Валентин Черных.
Москва слезам не верит
Предисловие
Секрет власти над временем
Сравнительно недавно Валентин Черных ходил в молодых кинодраматургах.
Сегодня он признанный мастер. Превращение неудивительное и нередкое, но
требующее всякий раз понимания и объяснения.
Из множества обстоятельств, проясняющих своеобразие пути человека
искусстве, в данном случае я выберу лишь одно - время. Обстоятельство на
первый взгляд очевидное до банальности. Но дело в том, что у драматурга
Черныха со временем отношения особые. Время для него не только средство
промера пройденного, задуманного и осуществленного.
Скорее, сферическое зеркало, фокусирующее приметы сущности человека
наших дней, ценности и противоречия его образа жизни, его потребности и
убеждения. Потому-то Валентин Черных остро ощущает и свою и дела своего
зависимость от времени. Зависимость не обидную, не уничижительную.
Зависимость, порождающую творческий азарт, желание обрести над временем
власть, чтобы выяснить истину, найти ответы на вопросы, каждый миг вечные
и вечно актуальные. Вопросы, навеянные раздумьями о способности человека
сегодняшними решениями и поступками определять, формировать будущее. Свое
в первую очередь, но не только свое, Об этом, в сущности, все сценарии и
пьесы Валентина Черныха. Об этом же и его повесть для кино "Москва слезам
не верит".
Удалось ли драматургу добиться желаемого, обрел ли он власть над
временем?
Думаю, сам Черных ответит на такой вопрос отрицательно, не кокетничая
скромностью при этом. Знаю, что он частенько тяготится неторопливостью
современного кинопроизводства, "переваривающего" сценарий в лучшем случае
года три. Постоянно "за бортом" готового фильма оказывается, по его
мнению, многое важное из нажитого, передуманного и прочувствованного. В
подобной позиции меньше всего неуверенности (пусть даже требовательностью
к себе порожденной), больше - доброй жадности гражданской и художнической,
жадности познания удивительного и сложного мира дел, страстей, отношений
человеческих, персонифицирующих, фиксирующих быстротекущее время.
Право же, нет у драматурга Черныха оснований для неуверенности! В
споре со временем он достаточно силен и становится все болеа сильным от
работы к работе. Герои, им представленные в разные годы не уходят в Лету,
не забываются, прочно занимают свое место в нашем духовном обиходе.
Председатель колхоза Семен Бобров ("Человек на своем месте"),
социолог Петров (герой фильма "Собственное мнение" и пьесы "День приезда -
день отъезда"), слесарь Шилов (пьеса "Превышение власти"), а вот теперь -
директор Катерина Тихомирова и рабочий Георгий ("Москва слезам не верит")
- все они не только персонажи, интересные степенью своеобразия, открытого
в них драматургом. Они - новое представление о человеческом типе, временем
сформированном. Типе, который в произведениях В. Черныха обретает с годами
все большую ясность. Стало быть, и у писателя да и у нас. читателей -
зрителей, есть время подумать, поспорить, переосмыслить, в случае
необходимости, уже открытое и зафиксированное экраном или сценой,
применить мысли, возникшие в ходе обсуждения одного произведения, к тем,
что появляются и проявятся ему вослед.
Секрет власти над временем в той определенности и увлеченности, с
какими В. Черных защищает и утверждает героя, близкого ему, любимого им.
Впрочем, близкого (интересного, во всяком случае) не только самому автору.
Иначе не объяснить всегда широкий общественный отклик, сопутствующий его
фильмам. Нет нужды скрывать; отношения зрителей и критики к работам
драматурга неоднородны и подчас отмечены оттенком неприятия, недоумения.
Это отчетливо сознает и сам Черных. Однажды в собеседовании за "круглым
столом" журнала "Искусство кино" он даже решил объясниться по этому
поводу: "Меня уже достаточно упрекали за то, что мои герои действуют "без
страха и упрека", с "весельем и отвагой победителей". Но я считал и
считаю, что герой должен нести заряд социального оптимизма. Кому нужно
искусство, если оно не вселяет надежду?"
Разговор в редакции происходил почти два года назад - по горячим
следам фильма "Собственное мнение". Еще не был опубликован сценарий
"Москва слезам не верит". Режиссер В. Меньшов лишь приступил к работе над
будущим фильмом, которому суждена была чрезвычайная популярность.
Тогда мне показалось уместным дать на страницах журнала совет
драматургу. Совет изжить в его излюбленном герое такие черты, как бравада
например, прибавить ему душевной деликатности и т.п. Совет неопровержимый,
казалось бы, полезный в любом случае.
Но дело-то как раз в том, что в искусстве, настоящем искусстве,
любого случая быть не может. Все случайное, мимолетное, вроде бы без труда
изменяемое и исправляемое, оказывается при внимательном рассмотрении
предопределенным тем ракурсом взгляда на жизнь и на человека, который
избирает художник, ведомый в свою очередь социальной интуицией,
гражданским и нравственным опытом. Сказанное не зачеркивает необходимости
и пользы советов и критических споров для В, Черныха, который прошел пока
малую часть пути, уготованного ему судьбой как мастеру. Уверен даже, что и
сделанное уже не дает в полной мере оснований для законченного
представления о нем как о писателе. Почему-то режиссеры, ставящие сценарии
и пьесы драматурга, "веселье и отвагу" его героев обязательно стараются
воплотить в таких жанровых приемах и приметах, которые порождают в фильмах
и спектаклях этакую комедийную бодряческую интонацию. А ведь написанное В.
Черныхом можно, по-моему, интерпретировать иначе: жестче, анапитичнее, что
ли, попридерживая стремительное "лихое движение" сюжетов. Тогда очевиднее
бы стала серьезность проблем, на приступ которых идут победительные герои.
Тут нет противоречия. Именно мужественное, открытое отношение к
сложности жизни помогает драматургу по-особому ценить в современнике своем
как раз те качества, которые другим представляются спорными. Только для
того, чтобы спор оказался плодотворным, не нужно, оговариваюсь вновь,
распространять на персонажей В. Черныха представление о современном герое
вообще. Впрочем, правомерны ли эти общие, на века скроенные представления
в наше время, время масштабных и динамичных общественных и социальных
перемен, закономерности которых причудливо и многолико отражаются в
калейдоскопе судеб и явлений, образующих истинную емкость понятия
современный человек. Ракурс взгляда на него, предпочитаемый В. Черныхом,
дает обзор не всеобъемлющий, но позволяет увидеть многие горячие точки на
социологической карте жизни нашего народа. В упомянутом уже собеседовании
он сам очертил сектор своего внимания вполне наглядно: "Каждый писатель
разрабатывает свой пласт жизни. У меня ни в сценариях, ни в пьесах нет
героя коренного москвича... Я начинал свою московскую жизнь на юго-западе,
в новом микрорайоне, а до этого жил в деревне, в малых и средних
российских городах. Я знаю эту жизнь и этих людей лучше, чем Москву и
москвичей, и пишу о них. У нас в стране произошло "великое переселение
народов". Впервые городского населения стало больше сельского, то есть
сегодня каждый третий горожанин в очень недавнем прошлом - сельский житель
или житель маленького городка, в общем провинциал, как говорили раньше.
Так вот, этот провинциал за пятнадцать-двадцать лет успевает получить
высшее образование, занять положение в сфере, в которой он работает или
служит, получить или построить квартиру, обзавестись семьей. Все это
дается ему с большим трудом, ему приходится тратить на достижение этих
целей энергии во много раз больше, чем коренному горожанину. Но это
вживание выковывает крепкие характеры".
Не правда ли, точный и дельный авторский комментарий, дополняющий
наше восприятие наиболее известных, программных произведений В, Черныха?
Объясняющий, в частности, интерес к фильму "Москва слезам не верит", хотя
и не отменяющий иных, не менее весомых, объяснений последнего успеха
драматурга и других создателей фильма. Вспомним хотя бы многократно
повторенную в газетных рецензиях и письмах зрителей констатацию мотива
неизбывной жажды личного счастья, не покидающей людей и с крепким
характером и достойным служебным положением. И, конечно же, непредсказуема
множественность нравственных уроков, извлеченных зрителями разного
возраста и разной жизни из сопоставления трех женских судеб, образующих
сюжетное русло сценария.
Нет нужды пересказывать эти судьбы еще раз. Без сомнения, каждый, кто
видел фильм, несомненно запомнил Катерину Веры Длентовой, Людмилу Ирины
Муравьевой, Тоню Раисы Рязановой и, конечно, Гошу Алексея Баталова.
По своему опыту знаю, сколь интересно после фильма обратиться к
сценарию. Не для сравнений, теперь запоздалых. Но для раздумий о таинстве
рождения образа, для углубления своих представлений о свершившемся и о
возможном в знакомом фильме.
Когда я перечитываю этот сценарий и тоже в который раз спрашиваю
себя: "Что же сделало фильм, по нему поставленный, столь крупным, столь
обсуждаемым явлением нашего современного кинематографа?", то, признавая
объяснения, на которые ссылался, уже более всего думаю о реплике
драматурга-об искусстве, населяющем надежду".
Не случайно в коротком предисловии многократно употреблено слово спор
в связи с героями 8. Черныха. Знаю, спор этот продолжается (с новой даже
силой) и после выхода в свет фильма "Москва слезам не верит". Это
естественно. Наивно было бы видеть в повальном внимании к фильму лишь
благостное согласие зрителей с его авторами. Но спор и в этом случае самое
веское подтверждение обретения писателем власти над временем. Стало быть,
удалось ему нащупать важный нерв современной общественной жизни,
втягивающей в свою орбиту личные судьбы многих и многих "обыкновенных"
людей. Удалось разбередить желание подумать над непростым устройством
того, что называем мы повседневностью, в которую трудно порой "вживается"
человек. Но "вживается" обязательно, В этом - социальный оптимизм
произведений В. Черныха. В этом - первоисток "веселья и отваги" его
героев, которые от сценария к сценарию, от пьесы к пьесе становятся
сложнее, многограннее. Становятся, главное, все более неординарными в
своем представлении о счастье и о путях его достижения.
Армен Медведев
"Москва слезам не верит"
И было ей тогда семнадцать лет. Была она с тонкой талией грудь
распирала узкую кофточку, бедра уже округлились. И парни, несущиеся к
станции метро, оглядывались на нее.
Она шла, чуть покачиваясь под тяжестью чемодана. Один из парней
попытался ей помочь, но она молча отвела его руку.
У входа на эскалатор она протянула контролеру билет (тогда еще не
было турникетов), и поставленный чемодан мешал всем пассажирам, ей самой,
контролеру. И она получила все причитающееся по этому поводу; "дура",
"телка", "соображать надо".
Потом она ехала в вагоне метро. Перехватив взгляд сидящего напротив
мужчины, она поспешно одернула юбку, хотя этого вымотанного усталостью
человека она ни в коей мере не интересовала, он просто тупо смотрел,
борясь со сном.
Потом она ехала в переполненном автобусе. На каждой остановке автобус
все уплотнялся, и ее отжимали от дверей в середину салона.
- Водоканал! - объявила кондуктор (тогда еще были кондукторы). Это
была ее остановка.
Она бросилась назад. Задние двери были все-таки ближе, но плотная
