За дверью торжественно прозвучало приближающееся шарканье
стоптанных тапочек и завершилось вопросительной кодой "Кто там".
- Это Евгений. Я звонил вам... Помните? По поводу открытия моего
друга... - засуетился молодой человек.
Щелкнул замок, и образовавшийся дверной проем окантовал невысокую
фигуру пожилого профессора. Все, как водится: очки, седая борода,
домашний халат... Глаза его когда-то тоже были голубыми, но с годами
совсем потускнели - скрывать так и не научились, но хотя бы выражать
что-либо внятное перестали.
- Как же, как же... Помню, конечно. Проходите. Вешалка слева...
Нет, нет - ни в коем случае не разувайтесь. Мы только въехали,
беспорядок, понимаете ли...
- Может, лучше снять? Там снег - боюсь, натечет с ботинок...
- Нет, нет... Вы оботрите, вот тряпка. Пожалуйте в комнату... Вот.
Теперь мы с вами можем познакомиться лично... Я не люблю эти телефоны.
Сергей Филиппович.
Он протянул сухонькую, небольшую ладонь.
- Евгений.
- Вот и отлично. Присаживайтесь...
Евгений сел. И тут его словно прорвало. Словно пока он шел - он
терпел; пока он искал - он держал это в себе; пока поднимался -
сдерживал из последних сил... И вот наконец - пришел, все, приз,
можно...
- Понимаете, мне никто не верит. Только вы можете мне помочь... Вы
же профессор, у вас имя. А я вообще филолог - они все надо мной
смеются. А вы сможете их убедить. К тому же, как я узнал, вы уже
занимались этой проблемой. Я имею в виду органы чувств и этот... как
его... вестибулярный аппарат... Дело в том, что мой друг Герман
Воронин...
Резкий пронзительный свист вырвался откуда-то из-за стены -
сначала нехотя, потом пронзительно, требуя к себе внимания.
- Чаю хотите? - спросил профессор, кивнув в сторону источника
свиста.
- Чаю? - переспросил Женя. В какое-то мгновенье казалось, что он,
как символист начала века, так же вошедший с мороза, ответит: "Чаю
воскресение мертвых!" Но - нет.
Собственно, так он и ответил:
- Нет. Спасибо.
- А я, пожалуй, выпью. Подождите пару минут.
Пока профессор ходил, Женя отдышался и собрался с мыслями. Он
подумал, что, может быть, это и к лучшему, что его перебил закипевший
чайник. А то как-то нехорошо - сразу, с порога... Надо как-нибудь
исподволь. Как это - "исподволь" - он не знал. Точнее, не мог никак
придумать.
Он осмотрелся по сторонам - словно бы помощь могла прийти
откуда-то извне... Профессор только вселился - это было видно во всем.
Посреди комнаты стояло два старинных кресла, одну стену - от пола до
потолка - покрывал книжный шкаф-стелаж, пока еще пустой. Голые доски
книжных полок стыдливо демонстрировали те интимные места, что
обыкновенно бывают заслонены книгами, а книги во множестве картонных
коробок лежали рядом, занимая изрядную часть пола...
Вошел профессор, помешивая в чашке серебреной ложечкой. Струйка
дыма вилась над чашкой. Сергей Филиппович устроился в кресле, укутал
ноги в клетчатый плед, и только тогда поднял глаза на Евгения.
- Я действительно когда-то работал в этой области, - сказал он. -
Именно поэтому я и пригласил вас... Ну, так, почему же ваш друг не
пришел сам?
Евгений вздрогнул.
- Он не мог... Он не здесь... Он... Впрочем, давайте по порядку. Я
принес магнитофонную запись: тут он рассказывает мне о сути своего
открытия. Давайте послушаем, а потом я расскажу, что было дальше...
- Как вам будет удобно... Давайте кассету.
- У меня есть диктофон.
- Не нужно, у меня есть... Вот тут...
Профессор откинул какую-то клеенку, и под ней оказался приличный
музыкальный центр. Он достал из деки кассету, аккуратно убрал в
коробочку - "Вагнер", заметил Евгений надпись на подкассетнике - и
вставил принесенную...
Зашелестела пленка.
- Там может быть много глупостей - это он объяснял мне, а я мало
смыслю в физиологии, извините...
- То, что надо, я пойму.
- Для начала я хотел бы убедить тебя, что люди не видят истинной
картины мироздания... - прозвучал из динамиков приятный спокойный
голос, таким может обладать только человек, полностью убежденный в
своих словах. В нем не было нервозности или надтреснутости столь
свойственных молодым голосам.
- В каком смысле? - Евгений чуть заметно вздрогнул. Он никак не
мог привыкнуть к своему собственному голосу звучащему в записи.
- Наши органы чувств просто не могут отобразить мир во всей его
сложности, так, как есть, полностью, и вынуждены строить специально
для нас другой, упрощенный, ненастоящий. В этом иллюзорном мире мы и
живем. Мы привыкли к нему и не желаем другого. Кстати, именно поэтому
мы не можем по настоящему понять природу гравитационных и
внутриядерных сил, не можем ощутить - кроме как приборами - магнитное
поле и радиацию. Несмотря на то, что все это существует рядом с нами и
постоянно влияет на нас, мы не можем это увидеть, услышать, осязать...
Можно найти аналогию. Собака со своим черно-белым зрением не может
представить себе красного или синего, так и мы не можем представить
себе четвертое, пятое и другие измерения, несмотря на то, что живем в
них... Но Бог с ней, с собакой - предположим, что у нее несовершенное
зрение, а у нас-таки совершенное. Но у насекомых - скажем, у пчелы -
ведь тоже цветное зрение, а видит она все по-другому: белые цветы ей
кажутся голубыми, а желтые - фиолетовыми... Кто прав? Человек или
пчела? Какие цветы на самом деле?
Профессор улыбнулся, но, словно бы, не тому, что услышал, а
чему-то своему. Он сидев в кресле, завернувшись в плед, как гусеница в
кокон, и время от времени прихлебывал чай. На поверхности чая
отражалась лампа, играли, переливались блики.
- Так вот... - продолжил голос с пленки. - Мир, который мы видим,
в котором живем, условен; более того, он искусственный. Покрывало
майи... Чувственный опыт обманчив, об этом неоднократно говорили
философы прошлого. Я скажу тебе больше: каждый человек видит мир
по-своему, а значит, каждый человек живет в своем собственном мире...
Профессор опять улыбнулся.
- Теперь о пресловутом четвертом измерении. Как бы это, что б тебе
было попонятней... Ты знаешь строение вестибулярного аппарата
человека?
- В общем, нет.
- Если просто... Он состоит из трех колец, лежащих в трех
перпендикулярных плоскостях. Это-то тебе понятно?.. В кольцах -
рецепторы. Еще там... Впрочем, ну их... Подробно тебе незачем. Самое
главное, что все органы чувств связаны между собой, и вестибулярный
аппарат влияет, скажем, на зрение... и так далее. В общем, каждое из
колец регистрирует изменения положения тела в одном из измерений. А
всего их три... Понимаешь?
- Не очень.
Женя остановил запись.
- Тут он пытается пересказать мне учебник по физиологии. Я ведь
филолог - всего этого не знал... Я перемотаю. Ладно?
- Да, конечно.
Женя перемотал кассету чуть вперед.
- Все вместе эти три кольца рисуют нам картину трехмерного мира. И
все другие органы чувств в след за ними тоже... Теперь понимаешь? Мы
не чувствуем четвертого измерения только потому, что нам нечем его
почувствовать! У нас просто нет четвертого кольца. А между тем
четвертое измерение существует, и пятое, и шестое тоже... И мы живем
во всех этих измерениях, но не можем понять и почувствовать их. Мы не
можем понять многих явлений природы только потому, что суть их не
попадает в наши три измерения, а прочно коренится в других. Да что там
явления природы, может быть, мы не можем понять друг друга только
потому, что души человеческие тоже находятся в четвертом измерении.
Ощутить мир целиком и полностью, пожалуй, невозможно, но продвинуться
в его познании, вполне в наших силах. Для этого, в первую очередь,
нужно отказаться от иллюзорного трехмерного мира, того, что
преподносят нам наши органы чувств. Необходимо искусственно
усовершенствовать эти органы. И тогда хоть как-то расширится наш
кругозор...
- Но как? - спросил с магнитофонной пленки Евгений.
А Евгений реальный еще раз скользнул взглядом по интерьеру
комнаты: пустые остовы книжных полок пересекались под прямым углом,
словно оси абсцисс и ординат, точно такой же прямой трехмерный угол
образовывали стены и потолок; все вокруг, все предметы в комнате -
включая картонные коробки, перетянутые крест на крест шпагатом -
настаивали на трехмерности мира. А посреди этого трехмерного мира в
мягком кресле, уютно завернувшись в плед, сидел профессор и
прихлебывал чай. Только магнитофон - надо заметить, весьма чуждый
профессорской квартире - производил шум, выпуская в мир потоки
максималистской, юношеской чуши. Чуши, от которой у нормального
человека уже давно бы съехала крыша... Кто прав? Кто убедительнее?
Евгений вдруг почувствовал бесконечную глупость своего положения.
Ничем профессор не поможет, понял он.
- Как? - переспросил на записи Герман. - Я нашел нейрохирурга,
который берется мне вшить второй вестибулярный аппарат симметрично с
первым... Это, конечно, рискованно. Я даже не представляю своих
будущих ощущений, но, может быть, мне удастся воспринять шестимерное
пространство, где электрополя так же видны, как лужи на асфальте, а
гравитация слышна, как вой ветра, где рядом с телами людей их
двойниками ходят души... Возможно, я даже смогу передвигаться из
одного измерения в другое. Но риск все-таки огромен, поэтому я не
хочу, чтобы ты рассказывал об этом кому-нибудь раньше времени... Зато
потом, после эксперимента, что бы ни случилось, постарайся...
Евгений выключил магнитофон.
- Теперь уже не только можно, но и нужно, чтобы об этом узнало как
можно больше людей, - торжественно сказал Женя.
- Так что же произошло? - оживленно спросил профессор. И Евгений,
увидав эту заинтересованность, всего на миг подумал, а, может быть,
все-таки поможет...
- Эта ужасная операция состоялась? - закончил профессор. И Евгений
укорил себя за поспешность суждений.
- Да. Более того - операция удалась! Мой друг исчез, как только
начал приходить в себя. Чуть ли не с операционного стола. Просто
растворился в воздухе. Вы понимаете, он же перенесся в другие
измерения, в параллельный мир! Он вырвался из этой трехмерной ловушки
иллюзорного мира...
- Вы это сами видели? - чуть охладил энтузиазм Евгения профессор.
- Что?
- Как он исчез.
- Нет, но мне это рассказал хирург.
- Кстати, кто он, откуда, как его зовут?
Женя замялся:
- Дело в том, что он не назвался. Вы же понимаете, что операция
была проведена незаконно и тайно, он опасался последствий. А потом он
вообще куда-то уехал... Но он очень хороший хирург...
- Ну что ж, я думаю, что милиция сможет его отыскать.
- Почему же милиция... - Женя ошарашено хлопал глазами. - Вы что,
мне не верите?
- Причем здесь вы - вы, по-видимому, ни в чем не виноваты. А вот
этот ваш, так называемый, хирург - явно аферист. Вы не знаете, он
случайно не брал с вашего друга денег? Или он просто маньяк, такие
тоже бывают... В любом случае этим должны заниматься не ученые, а
правоохранительные органы.
- Вы не верите... - удрученно повторил Женя.
- А почему собственно я должен кому-то верить? Друга вашего нет,
хирурга тоже нет, не осталось даже свидетельств их существования,
кроме этой кассеты с юношеским бредом и ваших рассказов... Ничего
этого нет, а мир - заметьте, нормальный, трехмерный - есть. Вот он,
можете потрогать. Вы - романтик; наверное, стихи любите, может быть,
поете под гитару... Фантастику, небось, читаете... Но только то, что
