постепенно перерождаться, пока сам не станет Демоном.
Последние дни я замечаю, что в своих воспоминаниях начинаю
отстраненно взирать на людей, как на чуждых мне ограниченных существ, и
вид их крови, обильно льющейся во время жертвоприношений уже не тревожит,
как прежде, мою душу.
Теперь я знаю, что на протяжении последних столетий Силы Зла
предпринимали неоднократные попытки прорваться через Барьер, и иногда это
им удавалось, хотя и не надолго: в индийском штате Керала в XVII веке и в
Аркхеме в начале нынешнего столетия. Но видит Бог, главные битвы сил Тьмы
и Света еще впереди..."
Полгода я владею рукописью, и все это время проклинаю тот день и час,
когда, движимый любопытством, я положил ее в свой рюкзак. В то тихое
апрельское утро мне следовало оставить в покое дьявольское порождение
Чужого Мира, а теперь я превратился в заложника страшного манускрипта.
Жизнь моя становится невыносимой. Ночами меня стали мучить жуткие
кошмары, слишком правдоподобные, чтобы считать их просто снами. Днем я
часами размышляю о судьбе Алана Райса и о том ужасном соседстве, про
которое не подозревают беспечные жители Земли. Я долго носил в себе тайну
Посещения Извне, но теперь у меня уже нет сил молчать. Временами мой разум
отказывает, а физическое здоровье заметно пошатнулось за последнее время.
Проклятая кожаная тетрадь пьет мою кровь. Я почти уверен, что все
пришедшее сюда из Черного Мира, несет на себе печать проклятия и
разрушения.
Книга, которая начала было стремительно разрушаться на моих глазах,
теперь вновь в отличном состоянии. Случайно я обнаружил способ ее
восстановления.
Однажды вечером я сидел в своей лаборатории, пытаясь определить
возраст рукописи. В качестве эталона я использовал несколько старинных
монет различных эпох из моей коллекции, начиная от николаевского пятака и
заканчивая сестерцием Веспасиана.
Последней монетой я особенно гордился - она считалась жемчужиной
моего собрания, причем находилась в отличном состоянии, несмотря на
восемнадцать столетий, отделявших нас от эпохи этого бережливого
императора.
Каковы же были мои изумление и досада, когда я увидел, как моя лучшая
монета возложенная на черный переплет загадочного манускрипта,
превратилась в грязный истертый комочек металла. Две тысячи лет за
несколько секунд ощутимо и грубо сделали свою неумолимую отметину на
старой монете, которую судьба до сих пор счастливо уберегала от
воздействия бога Хроноса.
Снедаемый одновременно горячим любопытством и жалостью к своей
разрушаемой коллекции, я прикоснулся к книге другой монетой, относящейся к
эпохе Анны Иоановны. И снова, как и в первый раз, прекрасно сохранившаяся
до того медная монета быстро обезобразилась зеленым окислом и моментально
постарела, в то время как внешний вид рукописи заметно улучшился: страницы
восстановили былую белизну, а размытые строчки стали яркими и четкими.
С тех пор, пытаясь сохранить драгоценный манускрипт, я извел все
мало-мальски старые предметы у себя дома, зато теперь рукопись из Чужого
Мира сияет первозданной новизной. Недавно я зашел в наш городской
краеведческий музей и украдкой прикоснулся книгой к могильному изваянию
найденному в скифском кургане.
То, что произошло в тот момент, напугало меня до смерти и заставило
спешно покинуть музей. Вот уже неделю, как я безвыездно сижу дома и
напряженно размышляю. В моем сознании отчетливо слышны чьи-то
отвратительные голоса. Временами они складываются в неясное бормотание, но
иногда сквозь их жуткое завывание, зловещий шепот и странные звуки, явно
издаваемые нечеловеческими голосовыми связками, я слышу далекий, но
настойчивый призыв:
- Открой Дверь.... Открой Дверь....
Разум и здравый смысл подсказывают мне избавиться от страшной
рукописи, но Некто, сидящий в глубинах моего подсознания, наоборот толкает
меня вместе с Книгой в музей. Теперь я понимаю, что музеи, будучи
хранилищами древностей и предметов религиозного и колдовского культа,
являются сосредоточием магической связи между нашими мирами, аккумулируя в
себе энергию, оставшуюся в нашем мире от Темных Сил. Древние вещи,
собранные воедино, хорошо помнят те далекие, архаические времена, когда
наши миры были близки как родные братья, а живые существа из параллельных
пространств могли свободно перемещаться между ними.
И если когда-нибудь Черные Призраки Ночи снова ворвутся в наш
безмятежный, ничего не подозревающий мирок, то Музей будет именно тем
местом, где распахнется Дверь.
И последнее, что я хочу вам сказать, прежде чем выполню то, что
задумал... Тогда, стоя перед скифским идолом в скромном провинциальном
краеведческом музее я ясно увидел синий электрический разряд,
промелькнувший между гранитным богом степей и переплетом рукописи... Те,
Кто Ждет готовы к вторжению на Землю...
Да поможет мне Бог выполнить задуманное... Прощайте...
Юрий ЩЕРБАТЫХ
ПРИМИ МОЮ БОЛЬ
Жизнь есть жизнь,
Смерть есть смерть.
Что можно к этому добавить?
Добавим к жизни смерть,
Добавим к смерти жизнь,
И это все, что можем мы...
В.Абанькин "Пасьянс"
Последнее время все чаще и чаще Сергею снилась степь. Жаркая, еще не
остывшая от дневного зноя ночная степь, прикрытая опрокинутой чашей
звездного неба, пряно пахнущая полынью, чабрецом и тысячелистником. В это
мгновения он явственно слышал шелест трав и стрекот цикад, нежно
напевавших ему незатейливый мотив колыбельной песни. Когда к нему приходил
этот сон, тело его, осыпанное золотым звездным дождем, расслаблялось, а
все тревоги и боли минувшего дня мягко стекали в нагретую землю.
Но в эту ночь он не дождался уже привычного умиротворения. В картину
донской степи отдельными грубыми мазками ворвались острые запахи сельвы,
шум тропического ливня и голос, звавший его из забытья на чужом языке.
Сквозь слепленные веки в слабом свете аварийного фонаря Сергей различил
смуглую тщедушную фигурку, мнущуюся у входа в тамбур.
- Говори яснее, Хуан, - попросил он, уже окончательно проснувшись.
- Энрико лежит в ста шагах от лагеря на тропинке, ведущей в деревню.
В него вселился дух горных болот, про которого рассказывал дедушка. Он
красный-красный и зубы оскалены как у одержимого.
Часть сознания еще была покрыта сонным туманом, но руки уже сами
застегивали "молнию" комбинезона и искали аптечку, а мозг лихорадочно
пытался сообразить, что могло произойти с парнем в джунглях по пути в
лагерь. Потом Сергей бежал, обгоняя Хуана, по тропинке, ведущей в деревню,
и мокрые листья лиан хлестали его по лицу, прогоняя остатки сна.
Испуганные лучи нагрудного фонарика метались по переплетенным ветвям,
освещая что угодно, кроме дороги, и уже совершенно некстати в голове
мелькнула мысль, что завтра воскресенье, а значит сеанс связи с домом...
Он дважды запнулся о торчащие из-под земли корни, а когда хотел
переступить лежащую на тропе лиану в третий раз, резко остановился.
То, что он принял за толстую, мокрую от дождя ветку, оказалось
детской рукой, скрученной в предсмертном напряжении страшной судорогой.
Сергей поднял скользкое, вдруг оказавшимся неожиданно тяжелым и уже
начавшее остывать щуплое тельце на плечо, и побрел обратно в лагерь.
Через час, испробовав все возможные средства, он прекратил
массировать сердце и отключил искусственное дыхание. Мозг был мертв. Он
опоздал совсем немного. Бедный Энрико... Сергей хорошо помнил его черные
любознательные глаза и способность задавать неожиданные вопросы. Тогда он
так просился в лагерь, и если бы не его отец - суровый охотник-индеец, то
мальчик мирно спал бы сейчас в соседней палатке, а не лежал на
операционном столе, обезображенный страшной болезнью.
Сергей представил, как тяжело больной паренек сначала шел, а потом
полз к ним сквозь ночные джунгли, облепленный пиявками и палой листвой, и
зябко передернул плечами. Но что же это за болезнь? Багровая кожа...
судороги... быстрый летальный исход от паралича диафрагмы и межреберных
мышц... Довольно запоминающиеся симптомы, а на ум не приходит ничего
похожего. Перебрав в памяти все известные ему местные инфекции, и не найдя
ничего похожего, Сергей включил бортовой компьютер вездехода. Ответ,
который он прочел на голубоватом экране дисплея, заставил тоскливо сжаться
сердце. Во-первых, инкубационный период этой чрезвычайно редкой формы
тропической лихорадки составлял всего два дня, а во-вторых, сыворотки от
нее у него не было, так как последний случай подобного заболевания
отмечался в этих краях лет двадцать назад. Сам-то он был привит от всей
местной заразы, но вот деревня... они были практически обречены, особенно
дети, у которых эта болезнь протекала особенно остро. И надо же было
случиться этому в сезон дождей, когда вертолеты ржавеют в своих ангарах, а
скрученные струи непрерывного ливня так переплетаются с лианами верхних
ярусов леса, что трудно бывает разобрать, где кончается сельва и
начинается небо.
Но сидеть без дела в этой обстановке он тоже не мог, поэтому сняв
перчатки, он направился в жилой блок, где оставил Хуана. У него теплилась
надежда, что заболел один только Энрико, получивший возбудителя при укусе
кровососущей нематоды, а в поселке быть может все здоровы. Поэтому,
посадив Хуана за аварийный передатчик, Сергей объяснил дрожащему от
сырости и страха пареньку, как подавать сигналы о помощи по радио, а сам
пошел к вездеходу.
Дождь лил не переставая, и слабый свет автомобильных фар уже в
нескольких метрах от машины растворялся в пелене дождя и мрака. Почти на
ощупь Сергей подвел холодный и скользкий буксирный конец к заднему замку
своего тягача и прикрепил к нему платформу прицепа. Ехать в такой темноте
по узкой неровной дороге вдоль обрывистого берега вздувшейся от дождя реки
было рискованным делом, но ждать два часа до рассвета Сергей не мог. В
десяти милях отсюда возможно умирали люди, и час промедления мог стоить
кому-то жизни. Мотор натужно взревел, и, раскачиваясь на ухабах, вездеход
нырнул в темную стену дождя.
Его практика в дельте Рио-Гранде началась четыре месяца назад.
Вежливый смуглый чиновник из департамента, ведающего примитивными
племенами, предложил ему работу в недавно обнаруженной этнографами
индейской общине. Необычность этого племени заключалась в том, что,
несмотря на многолетнюю изоляцию от остального мира, все члены общины
носили испанские имена и исповедовали, правда в сильно искаженном виде,
христианскую религию.
Распутав цепи легенд и преданий, ученые установили, что пятьсот лет
назад племя встретилось с кучкой испанских конкистадоров, заблудившихся в
сельве. Дружелюбно настроенные аборигены приняли их в племя, что привело к
постепенной ассимиляции, в результате которой испанцы передали индейцам
основы своей культуры. Однако понимая, что новая встреча с европейцами
может кончится для племени трагично, последний из оставшихся в живых
испанцев дал наказ приютившим его аборигенам избегать контактов с
