его и поцеловала. Сидящий за ближайшим столиком джентльмен пил
кофе и читал газету. Он даже не поднял голову, чтобы посмотреть
на нас.
Мы сели за столик.
-- Я заказал то, что ты любила раньше, -- сказал Борис, --
но сейчас подумал, может быть, твои вкусы переменились?
-- Вкусы не переменились, -- заверила я.
-- Я заказал беф-строганов. Но я могу переменить заказ.
Вот карта. Выбирай.
-- Пусть останется то, что ты заказал.
-- Ты совсем не переменилась. Только прическа.
-- Прическа совсем недавно.
-- Она тебе идет. Ты стала совсем не похожа на русскую.
Костюм от Версачи.
-- Ты стал разбираться в моде?
-- Не только в моде. Рассказывай. Я хочу услышать обо
всем. Я знаю, что ты замужем, у тебя дочь.
-- У меня дочь, но не замужем. Я разведена. Это для тебя
плохо или хорошо?
-- Это для меня хорошо.
-- А ты женат?
-- Да.
-- Она из эмигранток?
-- Нет. Она англичанка. Еврейка.
-- Она не из семейства Идкиндов? -- спросила я.
-- Почему Идкиндов? -- удивился Борис.
-- Потому что в Лондоне я знаю одного англичанина --
еврея, Идкинда, больше никого не знаю.
-- Нет, она из Блюменфельдов. Это немецкие евреи. Ее дед
эмигрировал из Германии в 1933 году, как только Гитлер пришел к
власти. Она родилась в Англии.
-- А кто она по профессии?
-- Она, -- Борис задумался, -- она жена. Я с нею
познакомился в Израиле. Мои родители живут в Хайфе. Она была
студенткой медицинского колледжа. Она фармацевт, как и ее дед и
отец, но после того, как вышла за меня замуж, она стала женой.
Участвует в разных благотворительных фондах. Ее отец имеет
несколько заводов по производству лекарств в Англии, в Израиле,
в Бостоне в Америке.
-- Твой тесть -- богатый человек.
-- Я тоже достаточно богатый, потому что вкладываю деньги,
которые зарабатываю музыкой, в производство лекарств. Люди
всегда будут болеть, и им всегда будут нужны лекарства. А ты --
работаешь учительницей или уже стала директором школы?
-- Нет. Я президент судоходной компании.
-- В своей школе? -- не понял Борис.
-- Нет. Суда моей компании ходят по всем морям и океанам.
Я впервые назвала компанию своей. Наверное, потому что, в
том, как он предположил, что я стала, как максимум, директором
школы, было явное снисхождение.
-- Я не очень понял, -- сказал Борис. -- Я помню, что твой
отец работал в морском министерстве, значит, ты перешла на
службу в морское ведомство?
-- Нет, отец создал частную судоходную компанию, она
акционерная, но семьдесят процентов акцию у отца.
-- Ты новая русская! -- обрадовался Борис. -- Я много
слышал о новых русских, но ни с одним из них не знаком. Из
России в основном приезжают музыканты, которым я помогаю найти
работу в оркестрах. Я думал, ты в Лондоне с туристической
группой. Когда я увидел тебя, такую модную, уверенную, я
подумал, что ты удачно вышла замуж. Но ты и без замужества
счастлива и успешна. Может быть, ты и права, что не согласилась
выйти за меня замуж.
-- Как это не согласилась? -- возмутилась я. -- Это ты не
женился на мне!
Я вспомнила наши бесконечные разговоры, когда он убеждал
меня выйти за него замуж и уехать, а я убеждала его остаться. Я
вспомнила, как со мною не разговаривала моя мать, поставив
ультиматум: если выйдешь замуж за еврея, чьи родители в
Израиле, можешь забыть, что у тебя есть родители. Мое
замужество грозило отцу служебными неприятностями, а его как
раз должны были утвердить в должности заместителя министра
морского и речного флота. И я не могла представить, как уеду из
страны, в которой выросла. Я ведь русская, а уезжали в основном
евреи. Когда уехал Борис, я внушила себе, что он бросил меня, я
даже не думала, что он может думать точно так же про меня.
-- Наверное, я была не во всем права, -- согласилась я. --
Но я же была девчонкой. Ты был старше, умнее. А после того, как
уехал, от тебя ни одного письма.
-- Ты же жила с родителями, -- возразил Борис. -- Письма
из-за границы фиксировались КГБ. Я не хотел доставлять
неприятности твоему отцу и тебе.
Я уже выкинула из памяти тот страх, который заложили в
меня чуть ли не с рождения. Когда я познакомилась со шведскими
студентами, и они пригласили меня с подругами в Швецию, отец
сказал:
-- Нет. Не надо светиться.
-- Сейчас все изменилось, -- сказала я Борису.
-- Значит, ты в Лондоне по своим делам? -- спросил он и
попросил: -- Расскажи. Очень подробно.
И я рассказала об автомобильной аварии, в которую попал
отец, как я стала президентом компании, о Шахове, о проигранном
тендере, об Идкинде. Я рассказывала Борису, как рассказывала бы
врачу.
Я закончила рассказывать, и Борис спросил меня:
-- Чем я тебе могу помочь?
-- Советом.
-- Здесь нужен профессиональный совет. Такие советы дают
адвокаты. У тебя есть в Лондоне адвокат?
-- Мы прибегаем к помощи адвокатской фирмы. Они
представляют наши интересы в тяжбах со страховыми компаниями.
Здесь нужен не адвокатский совет, а человеческий. Как бы ты
поступил, если бы оказался на моем месте?
-- Не знаю, -- Борис задумался. -- Я бы обратился к своему
адвокату. Это ведь англичане первыми сказали: мой дом -- моя
крепость. И моя Англия -- моя крепость. Они в этом абсолютно
убеждены. Я позвоню своему адвокату.
Борис достал из своего балахона мобильный телефон, набрал
номер и заговорил на непонятном мне языке, это был не
английский, по-английски он сказал только адрес клуба.
-- Извини, -- сказал Борис, -- мой адвокат считает, что я
плохо говорю на иврите и требует, чтобы я с ним говорил только
на иврите.
-- Разве адвокат может требовать? -- удивилась я. -- Он
может только предлагать, а ты -- соглашаться или не
соглашаться.
-- Я согласился, -- Борис вздохнул. -- Моя жена говорит на
иврите, мои дети говорят, один я такой тупой.
-- И ты с ним будешь говорить на иврите и переводить мне?
-- Мы будем говорить по-русски. Он вырос в Ленинграде,
извини, вы теперь говорите "в Санкт-Петербурге". Он живет
недалеко и будет здесь через десять минут.
Адвокат оказался грузным, пятидесятилетним мужиком в
джинсах, кедах и майке с какой-то надписью, которую я перевести
не могла. Борис представил его, и мне пришлось в укороченном
варианте пересказать ему то, что я рассказала Борису.
-- Тебе нужны эти мафиозные разборки? -- спросил адвокат
Бориса.
-- Мы должны помочь Вере, -- ответил Борис.
-- Мы ей ничего не должны. Еще вчера ты о ней ничего не
знал. Можешь не знать и сегодня. У нас разный бизнес. Боюсь,
что мы ничем ей помочь не сможем.
Меня всегда раздражает, когда обо мне при мне говорят в
третьем лице.
-- А вы не бойтесь! -- сказала я адвокату. -- Если бы вы
приехали в Москву и попросили меня помочь, да я бы все с ног на
голову поставила.
-- Вы, русские, только это и делаете.
-- Мы, русские, разные, как и вы, евреи.
-- Вы антисемитка?
-- Нет, -- поспешил ответить Борис. -- Она хотела за меня
выйти замуж.
-- Когда хотят выйти, то выходят, -- заметил адвокат. -- И
надо было это сделать. Сейчас бы жили в Лондоне и не имели бы
никаких проблем. А почему вы обратились ко мне? В Лондоне полно
русских. Есть новые русские, есть старые, есть богатые, есть
умные. Правда, умных мало. Когда вам, русским, плохо, вы всегда
обращаетесь за помощью к евреям. Мы вам помогли сделать
революцию. Мы вам помогли выкрасть у американцев секрет атомной
бомбы, мы вам сейчас налаживаем финансовую систему. Мы готовы
помочь вам глобально, но вы уже дергаете нас по мелочам. Я вам
помогу, если вы честно ответите на мой вопрос.
-- У вас нет оснований сомневаться в моей честности, --
ответила я.
-- Что вам мешало выйти замуж за Бориса?
-- Отец. Борис собирался эмигрировать, отец боялся, что,
если я выйду замуж за Бориса и уеду с ним, то его не утвердят в
должности заместителя министра.
-- Что и требовалось доказать! -- торжественно
провозгласил адвокат. -- Все говорят, что евреи расчетливые, а
у русских душа нараспашку, что русские бескорыстны. Когда надо,
вы, русские, считаете так же, как и евреи. А загадочная русская
душа -- это миф. И вы, девочка, все хорошо просчитали. Конечно,
вы проиграли тендер, но это еще не окончательный проигрыш. Вы
идете верной дорогой, как сказал бы нам с вами общий вождь и
учитель. Но чтобы выиграть, надо знать сильные и слабые стороны
не только своего противника, но и союзника тоже. Будет ли вам
помогать сэр Идкинд? Будет, если вы его убедите.
-- Чтобы убедить, надо с ним встретиться, а я этого не
могу сделать.
-- Не вы не можете, а он не хочет! -- уточнил адвокат.
-- Да, -- согласилась я.
-- И правильно делает. Зачем ему ваша головная боль? И
никто, никто его заставить встретиться с вами не может. Почему?
Потому что он всю жизнь поступает так, как он считает нужным, а
не как считают другие. Вы знаете, что он мальчишкой воевал с
немцами?
-- Знаю.
-- А вы знаете, что он участвовал в двух войнах против
арабов на стороне Израиля? Он всегда на стороне слабого.
-- Вы с ним знакомы? -- спросила я.
-- Если это можно назвать знакомством. Мы с ним ходили в
одну синагогу. Я вам устрою с ним встречу. Сможете его убедить
-- выиграете, не сможете -- проиграете. Оставьте номер телефона
вашей гостиницы, я вам позвоню сегодня вечером от девяти до
десяти.
Борис отвез меня в гостиницу. Впереди у меня был целый
вечер. Но день оказался для меня слишком напряженным, я
прилегла и тут же уснула.
Разбудил меня телефонный звонок.
-- Слушайте меня внимательно, -- сказал адвокат. -- Сэр
Идкинд примет вас завтра в двенадцать часов по Гринвичу.
Записали? Запомните, что англичане не любят, когда опаздывают.
Здесь русские объяснения, что вы попали в автомобильную пробку,
не проходят. Теперь все будет зависеть от вас.
-- Спасибо, -- поблагодарила я, не одержалась и спросила,
-- как вам этого удалось добиться?
-- Я позвонил раввину и рассказал ему жалостливую историю
о том, как русская девушка была влюблена в еврейского юношу, но
отец-антисемит не разрешил им пожениться.
-- И он расчувствовался?
-- Нет. Он сказал, что слава Богу, что вы не поженились.
От смешанных браков в общине всегда проблемы, но согласился
помочь мужественной русской девушке. Он позвонил сэру Идкинду,
и тот назначил вам встречу.
-- Но мой отец не антисемит. Так тогда складывались
обстоятельства. Мой отец -- партнер сэра Идкинда, я не хочу,
чтобы от отце сложилось превратное мнение.
-- Вы хотите встретиться с Идкиндом? -- спросил адвокат.
-- Да.
-- Я вам это устроил, -- и адвокат положил трубку.
Теперь передо мной возникла еще одна проблема. Но я ее не
могла решить сейчас и легла спать, подумав, что утро нисколько
не мудрее вечера, потому что все накопившиеся вечерние проблемы
только прибавляются к утренним. Но все-таки какое-то успокоение
наступило. Утром я встала бодрой, решила даже сделать пробежку,
шорты я захватила из Москвы, но в этот момент в дверь постучал
Заместитель.
-- Вера, доброе утро! -- сказал он. -- Вы пойдете
завтракать?
-- Пойду.
Мы спустились в цокольное помещение. Я по московской
привычке позавтракала плотно, потому что в школе у меня иногда
было до пять уроков подряд, и обедать домой я приходила часов
через шесть после завтрака.
Заместитель был тоже бодр и свеж.
-- День мы используем на вашу культурную программу, --
предложил он. -- Мы сходим в Тейт Галери, потом в Музей
