никакого сомнения, доберутся до дома еще засветло, или же заблудятся, об
этом они тоже не забывали, и о том, как они могут зазимовать здесь, и как
можно было бы улучшить сад и огород, и что они могли бы сделать с банькой,
как, например, починить на ней крышу.
Он не имел никакого представления ни о садовничестве, ни о плотницких
работах. Это все знал только Саша. Саша был очень счастлив, без умолку
рассказывая ему о репе, горохе и о починке крыши, и если это отвлекало его
от тяжелых мыслей, то Петр был готов сколько угодно слушать его.
Только где-то в самой середине сашиных планов относительно весенней
посадки у Петра стали закрываться глаза, и он начал постепенно
проваливаться в сон, что, вообще говоря, не входило в его намерения. Он
сказал:
- Кажется, я готов. Давай, немного поспи, иначе не обещаю, что смогу
долго бодрствовать под твои рассказы.
- Зато я могу не уснуть, - сказал Саша.
- Я уверен в этом, но про себя этого сказать не могу. - Он не хотел
говорить ему, что у него была практика долгого бодрствования. Он лишь
поднялся, положил меч поближе к себе и уперся локтем в колени,
приготовившись к долгой ночи.
Саша продолжал что-то говорить еще и о баньке.
- Тише, - сказал ему Петр, - иначе я усну, если ты не перестанешь
болтать.
Саша затих. Тишина окружала их, только плескалась вода, поскрипывали
ветки да какое-то одинокое хриплое щебетанье раздавалось в кустах. Вот и
все, что нарушало покой этой теплой ночи. В конце концов и этот звук
исчез. Теперь он прислушивался только к реке, наслаждаясь отдыхом, и после
нескольких часов, когда холодный утренний ветерок начал поднимать зыбь на
поверхности реки, он раздумывал о нем некоторое время, затем откупорил
кувшин и налил из него четверть чашки, только лишь для того, чтобы
разогреть кровь.
Исключительно только для этого.
Но он заметил, что начинает клевать носом, когда разделался с чашкой.
Он слегка выпрямился, разогнул руки и спину, чтобы изменил положение. Он
подумал о том, что должен пройтись по палубе и, возможно, за пределами
обозначенного колдовского круга, потому что кругом стояла тишина и
центральная часть палубы не вызывала никакого беспокойства.
Он поднялся как можно осторожней, потому что чувствовал, как сон
неотвратимо надвигается на него, и тут же пришел к заключению, что водка
была не самым лучшим решением. Он повернулся к ветру, чтобы освежить
голову и взбодриться, сделал несколько шагов по центральной части палубы и
повернулся, неожиданно заметив краем глаза какое-то движение.
Он увидел Ивешку, приблизившуюся к поручням. Она была мокрая с ног до
головы, вода стекала с ее рукавов, когда она обернулась и протянула к нему
свои руки.
- Саша! - пронзительно закричал Петр, словно его охватила неожиданная
летаргия, и будто надеясь, что Саша, в отличие от него, находится в
здравом уме и рассудке, хотя и спящий...
Оказалось, что вся соль, которую еще не снесло ветром с палубы, не
создавала сколь-нибудь заметного препятствия для нее. Ивешка медленно
приблизилась к нему, опустила руки на его плечи и заглянула в его глаза,
как бы продолжая вести с ним молчаливый разговор, в то время как он был
поражен происходящим настолько, что не мог пошевелиться. Весь ее облик был
столь мягким и столь задумчивым, что в нем не оставалось места для
какой-либо угрозы. Ее темные глаза резко выделялись на абсолютно белом
лице, и при этом казалось что в самой глубине глаз движутся какие-то тени,
хотя это могло быть отражение течения воды или всего-навсего отражение
канатов или поручней, промелькнувшие в тот самый момент, когда она,
продолжая удерживать его руками за плечи, со страстью поцеловала его,
прикоснувшись к нему губами, несущими холодок речной воды.
Казалось, что это длилось целую вечность. Он чувствовал, как у него
кружится голова, и не проходило охватившее его изумление. Он пытался еще
раз вспомнить ее, но все, что он чувствовал, было лишь глубокое ощущение
опасности, смешанное с такой нежностью, от которой нельзя было ожидать
какого-либо вреда. Это ощущение не покидало его все время, пока он был без
движений...
Затем он начал медленно погружаться в сон, где что-то опасное и злое
двигалось теперь уже вокруг них двоих, но реальной опасности не возникало,
во всяком случае все то время, пока она присутствовала в этом сне, пока он
смотрел в ее глаза...
Но вскоре она исчезла. И тогда он неожиданно провалился в один из тех
обдающих потом и давящих на сердце снов, в которых, как обычно, он
разыскивал собственного отца. Он знал, что кто-то собирался рассказать
ему, что его отец был убит, но это произошло так давно, что он за давность
лет смирился с этим. Но теперь он отыскивал, на самом деле, не
собственного отца, хотя никогда точно не знал, кого или что именно искал.
Скорее всего, это были поиски самого себя, которые превращались в ночной
кошмар, в собственное осуждение за то, что он не может найти то, что ищет,
и не было конца проклятьям в собственный адрес...
18
Саша открыл глаза, почувствовав неожиданную тревогу. Палуба уже
купалась в лучах утренней зари, прямо рядом с ним лежало одеяло под
которым спал Петр, но...
- Петр! - Он вскочил с предчувствием того, что уже случилось здесь
днем раньше, испугавшись, что Петр, как и остальные, исчез с лодки, и,
возможно, его уже и не было в живых...
Но оказалось, Петр лежал почти у внешней стороны соляного круга, одна
нога его была подвернута, а руки находились в неестественных для сна
положениях.
Саша в два прыжка очутился рядом с ним. Он подложил ему под голову
руку, испугавшись его смертельной бледности и полной бесчувственности.
Петр дышал, но был холоден как лед и мокрый с ног до головы. Саша
осторожно опустил его и побежал назад, за одеялами и кувшином с водкой,
затем завернул его в одеяла и начал трясти изо всех сил.
Наконец Петр чуть приоткрыл глаза, которые все еще бессмысленно
блуждали, но уже начинали чуть вздрагивать от пробуждающегося сознания.
- С тобой все хорошо? - спросил Саша. Петр пробормотал что-то, явно
смущенный своим состоянием, стараясь изменить свое неудобное положение и
встать. В итоге ему удалось лишь сесть, но его взгляд был по-прежнему
бессмысленным, и в нем чувствовался испуг.
- Что случилось? - спросил Саша, придерживая его за плечо. - Петр?
Петр провел растопыренными пальцами по волосам и уперся рукой в
колени.
- Боже мой, - пробормотал он. - Она...
- Кто "она"? - У Саши было смертельное предчувствие, что имел в виду
Петр под этим самым "она". Он еще сильнее начал трясти его, чтобы тот
освободился от сна. - Ивешка? Петр, это была Ивешка?
Петр кивнул, стараясь положить голову на руку, и остался в этой позе,
как если бы сидеть и дышать было все, на что он был способен в данный
момент.
Саша подобрал одеяла и набросил их ему на плечи. Он не решался
оставить Петра ни на минуту, учитывая, что по одну сторону от них был лес,
а по другую вода, которые являлись источниками самой настоящей опасности,
но он тем не менее быстро сбегал в кладовку и вернулся назад с печкой в
руках. Затем появились дрова, таган, а вскоре и занялся огонь, вполне
достаточный, чтобы хоть как-то обогреть Петра и получить хоть чашку
горячего чая. Тем временем, он дал Петру глоток водки, но руки, до которых
он дотронулся при этом, оставались по-прежнему ледяными.
- И что же она сделала? - спросил Саша, стараясь не пролить чашку,
которую он едва ли не вливал Петру в рот.
Петр сделал глоток, покачал головой и протянул чашку назад, стараясь
удерживать сползающие одеяла. Неожиданно его бросило в дрожь, он согнулся
чуть ли не вдвое, и было ясно, что сейчас он не имеет никакого желания
говорить о произошедшем.
- А где же учитель Ууламетс? - продолжал настаивать Саша. - Петр,
упаси Господь, если с ним случилась беда! Скажи мне! Скажи мне все, что ты
знаешь! Она сказала, где он?
- Я не знаю, - сказал Петр, лязгая зубами. - Я не знаю. Она потеряла
его...
- Она сказала это? - Петр лишь затряс головой и опустил ее на руку.
Саша вздул огонь посильнее, насколько позволяла печь и как могла выдержать
палуба. Сейчас все его внимание было направлено на то, чтобы отогреть
Петра, и он суетился так, что вскоре сам почувствовал головокружение,
когда в очередной раз бегал в кладовку за медом, чтобы присоединить его к
чашке горячего чая, который только что заварил для него.
Петр пил очень медленно, стараясь отогреть о чашку руки, и Саше даже
казалось, что из того, что он сделал, именно это помогало Петру больше
всего.
- Извини меня, - сказал Петр, когда выпил чай почти наполовину. - Я
так и не знаю, почему мы остались живы этим утром. - Он потрогал свой
затылок и скорчил гримасу. - Вот напасть на мою голову, нельзя
дотронуться. Я, должно быть, шел...
- Она была одна?
- Думаю, что да. Но не помню точно. Просто не могу вспомнить. Извини,
от меня было очень мало проку.
- Это не твоя ошибка, Петр. А она сказала что-нибудь?
- Она вновь была в виде призрака. - Петр выглядел так, будто только
что понял, что совсем не он произнес эти слова. - Она больше не пугала,
она не чувствовала... гнева, она была очень обеспокоена. Она была не в
себе. Боже мой, я не знаю... это было похоже на то как уже было раньше:
она хотела вернуться и не могла. Я не могу сказать почему, и не смотри на
меня такими глазами!
Саша покачал головой. Он понимал, что для Петра было очень трудно
вести разговор о понятиях, затрагивающих область чувства. Петр всегда
хотел потрогать все руками, прежде чем поверить во что-то.
- Я ничего не делаю, - сказал Саша. - Тебе надо было бы разбудить
меня.
- У меня было желание разбудить тебя. Боже мой, я так и не знаю, что
же происходит...
Саша подхватил Петра за руку и крепко держал ее, чтобы тот вспомнил
хоть что-нибудь, потому что Петр, попав в беду, тем не менее отдавал себе
полный отчет о происходящем, и, разумеется, хотя бы частично должен был
знать, что именно произошло с ним, в чем и заключалась самая ужасная часть
происходящего.
- Послушай, - сказал Саша, как можно более серьезно и твердо. - Я
сейчас приготовлю тебе еще чаю, а ты отдыхай. Может быть, тем временем,
объявится Ууламетс. - Но он всем сердцем чувствовал, что Ууламетс не
придет, что они остались теперь одни в этой лодке, а ветер, такой, как
поднялся сегодня утром, будет все время прибивать лодку к берегу, не давая
никакой надежды отчалить, прямо в противовес всем его желаниям, но если
ветер даже и переменится, то он очень сомневался, что ему удастся провести
лодку по реке, потому что что-то гораздо более сильное, если говорить о
колдовстве, чем водяной, имело совершенно другие намерения.
На завтрак у них была рыба, которую Петр помогал ловить, но он
мгновенно потерял аппетит, когда они почистили и приготовили ее.
- Запах, - объяснил он. - Она пахнет речной водой.
И несколько раз в течение утра, когда Саша наблюдал за Петром, тот
внимательно вглядывался в лес, просто смотрел туда, пропадая где-то в
собственных мыслях, а возможно и где-то еще.
Ветер, начавшийся с раннего утра, устойчиво дул с запада, и лодка
постоянно поднималась на волне и терлась о свисающие с берега ветки. Саша
взглянул на оставшиеся припасы и не мог приложить ума, как сделать так,
чтобы они перестали таять. У них, в основном, оставалась репа, рыба и
мука.
Он сделал оладьи. Петр согласился съесть их и выпить чаю с медом и
