеевны, однако, не оправдались, потому что
сын, хоть и отказался наотрез разделить с ней ее однокомнатную квартиру,
понимая, видимо, что не предложить этого она никак не могла, но вовсе не
собирался порывать с ней отношения, что явилось некоторой компенсацией
за тот леденящий кошмар, который она испытала по его милости, все еще
пребывая в немалом удивлении, что ей удалось все это пережить. Таким об-
разом, когда пришло время варить варенье - а в этом кропотливом деле ей
не было равных - и консервировать овощи, он, как и прежде, приносил ей
сахар и ягоды, помидоры и огурцы, патиссоны и сладкий перец, - все это
она неустанно закатывала в дважды стерилизованные, ревностно хранимые
одно- и двухлитровые банки и аккуратно расставляла по кладовкам, нередко
замирая перед стройными стеклянными рядами, чтобы полюбоваться делом
своих рук. Настораживало ее то, что сын приносил всего понемногу и го-
раздо чаще, чем в прошлом году, - так прежде он мог принести две сумки
огурцов, каждую из которых ей не под силу было оторвать от пола, тогда
как теперь подобный груз он приносил захода за три, а то и за четыре.
Поначалу она подумала, что он появляется у нее чаще просто для того,
чтобы поесть, но, убирая за ним со стола, она стала замечать, что ест он
мало, часто неохотно, сидит за столом напряженно и прямо, точно к туло-
вищу его крепко привязана доска, а когда подносит ко рту ложку или вил-
ку, почти не наклоняет голову, как это делают все нормальные люди, если,
конечно, на голове у них не стоит кувшин с водой. И по-прежнему, стоило
ей спросить, где он нынче живет, как тотчас рот его закрывался, он кивал
ей на прощанье и, не оглядываясь, уходил, оставляя после себя резкий
въедливый запах мужского одеколона и неумолимое презренье к рутинному
быту, повисавшее в воздухе, как дым.
Алла Сергеевна знала, что, перед тем как продать квартиру, сын сменил
место работы, устроившись электриком на телефонную станцию, а ей он
объяснил - я не желаю видеть знакомые лица, потому что из этих лиц сот-
кана картина моих былых заблуждений. Однако ей было известно, что, поми-
мо незыблемого убеждения, что в природе не существует ничего более могу-
чего, более прекрасного и более устрашающего, нежели электричество, эта
профессия привлекала его тем, что позволяла иметь приличные побочные за-
работки, зачастую покрывавшие положенную месячную зарплату, но парадокс
заключался в том, что иметь побочные заработки позволяли ему именно зна-
комые лица, на протяжении многих лет имевшие возможность убедиться в его
бесспорном профессиональном мастерстве, которое теперь ему придется до-
казывать заново.
Титанических трудов стоило Алле Сергеевне вразумить, уговорить сына
дать согласие на прописку у нее в квартире, - она убеждала, что это аб-
солютно ни к чему его не обязывает и никогда не будет ставиться ему в
вину. И только сделав основательный упор на возможные неприятности на
работе, она получила его неохотное согласие. В течение месяца, чуть ли
не каждый день она вешала на руку потрепанную авоську, где документы ле-
жали вперемешку с дешевыми шоколадками для подарков многочисленным чи-
новникам и секретаршам, и на гудящих ногах начинала обход жилищных уч-
реждений. Униженно улыбаясь и кланяясь, прижимая к груди пенсионное
удостоверение и удостоверение инвалида второй группы, пожелтевшие грамо-
ты с бывшей работы и фотографии у переходящих красных знамен, она за ме-
сяц добилась того, чего многие не в состоянии добиться за полгода.
Покончив с этим изматывающим, но необходимым делом, вернувшись домой
уже под вечер, не сознавая до конца, что все позади, она в полном одино-
честве выпила рюмку старого выдохшегося шампанского, которое сын принес
ей утром того далекого памятного дня, когда ей исполнилось шестьдесят
семь лет.
Четырехэтажный дом был полностью заброшен и являлся именно тем вре-
менным убежищем, которое требовалось Кожухину ночью, потому что ночевать
в подвалах или на чердаках жилых домов, пропитанных сыростью, он более
