подъехал к фургончику. Старик с парнем закинули в него серые
опломбированные мешки и, лихо развернувшись, автомобиль скрылся з а углом.
На улице стало до странности тихо. Возле обезображенного очередью
фургончика в красном снегу лежали два человека. Шофер не успел вылезти.
Если бы не падающие на снег капли, можно было бы подумать, что он просто
спит. Скоро капли перестали капать, а образовавшаяся алая лужица стала
буро-розовой и застыла.
- Шеф, ну это к черту! Чего гробиться, ведь и так все отлично получилось.
Сойдет и этот дубль. У зрителей просто мороз по коже пойдет!
--
18.12.89
Диалог.
Он поднял голову. Собеседник посмотрел на него и улыбнулся. Виделись
они часто, каждый день, но поговорить удавалось редко.
- Ну что, просто поболтаем, или ты сегодня серьезно настроен?
- Пожалуй, поговорим о вечном.
- Даже так?
- Не смейся. Ну что ты скажешь хотя бы о любви?
- Что ж, действительно - вечное... Вечный вопрос: что легче - любить или
ненавидеть? - вот главный философский вопрос. Те, кто говорит о материи,
сознании и т.д. - не философы; политики, теологи - кто угодно, но философы
нет.
- А по-моему, тут все давно решено. Все призывали всегда учиться любить.
- "Возлюби ближнего своего"? Вон их сколько - толпы ближних вокруг. Чего бы
их не любить? Чего проще! Что бы человек не сделал, ты - за этот проступок,
ведь ты любишь его, так? Ведь ты готов все простить любимому человеку? Ну
вот, все вокруг - именно такие. Люби их и нет проблем. А ты попробуй
ненавидеть. Это не так просто, как кажется. Бьет один ближний другого -
если ты их любишь, ты не будешь мешать им, пройдешь мимо. Ты попробуй не
пройти. Не согласись с ближним, когда он говорит не то. Научись не любить
его, любить и так все умеют.
- А если не столь заумно?
- Да не столь уж это заумно, скорее уж наоборот - жизненно.
- Вот и скажи о своей жизни.
- О любви в своей жизни? Да нет ее, пожалуй. О родителях я не говорю. Тут
ты все и так знаешь, и вообще, об этом и говорить не надо. А другой любви
нет, нет. Я идеалист, наверное. А идеал редко когда находится. Не
усмехайся. Мой идеал - не королева какая-то. Пусть просто симпатичная.
Главное - что в голове. Точнее - в душе. Я не встречал таких.
- А другие тебя не устраивают?
- Скорее я их не устраиваю. Не столь красивый, не столь стройный, не столь
богатый и не столь глупый, как им бы хотелось. Если коротко, то тем, кто
может сколь-нибудь понравиться мне, не нравлюсь я, а те, которым могу
сколь-нибудь понравиться я, не нравятся мне.
- И ты ищешь свой идеал?
- Нет, не ищу. Что толку? Да и как ты это представляешь? Бегать по улицам с
фонариком? Когда-нибудь встречу. Или не встречу.
- Да ты пессимист во всем. И жесток к тому же.
- Что ты! Я оптимист, самый оптимистичный оптимист. Иначе бы не выжил. Я не
жестокий, нет. Слова мои порой жестки, но это уж кому как покажется. Не
нравится - ненавидь меня. Я не проститутка, чтобы меня все любили.
- Ты одинок...
- Нет. Это другие одиноки, у кого толпы друзей. Они одиноки в толпе. У меня
же их мало, очень мало. Но количество не зависит от качества. Да и вообще
"качество дружбы"? Ладно, кто-то идет. Потом еще поговорим. Пока!
- Пока! - сказал он и отошел от зеркала.
--
30.12.89
Посадка.
Корабль, прибывший для более детального изучения этой системы,
приближался к седьмой планете. Шесть предыдущих, хотя и были довольно
любопытны, ничего нового не дали, все они принадлежали к тем типам планет,
которые хорошо изучены и давным-давно классифицированы. Экипаж не без
оснований считал, что и седьмая, да и оставшиеся две планеты не принесут
ничего нового. Приборы не регистрировали чего-либо, что с точки зрения
Разума, могло быть осмысленной деятельностью. Маневр был выполнен
безукоризненно, и со стороны можно было подумать, что какой-то космический
обломок прилетел из глубин пространства и был притянут седьмой планетой.
Уже при подлете были получены любопытные данные. Когда число витков на
орбите перевалило за сотню, экипаж знал структуру планеты, примерные
тенденции ее развития за последние столетия, число и форму компонентов
веществ. Но не это волновало экипаж. На планете была жизнь, мало того,
жизнь в биологической форме. Одного не знали и не могли узнать на корабле -
до какой степени развития дошла эта жизнь и есть ли на планете разум.
Мощная газовая оболочка, безусловно необходимая для жизни на планете, не
давала возможности исследовать эту жизнь разведывательными аппаратами и
мешала рассмотреть жизнь с орбиты. Экипаж не мог накопить информации
больше, чем он уже сделал, находясь на орбите. Оставалось одно посадить
корабль. Экипаж долго не решался сделать это, ведь необходимо было выбрать
место посадки так, чтобы Жизнь не пострадала. Корабль был слишком велик, к
тому же для посадки была необходима почти идеально ровная и тверда
площадка, которая создавалась капсулой, сбрасываемой перед посадкой. Именно
поэтому большая плотность Жизни на планете, так вначале обрадовавшая
экипаж, теперь ставила трудную задачу. Большинство территории планеты
занимали системы жизни в разных фазах своего развития. Там садиться было
нельзя. Оставались довольно многочисленные, рассыпанные по всей планете
пятна с крайне низкой концентрацией жизни. Конечно, и при посадке на такое
пятно не исключались жертвы, но их количество было бы незначительно даже
при самом неблагоприятном исходе. К тому же, большинство таких пятен имело
довольно плоскую поверхность, которую легче было расплавить. После долгих
прикидок было выбрано самое крупное пятно, как наиболее безопасное для
Жизни место посадки.
В воздухе висел смрад. Сквозь нее с трудом можно было увидеть
небольшую точку. Она довольно быстро перемещалась по небу. Вдруг от нее
отделилась точка поменьше и стала, падая, стремительно увеличиваться.
"Маневры, наверное", - подумал Санчес и поднял боковое стекло в машине.
--
Убийство.
Еще поднимаясь на крыльцо и почуяв через незапертую дверь характерный
запах, я понял, что что-то случилось. Сердце мое застучало в тревоге,
вбежал в комнату и увидел трупы на полу. В воздухе вился дымок. Джо сидел в
кресле и спокойно курил. Он окинул меня ленивым взглядом и спросил:
- А что, собственно, ты так на меня смотришь? Я, кажется, давно
предупреждал, что сделаю это. Сегодня они меня довели. Вот результат.
- И тебе не жалко? Просто так оборвать жизнь - раз и все? Бог создал нас
равными...
- Только без проповедей! Я сам не хуже тебя могу их читать. Но ведь ты
знаешь, как я не люблю, когда мне мешают. А они! О боже, куда они только не
совались! Они поплатились за свой характер, рано или поздно кто-либо сделал
бы это, - он махнул в сторону трупов.
- Но позволь! Если уж говорить о характерах, то уж скорее твой характер,
Джо, виноват. Ведь я же спокойно уживался с ними, а тебе, видишь ли, они
помешали. В конце концов, можно было избавиться от них, не убивая.
- Издеваешься? Как будто не знаешь, что я перепробовал все. Я приложил всю
свою фантазию...
- Фантазию приканчивать...
- ..., но не смог избавиться от них. Пришлось пойти на крайние меры. Ну да
ладно, что теперь говорить, сейчас нужно заметать следы, - и, взяв веник,
Джо стал сметать в кучу скрюченные тельца рыжих муравьев.
--
07.01.90
Письмо.
Здравствуй, Наташа! По почерку ты, наверное, догадалась, что пишет
опять Виктор. Но вовсе не потому, что у Колька до сих пор не срослась рука.
Да и не ломал он ее. Ему все равно, а я счел, что было бы нечестно не
написать всего. Слишком долго мы переписывались и остается надеяться, что и
для тебя это тоже было игрой, как для нас. Я не ошибся, написав "мы
переписывались". Все письма, а не только последние, сочинил я. Колек их
просто переписывал, потом ему надоело, и чтобы оправдать свое долгое
молчание, мы придумали "сломанную" руку. Что ж, сэкономили время и бумагу,
я стал писать напрямую. Сейчас же, право, мы о тебе забыли совсем, лишь
твое последнее письмо напомнило нам, что ты есть. Не знаю, что ты делала с
нашими письмами. А мы твои - проверяли. Как школьные сочинения. И ставили
оценки. Надо отдать тебе должное - последнее время ошибок стало меньше.
Осталась главная - ты ошиблась в нас. Извини, я пишу, может быть, жестоко,
но так лучше. Меня ты не разу не видела, пусть же я заполнюсь тебе злым и
жестоким. А то вдруг все то, что насочинял в прежних письмах, ты примеришь
ко мне. Если эти письма сохранились - а ты наверняка хранила их до этого
момента - перечитай их. Эти письма с одинаковым успехом можно отправлять
кому угодно, заменяя лишь имя и незначительные детали. Вначале я писал,
даже не видя твоей фотографии, полагая, что все сойдет. Сошло, и даже
слишком далеко зашло. Все эти "чувства" я сочинил, мало того, я "раскусил"
и тебя, я заранее вычислял, что ты ответишь, и говорил Кольку, что на этот
раз ты напишешь. И ты действительно писала это, и мы смеялись и исправляли
ошибки. Потом Кольку надоела эта игра. Я продолжал. Хотя писал я от своего
имени, ты продолжала писать только ему так я и задумал. Что ж, пора
заканчивать игру. Забудь это все, поплачь и сожги все письма. Извини.
Всего хорошего. Не твой Витек.
P.S. Согласись все же, мои фантазии были не столь уж бездарны!
--
Мокрый декабрь.
Парень стоял, неумело куря и грустно поглядывая на редких прохожих.
Топтавшийся рядом мужчина подмигнул:
- Что, не пришла?
- А никто и не должен прийти.
- Ну-ну. И билетиков лишних нет?
- И не лишних тоже нету.
"И чего ради все так рвутся на этот концерт? Одно только название -
новогодний". Он выкинул недокуренную сигарету в лужу и побрел дальше.
Несмотря на то, что стоял последний день года, под ногами хлюпало. Погода
нисколько не походила на идиллический легкий морозец с пушистым снегом,
падающим с голубого неба. Небо было запачкано в серые облака, земля была не
лучшего цвета. За витриной закрытого магазина два отливающих нездоровой
синевой зайца идиотически улыбались, скача вокруг серебристой елочки. "Елка
искусственная, зайцы фальшивые, радость ненатуральная, да и весь праздник с
новогодней капелью не настоящий какой-то. А все тщательно делают вид, что
веселятся. На лицо - маску, улыбку - на завязочки, в рот - рюмочку, мозги -
в чуланчик, на душу - глянец. Чего бы не повеселиться? Не важно, что под
елкой лужи, а Дед Мороз - поддатый и усталый от детей - даешь праздник! На
улицах горят те же звездочки и факела, что и на 1 Мая - ерунда, что не по
теме, горит, мигает - и ладно. Пусть лучше не весь мусор вывезем, зато
снега навезем, горку на площади слепим - пусть тает. Елок нет - сосны
поставим, главное, чтобы иголки были, а там хоть пихта, хоть кактус.
Подарков нужно? Возьмем те, что еще есть, завернем похитрее, завяжем,
закрутим - поди, догадайся, что там все та же ерунда. Еще не весело? Музыку
включим. Не важно что, только погромче. Кому скучно, пойдут в гости и будут
с умным, но веселым видом делать грустные и глупые вещи, говорить приторные
и пошлые слова. В полночь чокнуться, хлопнут хлопушку, зажгут бенгальский
огонь. Поздравят, поцелуют, выпьют, зажуют. Потанцуют, посмотрят,
послушают, выпьют, поздравят по-афинскому, по-парижскому, по Гринвичу.
Допьют, уснут, кто лицом в салате, кто неизвестно где, с кем и почему.
Проснуться, постонут, опохмеляться, очухаются от праздника и смоют лоск,
почистят зубы, развязав завязочки, сняв маски и одев другие".
В январе, быть может, ударит мороз.
--
15.01.90
Чертова горка.
Колябина Иван Кузьмич не видел лет десять, и сейчас стоял, разглядывая
человека в гробу и пытаясь понять, что в том изменилось за это время. Они и
