ужасно, слезы душили ее. Я стыдился самого себя. Я прижал ее к себе, целуя
ее слезинки.
Фанни слушала меня, молчаливая, удивленная с тем же недоверием с
каким она отдавала мне свое тело. Она передавала свою душу, наивную и до
крайности взволнованную. Наконец мы встали.
1) пламенная трибаза-калиматка, вакханка. античный миф сообщает, что
она отдавалась животным. 2 ) статуя изображает кассандру в тот момент,
когда ее насилуют солдаты Аякса. она примечательна особым выражением
скорби.
Графиня лежала непристойно раскинувшись, с помятым видом, тело ее
было покрыто нечистыми пятнами. Она напоминала пьяную, брошенную оголенной
на мостовой.
- Уйдем! - прошептал я, - уйдем Фанни, скорее оставим этот
отвратительный дом.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Я был убежден, что Фанни относилась к графине с отвращением и полным
отрицанием. Я дарил ей всю свою нежность, самые страстные ласки. Но ничто
не могло сравниться в глазах Фанни с восторгом ее подруги. Все казалось
холодным по сравнению с той губительной ночью.
Вскоре я понял, что она не устоит. С замаскированных или не вызыващих
подозрений мест я наблюдал за ней. Часто я видел, как она плакала на
диване, как она извивалась в отчаянии, как срывая с себя платье, вставала
обнаженная перед зеркало м... я не мог ее исцелить.
Однажды вечером, будучи на своем посту наблюдателя, я услышал:
- Кто там? Анжелика, это вы? Галиани... о, мадам, я так далеко от
вас...
Галиани: Без сомнения, вы избегаете меня и я вынуждена была прибегнут
к хитрости, чтобы попасть к вам....
Фанни: Я не понимаю вас, но если я сохранила в тайне то, что я знаю
про вас, то все же официальный отказ в приеме вас мог доказать, ваше
присутствие мне тягостно и ненавистно. Сделайте милость, оставьте меня...
Галиани: Я приняла все меры. Вы не в состоянии ничего изменить.
Фанни: Но что вы намерены делать? Снова меня изнасиловать? Снова
грязнить? О, нет! Уйдите, или я позову на помощь!
Галиани: Дитя мое, успокойтесь... бояться нечего.
Фанни: Ради бога не прикасайтесь ко мне!
Галиани: Вы все равно покоритесь... я сильнее вас что такое? С ней
дурно! Я принимала тебя только из любви. Я хочу только твоей радости...
твоего опьянения в моих обьятьях...
Фанни: Вы меня уничтожаете. Мой бог! Оставьте меня, наконец! Вы
ужасны!
Галиани: Ужасна? Ну, взгляни - разве я не молода? Не красива? Разве
может мужчина-любовник сравниться со мной? Две-три борьбы повергают его в
прах, на четвертой он уже беспомощен. А я... я всегда ненасытна...
Фанни: Довольно, Галиани, довольно!
Галиани: Нет! Нет! Послушайте... сбросить свою одежду сознавать свою
красоту и молодость в сладострастном благоухании, гореть от любви и
дрожать от наслаждений. . . приникнуть телом к телу, душой к душе... о ...
это рай, это блаженство...
Фанни: О, пощадите меня. . . вы... ты... страшна. Вьелась в мою душу
ты ужас... и я люблю тебя...
Галиани: Я счастлива. Ты божественна! Ты ангел... обнажись... быстро
я уже разделась... ты ослепительна. Постой немного, чтобы я могла досыта
тобой налюбоваться... я целую твои ноги, колени... грудь... губы...
обними, прижми меня сильнее... какая сладость... и едва те соединились. На
каждый стон отзывался другой. Затем послышался приглушенный крик и обе
женщины замерли в неподвижности.
Фанни: Я счастлива...
Галиани: Я тоже... насытимся этой ночью.
С этим словами она направилась к алькову. Фанни бросилась на кровать
и распростерлась в сладостной позе. Галиани, опустившись на ковер,
заключила ее в обьятиях. Любовные шалости начались вновь. Руки снова
бегали по телу. Глаза Галиани горели ожиданием. Взор Фанни выражал
запутанность мыслей и чувств. Осуждая это тяжелое безумство, я весь был до
крайности взволнован. Мне казалось, что мои натянутые и напряженные нервы
порвутся.
Между тем трибазы скрестились бедрами одна с другой, смешавшись
шерсткой своих тайных частей. Казалось, они хотят растерзать друг друга
Фанни: Я истекаю...
Галиани: Я этого хотела...
Фанни: Как я устала. .. меня всю ломит... я только теперь поняла, что
такое наслаждение. Но откуда ты, столь молодая, узнала так много и так
искушена?
Галиани: Ты хочешь узнать? Изволь. Давай обнимемся ногами, прижмемся
друг к другу и я буду рассказывать.
Фанни: Я слушаю тебя.
Галиани: Ты помнишь о пытках, которым подвергала меня тетка? Поняв
всю низость деяния, захватив с собой все деньги и драгоценности,
воспользовавшись отсутствием своей почтенной родственницы, я бежала в
монастырь искупления. Игуменья приняла меня очень хорошо. Я все рассказала
ей и просила помощи и покровительства. Она обняла меня и, нежно прижав к
сердцу, рассказала о спокойной монастырской жизни. Она вызвала во мне
большую ненависть к мужчинам. Чтобы облегчить мой переход к новой жизни,
она оставила меня у себя и предложила спать в ее покоях.
Мы подружились. Настоятельница была очень неспокойна в постели. Онаворочилась и жалуясь на холод, просила меня лечь с ней, чтобы согреться я
почувствовала, что она совсем обнажена.
- Без рубашки легче спать, сказала она и предложила мне тоже снять
свою. Желая доставить ей удовлетворение, я это исполнила.
- Крошка моя, - воскликнула она, - какая ты горячая и до чего у тебя
нежная кожа! Расскажи, что они с тобой делали? Они били тебя?
Я снова повторила ей историю со всеми подробностями. Удовольсвие,
испытанное ею от моего рассказа было настолько велико, что вызвало у нее
необычную дрожь.
- Бедное дитя, - повторяла она, прижимая меня к себе. Незаметно для
себя я оказалась лежащей на ней. Ее ноги скрестились у меня за спиной,
руки обняли меня. Приятная, ласковая теплота разлилась по всему моему
телу. Я испытала чувство незнакомого покоя.
- Вы добры. вы очень добры, - лепетала я, как я теперь счастлива... я
вас теперь люблю. Руки настоятельницы удивительно нежно ласкали меня. Тело
ее тихо двигалось под моим телом. Мои губы слились с ее губами. Щекотка,
вызываемая ее шерсткой, покалывала. Я пожирала ее ласки. Я взяла ее руку и
приложила к тому месту, которое она так сильно раздражала. Настоятельница,
видя меня в таком состоянии, пришла в вакханическое опьянение. В ответ на
поцелуй она огненным дождем своих поцелуев осыпала меня с ног до головы.
Эти сладострастные прикосновения привели меня в неожиданное состояние. Но
вот гололва моя была охвачена бедрами моей соратницы. Я угадала ее желание
и принялась кусать нежные части тела между ногами. Но я еще слабо отвечала
на зов желаний. Она выползла из-под меня, раздвинула мои ноги и коснулась
ртом.
Проворный язык колол и давил, вонзаясь и быстро выскальзывая, как
стальной стилет. Она хватала меня зубами и возбуждала меня до бешенства я
отталкивала ее голову и тащила за волосы, тогда она приостанавливалась, но
потом снова начинала эту ласку. Одно воспоминание об этом заставляет меня
замирать от удовольствия. Какое наслаждение! ... какая безбрежность
страстей! Я непрерывно стонала. Быстрый и жалящий язык настигал меня
везде, куда бы я не метнулась. Тонкие и плотные губы обхватили клитор...
сжимали... комкали... вытягивали из меня душу.
О, Фанни! Это было чудовищное напряжение нервов! Я была иссушена,
хотя через край наполнялась кровью и влагой. Когда я вспоминаю об этом,мне снова хочется испытать это ненасытное щекотание, все пожирающее и
пенистое...
Утоли меня, утоли меня! ...
Фанни была злее голодной волчицы...
-"-"-"
Галиани: Будет! Будет! О, ты дьявол!
Фанни: Надо быть совсем безжизненной и бескровной, чтобы не
воспламениться возле тебя... расскажи еще.
Галиани: приобретая со временем опытность, я сторицей возвращала то,
что брала. Я замучивала бедную подругу. Всякая натянутость исчезла я
узнала, что сестры монастыря искупления предавались тем же любовным играм
друг с другом.
Для этого у них было место, где можно было предаваться радостям со
всеми удобствами. Позорный шабаш начинался с семи часов вечера и
продолжался до утра. Когда настоятельница посвятила меня в тайны своей
философии, я пришла в такой ужас, что временами мне в настоятельнице
мерещилось воплощение сатаны. Но она шутя разуверила меня, рассказывая о
потере своего целомудрия. Это не совсем обычная история.
Она была дочерью капитана корабля. Мать религиозная и умная женщина
воспитала ее в началах веры. Это, однако, не помешало развитию ее
темперамента. Уже в 12 лет она почувствовала нестерпимую жажду, которую
пыта лась утолить способами, подсказанными невинным и нелепым
воображением. Несчастная неумелыми пальцами каждую ночь истощала свое
здоровье и молодость. Однажды она увидела собак, склещившихся между собой.
Ее похотливое любопытство помогло ей понять механизм действия пола и ей
стало ясно, чего не хватает ей. Живя в уединении, окруженная старыми
служанками не видя ни одного мужчины, она не могла рассчитывать найти
животрепещущую стрелу, созданную для женщины. Юная темфомана нашла, что
обезьяны больше всего в этом приближаются к человеку и вспомнила об
орангутанге, привезенном ей ее отцом. Она занялась исследованием зверя и
так как ее наблюдения продолжались долго, то его орган, возбужденный
девичьей близостью, развернулся во всем своем великолепии...
Слушая голос безумия, она проломила в клетке отверстие, которым
животное сразу воспользовалось. К восторгу девицы обезьяний орган
высунулся наружу. Чрезмерная величина его несколько озадачила, но все
поддаваясь дьявольскому наваждению она подошла ближе, потрогала,
погладила. Обезьяна дрожала, гримасничала. Девица хотела было отступить,
но последний взгляд на приманку вернул ее к дикому желанию. Она решилась
и, подняв юбку, эадом попятилась к намеченной цели... и битва началась.
Зверь заменил мужчину. Девственность была растлена. Наслаждение вызвало
стоны и крики. Услыхав это, в комнату вбежала мать и застала свою дочь
крепко прижатой к клетке и отдающейся. Чтобы излечить дочь от обезьянего
помешательства, мать одала ее в монастырь.
Фанни: Лучше бы отдала ее совсем обезьянам.
Галиани: Может быть ты и права, однако продолжу о себе. Легко
приспособившись к праздной жизни, согласилась принять посвящение в тайные
монастырские сатурналии. Через два дня состоялось представление.
Я пришла обнаженная, согласно уставу. Произнесла клятву, посвятив
себя огромному искусственному приапу, поставленному для обряда в зале.
После обряда толпа сестер ринулась на меня. Я подчинялась всем капризам
принимала самые отчаяные позы безудержного сладострастия и после
завершения всего непристойным фантастическим танцем, была признана
победительницей.
Одна маленькая монахиня, более живая, более шаловливая, чем
настоятельница, взяла меня к себе в постель. Это была самая гениальная
трибаза, которую только мог сотворить ад. Я питала такую страсть к ней,
что мы были почти неразлучны во время великих оргастических слушаний. Эти
слушания проводились в одном зале, где гений искусства соединялся с духом
разврата. Стены зала покрывал темно-синий бархат, обрамленный лимонным
деревом с резными украшениями. Значительная часть стен была завешани
заставлена зеркалами от пола до потолка. Во время оргии толпы голых
монахинь отражались в зеркалах, четко вырисовываясь на темных панно
ковров. Подушки заменяли сидения, двойной ковер тончайшей выработки
