невозможно. То, что переводит Ж'мерлия не создает впечатления гнева или
волнения. Они отправились дуться на другой Слинг. Я их два дня не видел.
Честно говоря, мне некогда было с ними возиться. Думаете, нам следует
беспокоиться?
Они вдвоем стояли, ожидая капсулы, следующей на Тектон. Шли последние
минуты перед тем, как ее подсоединят к Пуповине. В руках они держали свой
багаж, по одной маленькой сумке каждый. Джулиус Грэйвз суетился над своими
двумя тяжелыми чемоданами около аэрокара, доставившего их со Звездной
стороны.
Ребка размышлял над вопросом Перри. Целью его собственного назначения
на Добеллию являлась только реабилитация Макса Перри. В принципе оно не
имело ничего общего с членами других клайдов или с тем, как к ним здесь
относились. Но на Опале все считали его старшим начальником, и он имел
соответствующие этому положению обязанности. Как раз перед отбытием со
Звездной стороны он получил от штаба Круга новое кодированное послание, но
не надеялся, что оно ему очень поможет, каково бы ни было его содержание.
Советы и указания, поступающие издалека, чаще прибавляли проблем, а не
разрешали их.
- Я ожидал от них большей настойчивости, - наконец проговорил он. -
Особенно от Луиса Ненды. Есть шанс, что, покинув Опал, он приземлится на
Тектон прямо из космоса? Ведь у него собственный корабль.
- Помешать ему нам, конечно, не под силу. Но у него возникнут
трудности при посадке, если только его корабль не приспособлен садиться и
взлетать без вспомогательных устройств. Сесть на Тектон он еще сможет, но
взлететь - никогда.
- А Дари Лэнг и Атвар Х'сиал?
- Это невозможно. У них нет корабля, пригодного для этого, и им не
нанять межпланетник. О них можно забыть.
В ту же минуту Перри заколебался. Он не был полностью уверен в том,
что сказал. В воздухе ощущалось что-то вроде затишья перед сильной бурей.
И это не грозы, разряжавшиеся над Опалом каждые двадцать четыре часа.
Летний Прилив. Ожидание его, словно тень, тяготело над всем и всеми.
До него оставалось тринадцать добеллианских дней, Мэндел и Амарант
нависали над Опалом, становясь все больше и ярче. Средняя температура
поднялась на пять градусов. Темные тучи походили на расплавленную медь. За
последние двенадцать часов даже воздух Опала стал другим. У него появился
металлический привкус, так соответствовавший этому низкому небу. Носящаяся
в воздухе пыль сушила губы, разъедала глаза до слез, раздражала нос, так
что все время хотелось чихать. Мощные приливы приблизили морское дно к
поверхности, подводные извержения и землетрясения выбрасывали едкие пары с
пылью высоко в атмосферу.
Джулиус Грэйвз, уже разместивший свои чемоданы на нижнем уровне
капсулы, подошел к собеседникам и уставился в светящееся небо.
- Снова надвигается шторм. Самое подходящее время, чтобы покинуть
Опал.
- Но худшее, чтобы отправиться на Тектон, - заметил Перри.
Они залезли в капсулу. Перри предъявил личную, идентификационную
карту и набрал сложную последовательность команд подъема.
Подъем начался, но все трое чувствовали себя неловко. Когда Перри
тихо объявил Грэйвзу, что доступ на Тектон закрыт до окончания Летнего
Прилива, Грэйвз так же спокойно заявил о своих правах члена Совета. Он все
равно поедет на Тектон.
Перри указал на то, что Грэйвз не вправе помешать официальным
представителям планеты сопровождать его. На них лежит ответственность за
него, нельзя допустить самоубийства.
Грэйвз кивнул. Все были вежливы, но это никого не радовало.
Напряжение несколько ослабло после выхода капсулы из облачного слоя
Опала. Теперь им троим было, чем занять мысли. В верхней части капсулы
находились раздвижные смотровые окошки, а над головами размещалось большое
широкое окно, дававшее пассажирам прекрасный обзор. Когда сквозь редеющие
облака в небе проступил Тектон, все разговоры вообще прекратились.
Джулиус Грэйвз поглядел на него, ахнул и больше не мог оторвать глаз
от этого зрелища, Макс Перри бросил на Тектон один взгляд и ушел в себя,
Ханс Ребка попытался не обращать внимания на окружающее и сосредоточился
на предстоящей работе. Перри, возможно, все знал о Тектоне, а Грэйвз
владел информацией о любом предмете под тысячей солнц, и все-таки Ребку не
покидало предчувствие, что ему придется вытаскивать их обоих.
Вытаскивать из чего? Или откуда? Он огляделся. У него дух захватило
от увиденного, мысли смешались. Всего несколькими днями раньше он
путешествовал по этой дороге на Тектон, но как все изменилось! Невероятно
распухший Мэндел маячил слева. Созданная Строителями оболочка капсулы не
пропускала опасного жесткого излучения и превращала сверкающий лик звезды
в темный диск, испещренный швами и кляксами солнечных пятен и ярких
вспышек. Он был так близок, что Ребке казалось, будто, протянув руку,
можно коснуться его красно-коричневой поверхности.
Амарант, уже не карлик, стоял над Тектоном. Звезда преобразилась. У
нее изменился даже цвет. Ребка понял, что это искусственный эффект: когда
стекла иллюминатора капсулы изменили свою пропускающую способность, чтобы
экранировать излучение Мэндела, они также видоизменили и спектр излучения
Амаранта. Из оранжево-красного он превратился в тускло-багровый.
Даже Гаргантюа приблизился к точке рандеву. Отражая свет и Мэндела, и
Амаранта, газовый гигант разросся из далекой искорки в ярко-оранжевый
огонек величиной с ноготь.
Участники парада заняли свои места, тяготение работало, вызывая
нужные перемены - космический танец вот-вот начнется. Вовремя Летнего
Прилива Мэндел и Амарант пройдут в пяти миллионах километров друг от
друга, то есть, по космическим меркам, на расстоянии в ноготок. Гаргантюа
пройдет около Мэндела со стороны, противоположной Амаранту, движимый по
собственной орбите совместным притяжением обоих своих космических
партнеров. А маленькая Добеллия, попавшая на этот парад гигантов, будет
беспомощно болтаться в переплетении нитей динамической ткани тяготения.
Орбита Добеллии была стабильной. Не было никаких признаков, что Опал
и Тектон разъединятся, или что дублет улетит в бесконечность. Но, кроме
этого, астрономы ничего не гарантировали. Обстановку на поверхности Опала
и Тектона во время Летнего Прилива рассчитать невозможно.
Ребка, не отрываясь, глядел на Тектон. Этот тусклый серо-голубой шар
стал самой привычной деталью неба. Со времени их последней поездки по
Пуповине он особенно не изменился.
Или изменился? Ребка стал вглядываться внимательней. Не стал ли ореол
вокруг планеты еще более размытым из-за пыли, которая сильнее насыщала
тонкую кожуру воздушной оболочки Тектона?
Путешественников практически ничто не отвлекало от созерцания. Их
подъем происходил с постоянной скоростью, и внутри капсулы это движение
совсем не ощущалось. Лишь очень внимательный наблюдатель обратил бы
внимание на золотой узелок Станции-на-Полпути, который медленно
увеличивался в размерах. Их путешествие проходило не в невесомости:
воздействующие на них силы плавно уменьшались, но единственным отрезком
пути, где гравитация и центробежная сила уравновешивались, то есть
наступала невесомость, был короткий участок в двух тысячах километров за
Станцией-на-Полпути. А после него начинался настоящий спуск на Тектон,
когда капсула действительно падала к Тектону.
Ребка вздохнул и поднялся. Очень легко дать заворожить себя этому
космическому виду, подобно тому, как загипнотизировал Тектон Макса Перри.
И не только Перри. Он посмотрел на Грэйвза. Советник прилип к
иллюминатору.
Ребка подошел к лестнице и начал спускаться на нижний уровень
капсулы. Камбуз был примитивным, но у них с момента отъезда со Звездной
стороны крошки не было во рту. Будучи голодным, он привередничать не стал
и нажал на кнопки, почти не глядя. Вкус и запах заказанного им супа
значения не имели.
Из-за непрозрачных стен обстановка в нижней части капсулы была
угнетающе спокойной. Ребка подошел к столу и выбрал для себя музыкальный
отрывок. Сложная полифоническая музыка, сочиненная еще до Экспансии,
зазвучала в его голове. Сплетающиеся голоса фуги как бы предвещали встречу
Мэндела и его свиты. В течение десяти минут Ребка с удовольствием ел и
слушал, наслаждаясь одновременно двумя старейшими и, пожалуй, самыми
основными удовольствиями человечества. Неужели у кекропийцев, не имеющих
музыки, нет какого-нибудь заменяющего ее вида искусства?
Когда пьеса закончилась, он с удивлением обнаружил, что неподалеку
стоит Грэйвз и наблюдает за ним.
- Можно мне? - Советник сел за стол и показал на пустую миску. - Как?
Рекомендуете?
Ребка пожал плечами. Чего бы ни ждал от него Грэйвз, но рекомендация,
какой суп есть, вряд ли была первоочередной.
- Вам никогда не приходило в голову, - начал Грэйвз, - как это в
сущности невероятно, что мы способны почти без вспомогательных средств
есть и переваривать пищу тысячи разных миров? Все составные элементы этого
супа произведены на Опале, но ваш желудок без труда с ним справляется. Мы,
хайменопты и эти существа из кекропийского клайда - все совершенно
различны по своей биологии. И все же с помощью нескольких типов
моноклеточных бактерий в наших кишках мы можем есть ту же пищу, что и они.
Удивительно, не правда ли?
- Пожалуй.
Ребка ненавидел эти разговоры с Грэйвзом один на один. Эти голубые с
сумасшедшинкой глаза просто пугали его. Даже когда разговор казался общим,
ему все равно чудились какие-то подводные камни. Кроме того, его все время
сбивало с толку то, что он никогда точно не знал, с кем разговаривает: с
Джулиусом Грэйвзом или с его мнемоническим близнецом. У Стивена была
склонность к бесчисленным фактам и глупым шуткам. Джулиус отличался
тонкостью мысли и ничего не говорил прямо. Нынешний разговор мог быть
просто общением, если разговаривал один, или хитроумным подходом к
чему-то, если говорил другой.
Грэйвз продолжал, ухмыляясь:
- Знаю, вы не считаете существенным то, что мы можем есть опальскую
пищу или пищу Тектона. Но это очень много значит. Во-первых, это полностью
расправляется с теорией, объясняющей, почему люди не вступили при первой
же встрече в войну с кекропийцами. Люди говорят, что не стали воевать, так
как не было предметов или ресурсов, нужных обоим. Но это чушь. Нам нужны
те же, что и им, неорганические ресурсы, вроде металлов, и другое сырье. А
они могут с помощью некоторых бактерий есть одинаковую с нами пищу. Если
возникнет нужда, люди смогут есть кекропийцев и наоборот. Значит, перед
нами еще одна загадка.
Ребка кивнул, показывая, что слушает. Лучше было играть простого
парня и не болтать лишнего.
- Мы смотрим на кекропийца, - продолжил Грэйвз, - или лотфианина, или
хайменопта и говорим: "Как чужды они нам! Как отличаются они от нас!" Но
загадка совсем в другом. В противоположном. Мы должны бы спросить, почему
все мы так похожи друг на друга. Как возможно такое, что существа из
различных клайдов, зародившиеся в различных мирах, согретых солнцами самых
разных спектральных классов, существа самого различного биологического
строения, общественная история развития которых не имеет ни единой общей
черты... Как могут они быть настолько похожи, что способны есть одну и ту
же пищу? Как могут они быть так похожи по внешнему виду, что для названия
живых существ с самых далеких звезд мы спокойно пользуемся названиями
аналогичных земных насекомых: кекропийцы, хайменопты, хриземиды? Почему мы
можем так или иначе разговаривать друг с другом и прекрасно все понимаем?
