аспектах онанизма". Опекунски Совет был шокирован... Вскоре до него
начали доходить сведения, что Эшерби платит известной проститутке
Марлен, худой грубой девице и ходит с ней по этажам. Марлен находила
клиента, раздевалась, и пока выкуривала сигару, сидя в постели и
скрестив ноги, Эшерби тщательно снимал размеры ее груди и другие
показатели. Затем истомившийся клиент ложился с ней в постель и когда
Марлен, тяжело дыша, покачивалась верхом на сопящем партнере, Эшерби
разбирал свои бумажки... Потом он снова обмерял ослабшую, теплую
Марлен, и, обязательно попрощавшись, церемонно уходил...
Через некоторое время супруга ректора Розали забрела в
лабораторные классы. Время было позднее, и чуть подумав, женщина в
туалете поспешно разделась, оставив на себе чулки и белую рубашку
зашла в лабораторию... Эшербине удивился и Розали, улыбаясь, легла на
кушетку, раздвинула полные ноги. Что-то горячее вошло в ее лоно, она
изогнулась и вскрикнула, когда почувствовала, как брызнула струя там,
там, внутри нее... Она открыла глаза и увидела, что из ее паха торчит
резиновый шланг, подключенный к аппарату, а Эшерби стоит рядом в
белом халате и записывает предел закачивания ей - бог свидетель! -
питательной смеси Харрела-Бульницки.
После этой истории доктору дали диплом и поспешно спровадили
подальше в землю Пфальц. Но он и там проводил эксперименты, исследуя
миньет, остался без практики и осел в Хофбурге, перебиваясь статьями
в медицинские издания. Как-то... Стоп! Эшерби поправил
приличествующий, по его мнению черный галстук. Доктор был на редкость
добродетелен, это был подлинный подвижник от науки. Женщины его
интересовали, как объекты для опытов. Как-то Эшерби подсунули
полногрудую проститутку из порта - шутка друзей. Эшерби накормил ее,
напоил коньяком, затем закрепил ее грязные ноги и руки с наколками в
специальном аппарате, с подвижной головкой. Аппарат работал три часа,
после чего, когда проститутка оказалась в обмороке, Эшерби снял
данные и отвез ее в больницу. Эту девицу - Хенрику, можно и сейчас
встретить в Хофбурге, причем ей дали новое прозвище Маракотова
Бездна, а один пьяный железнодорожник из Каллебрюкке даже уверял, что
видел, как в нее входит рельс с полотна, причем без остатка. Но вернемся к Эшерби. Сейчас он ехал к Тилли. Тилли был его
приятелем, хирургом, оставшимся в конце концов без места. Иногда его
вызывали в Хофбургскую клинику ассистировать: но он тоже был
экспериментатором по натуре и дом его был вечно заставлен бутылями со
сросшимися костями, трехногими младенцами и прочей мерзостью, а в
воздухе густо пахло формалином и крепким баварским... Доктор не стал
стучать. Пройдя прихожую, он попал большую беспорядочную комнату...
Тилли в халате сидел в кресле, а на коленях у него курила девица в
белых джинсах, босиком и с голой пухлой грудью. она играла на губной
гармошке
- Оо, Клаус, как я тебе рад! - заревел Тилли, подымаясь - У меня
для тебя сурприз.
- Опять нагрузился, - брезгливо заметил доктор.
- Э-э, Клаус, мне же надо было угостить девочку. Бутылка сидра...
Идем, я что-то покажу.
И он по железной лестнице повел его в подвал, облицованный белой
плиткой. Автоклавы, шкафы вдоль стен, операционный стол - святая
святых Тилли. Хирург подвел Эшерби к стеклянному кубу, накрытому
белой материей.
Обрюзгший Тилли с трудом закурил сигарету и выпустив из зубастой
пасти клуб дыма спросил:
- Ты, Клаус, слышал вчера, на шоссе Каллебрукке-Хофбург случилась
авария?
- Допустим... А что было?
- Парень с девчонкой, не знаю за каким чертом ехали на мотоцикле,
причем нагишом и как раз - трахались, понимаешь? Ну и угодили под
автобус... А я оказался рядом.
- Ну и что? Хотя это на тебя похоже...
- Конено - обиделся Тилли - это к тебе приходят сами: сделайте мне
глубже, или еще что... А меня ноги кормят. Одним словом, там была
куча мяса да кишок. Но нетронутым сохранился только член этого парня
- как раз в заднице его партнерши.
- Господи боже! - фыркнул Эшерби.
- ... Я его ампутировал, сунул в питательный бульон Жерца, знаешь?
Потом пришил ему яички, пересадил пару участков сетчатки глаза и в
хрящики немного мозгов того парня...
- Мозгов?!
- Ты бы видел - их размазало чуть не до Нейбука! Собрал немного...
- Ну, и?
- Смотри...
И Тилли, словно директор Мюнхенской выставки, сдернул белую
простынь со стеклянного куба. Эшерби ахнул... В кубе на опилках
сидело... или сидел? - как вам будет угодно некий червяк на двух
шарообразных ножках; однако при ближайшем рассмотрении - сравнивая
телесный цвет тела, красноватую головку можно было увидеть, что этот
червяк до странности походит на мужской половой член, ампутированый
вместе с двумя яичками. Он сидел на них, на яичках, как
восточноевропейская овчарка на задних лапах.
- Иезус-Мария! - Воскликнул Эшерби - это еще что такое?
- Это... - Тилли задумался - Это новое существо. И притом мыслящее
существо. Новая форма. Хомо Фаллус, если хочешь, или Хомо Спермус...
Новая расса.
- Он видит?
- Да, конечно. Правда, не знаю, что конкретно, но видит. Он даже
думает, это тебе не просто червяк. Эльза, иди сюда...
Вошла Эльза, бесшумно ступая.
- Эльза - попросил ее Тилли - подойди к кубу, да покажись ему,
детка!
Та хмыкнула и придвинувшись к стеклянному кубу, расстегнула
джинсы; ей было это очень приятно делать при двух мужчинах, которые
уставились на ее крепкие загорелые ягодицы. Пах ее выпирал, густые
волосы касались куба. Профессор, глядя на этот Зееловский холм любви,
вздрогнул и потянулся было к девице, но Тилли схватил его за рукав.
- Эээ, эту румяную попку я отбил вчера у громил из банды Кугинена,
в постели это - сама резина... Это не для тебя.
А между тем странное существо забеспокоилось, определенно
забеспокоилось. Повертело кончиком тела, хотя - какое тело? - и затем
заковыляло, вроде как гусеница, на яичках, к краю куба, где блистали
наготой бедра девицы. Хоп! Вдруг он напрягся и, прыгнув стрелой,
смачно ударился о стенку, сполз по ней. А рядом с девицей осталось на
стекле белое пятно влаги.
- Что ты будешь...
- Честно говоря, не знаю. Это сенсация, сам понимаешь... Я не
знаю, на что он способен. Эксперименты я начну только завтра. А пока
я ему закажу визитные карточки, ради шутки.
А Эльза тем временем сбросила джинсы совсем и пошла из комнаты; ее
румяные ягодицы сочно колыхались, вызывая желание гладить их сферы.
Оо, господи!
- Вот и все, друг мой - Тилли зевнул - У этой чертовки ноги, как
лианы; она чуть не душит ими. Пойду-ка я спать.
Шаги Эльзы стихль на лестнице. Эшерби поспешно попрощался.
... По дороге Эщерби никак не мог прийти в себя. Случилось. Мир,
погрязший в проституции, СПИДе, в порнографии и извращениях родил
новое детище - мыслящий член. Ангела? Чудовище? Профессор не знал.
И этого не знал никто.
... Из дому профессор позвонил Тилли: спросил, умеет ли его червяк
разгоаривать?
- Я попробую пересадить ему связки - буркнул Тилли - но не знаю.
Закат разгорался над Хофбургом, щедро зажигая черепичные крыши.
Солнце апельсином накатывалось на шпиль Старой ратуши и один лишь
человек в мире - доктор Эшерби внезапно почувствовал, что это
последний день эры, которая кончилась с рождением Червяка.
Отрывок из романа Ч.П.Пересела-младшего Неукротимая Пенни-Лейн.
ГЛАВА 6. ПЯТЬ ГАМБУРГЕРОВ В ТРИНТИ-ОБЖОРКЕ.
(по материалам журналов PlayBoy и Penthouse-Reveiw (США))
... Грузовик Пенни-Лейн мчался по шестому федеральному шоссе, на
север от Бармоунт-хилла. Где-то там, за цепочкой лысых Калифорнийских
холмов горел загадочный IX сектор базы, и лежал в кювете автомобиль с
генералом Фертшеллом, а его верный адьютант Топси находился в военном
госпитале Бармоунтской комендатуры. Да, дел Пенни-Лейн неделала
много...
Зеркало отражало крепкое лицо девушки, пухлые губы, несколько
вывернутые, как у любой, в общем-то южноаммериканской шлюхи, между
Сан-Франциско и Вашингтоном. Серые глаза... Пышные серые волосы все
время спадали на лоб и Пенни приходилось их рукой... Ладони ее
сжимали баранку; девушка пристально следила за дорогой - не появится
ли вдруг тупорылый зеленый броневик, из леса: от этих тварей всего
можно ожидать. Босые ноги девушки, погрубевшие изрядно по пути
босиком от ранчо Филла, по сухим колючкам и коровьему дерьму,
упирались в педаль акселератора. Но самое главное было не здесь.
Майка плотно обтягивала ее грудь; в кабине было жарко... А чуть
полные ноги Пенни обтягивали крепкие джинсы, в них было чертовски
неудобно. Девушка облизывала губы: она с ужасом чувствовала, что там,
в глубине ее бедер з р е е т опять это... Она чувствовала, как горит
под майкой ее пышненькая грудь и набухают соски. Она понимала,
закусив губу, что ей опасно раскрыться сейчас, когда люди Фершелла
пасут ее по дорогам. Но перехватывало дух и горели пятки... Нельзя,
нельзя. Не хочется. Так ныли бедра в недавнем детстве, точно так же
было тепло внизу живота. И маленькая Пенни забиралась в ванную,
блестящую огромным душем, ставала босой на пол и прикосновение
прохладной плитки к голым ногам приносило дрожь в коленках...
Девочка, едва дыша, разглядывалась, и зеркало отражало ее худые ноги
подростка с грязными пятками и худенький зад. Она смотрела на себя в
это большое домашнее зеркало и потом, закатив глаза, брала с полки
круглый балон Ланда и ложилась на пол. Ее крепкие руки погружали
пластмассового червяка в свое лоно; и жгло тело невыносимым
удовольствием, и она стонала, извиваясь на полу... Да, но тогда Пенни
не знала ни Джеральда, ни того, что ее ждет...
Теперь по сторонам тянулись хилые деревца. Да что же это.
Побледнев девушка расстегнула последнюю пуговочку на джинсах.
Господи, да нельзя же светиться...
Из-за поворота показалась железно-пластмассовая постройка; ясно,
обжорка Макдональдс, нечего и говорить... Над входом грязная вывеска
"ТРИНИТИ". Взвизг тормозов;девушка с ужасом остановила, стреножила
тягач у самых дверей обжорки. Хотелось есть.. Стих мотор и она
несколько минут сидела неподвижно... Тишина. Девушка глянула на
сонного пьяницу у входа, чей-то громоздкий Империал и открыла дверцу,
спрыгнула на землю. Калифорнийская теплая ласковая маслянистая пыль
защекотала голые ноги Пенни; да, как в детстве, когда ходила к
соседскому сыну Хиггинса в коровник. Она раздевалась еще на задах
ранчо, чтобы не пачкать одежду и голая, босая неуверенно шла в
темноту коровника: под ногами нелеслышно чавкал такой же ласковый и
теплый калифорнийский навоз от бычков-двухлеток... Пенни решительно
зашагала к забегаловке.
Внутри было полутемно. Человек десять сидели по углам, пили джин.
Около окна - это спасет ему потом жизнь - сидел усатый черный тип,
Смолли. И у стойки разговаривал с барменом, взгромоздившись на
высокий табурет, крупный мужчина в ковбойке... Девушка вошла в
обжорку почти бесшумно, придерживая в кармане кольт Харли -
маленький, дамский. Бармен ее поначалу не заметил. А потом с
изумлением оглядел невысокую рыжеволосую девушку с упрямым взглядом;
ее старые джинсы и грязные ноги со сбитым ногтем на большом пальце -
это удружил сапогом Топси, да... Чего ей надо?
- Пять гамбургеров... - очень тихо, но твердо сказала Пенни и
уселась на стульчик напротив толстяка - И джин.
Бармен взялся за стакан. На Пенни смотрели с интересом... А
девушка, глянув на своего соседа, явственно почувствовала запах
мексиканского табака. И началось... Не надо светиться! - с ужасом
