Антон.
- Не ври. У меня зеленые, как у кошки, а у тебя - синие, будто чистое
небо. И взгляд у тебя умный. Люблю умных парней, но в жизни всякие
обормоты ко мне липнут. Уже не раз обжигалась и все не могу научиться
понимать людей. Лишь вот теперь... На механический завод сверловщицей
устроилась. Третий месяц не курю, хотя и тянет сильно. С выпивкой
завязала. Это соседка, баба Зина, меня образумила. Добрый она человек.
Знает, что я - не конфетка, а жалеет. Даже деньги взаймы дает. Завидую
Нинке Петелькиной, что у нее такая душевная бабка есть. А у меня все
поумирали. Мама - когда я в пятый класс ходила, отец чуть позднее. Шофером
работал и по пьяной лавочке с другом кувыркнулся на самосвале...
Доучивалась за счет колхоза...
- Ты из села? - спросил Антон.
- Ну, из Мошковского района. Приехала в Новосибирск поступать в
институт - конкурс не прошла. Назад вернуться ума не хватило, совсем
лопоухая была. Тут городские ухари налетели, закружилась с ними...
Осточертело все. Махну, наверно, в село родное, устроюсь дояркой на ферме.
Баба Зина говорит, теперь доярки больше трехсот рэ в месяц получают, если
не ленятся. А я раньше не ленивая была. Это в городе привыкла дурочку
валять...
- Кудряшкина облокотилась на стол, подперла кулаками подбородок. -
Что-то меня на откровенность поволокло. Наверно, от радости, что шапку
приличную завела. Давай теперь ты выкладывай: кто такой и зачем пришел?
Бирюков показал удостоверение. Кудряшкина, заглянув в него, опешила.
Поблекшее лицо Лели зарозовело. Она зябко повела плечами и криво
усмехнулась:
- С тобой не затоскуешь... А вообще-то терять мне нечего. С
протоколом будешь допрашивать или на слово поверишь?
- Поверю на слово, - сказал Антон.
- Хоть за это спасибо. О ком рассказывать?
- О Зоркальцеве и Анжелике.
- Оклеветала красномордая Генку. Тот, дурачок, скрылся, но все равно
ведь поймают. А вообще Генка - мировой мужик. Хочешь знать, это он устроил
меня ученицей на свой завод. Деньги, понятно, любит зашибать. А кто теперь
задарма вкалывает?.. Всем красиво жить хочется. Знаешь, например, как
Зоркальцев "Жигули" купил? Сам мне рассказывал. Сначала собрал из утиля
небольшой мотоцикл и продал его на законном основании. За полученный
"навар" купил подержанный "Урал" с коляской. Своими руками довел его до
ума и выручил полную стоимость "Урала", Потом за пустяковую цену взял
разбитый в аварии "Москвич", отремонтировал лучше, чем на заводе. Таким
способом и наскреб кругленькую сумму на новенькие "Жигули". Ну какое здесь
преступление?
- Зоркальцева в этом и не обвиняют. Что у него с Анжеликой
получилось?
- Ничего! С Милосердовым Анжелика доигралась до бэби, а когда Людмила
Егоровна - вот по ком тюрьма плачет! - подняла пыль до потолка, девочка
поджала хвост и на своего репетитора бочку покатила. Честно, Зоркальцев не
пакостник. Среди его знакомых есть настоящие красавицы. Он с ними
обаятелен, вежлив - и только. Неужели на гундосую Анжелику такой
представительный мужчина, как Генка, позарился бы? Ни в жизнь!..
- Что сама Анжелика говорит?
- Сказать ей нечего. Гундосит, что мама буром в прокуратуру поперла,
а теперь, когда одумалась, не знает, как затормозить.
- Милосердов действительно не прочь жениться на Анжелике?
- За деньги "карлсон" - так баба Зина его называет - на обезьянке
женится.
- Чего он к тебе похаживал?
- Мишка наказал ему за квартирой приглядывать, чтобы я не вздумала
этой квартиркой с кем-нибудь махнуться. Друзья они были. Тут "карлсон" и
приспособился с "королевой" встречаться, когда она объявила, что в
приданое будет новенькая "Волга", трехкомнатная квартира с венгерским
гарнитуром и дачка в два этажа..
На плите задребезжал крышкой вскипевший чайник. Кудряшкина, протянув
руку, щелкнула выключателем и опять повернулась к Бирюкову.
- Ставь пряники на стол, - сказал Антон.
- В самом деле будешь?
- Почему бы нет? Ты ведь есть хотела.
- Уже расхотелось.
- Перестань...
За чаем с черствыми пряниками Бирюкову удалось выяснить, каким
образом среди знакомых Зоркальцева распространился слух о поджоге дачи
Фарфоровым. Оказывается, Кудряшкина, услышав на заводе разговор о пожаре,
опрометчиво брякнула: "Это, наверно, геолог Фарфоров красного петуха
пустил в отместку за то, что его бывшая женушка ездила на зоркальцевскую
дачку". Ктото передал эти слова жене Геннадия Митрофановича, Тане. Она
приходила к Кудряшкиной на работу "разбираться", и, когда Зоркальцев
бесследно пропал, о Фарфорове заговорили еще больше. В возникшую таким
образом "версию" Кудряшкина сама не верила. Больше того, Леля даже
проговорилась Антону, что почти на сто процентов знает, кто действительный
виновник пожара, но назвать его категорически отказалась: "Не скажу ни в
жизнь! Может, еще один человек, как Вадька Фарфоров, пострадает от
сплеен".
ГЛАВА VII
- Так и не дождался я вчера твоего звонка, - не отрываясь от чтения
протокола допроса, сказал Шахматов, едва Бирюков переступил порог
кабинета. - Поздно пришел в гостиницу?
- Во втором часу. Есть новости?
- Савелий Вожегов нашелся... - Шахматов подал Бирюкову протокол
допроса. - Прочитай, очень интересные показания.
Антон присел к столу и сосредоточенно углубился в чтение показаний
Савелия Кузьмича Вожегова, записанных на нескольких страницах
оперуполномоченным Минского ОУР. Анкетные данные и общие сведения о
Вожегове, указанные в протоколе, совпадали с теми, которые Бирюков уже
знал. Новое для Антона началось с третьей страницы:
"...О потайном складе немецкого оружия я солгал ребятам в колонии для
"авторитета", не думая о последствиях. Следующим вечером после этого ко
мне подошел один на один осужденный Жора Коробченко, по прозвищу Дизайнер,
и предложил бесплатно выколоть мне на груди "Трех богатырей". Я посмотрел
рисунок татуировки на бумаге и согласился. Наколку делали тайно в
библиотеке, где Коробченко числился библиотекарем-художником. В последний
вечер, заканчивая татуировку, Коробченко, как бы между прочим, намекнул,
что давно мечтает приобрести пистолет c патронами. Опять же не думая о
последствиях, я сказал: "Как освободишься из колонии, приезжай в Минск.
Будет хоть сто пистолетов". Коробченко спросил мой домашний адрес и
телефон. И то, и другое я ему солгал. Больше на эту тему мы в колонии не
говорили. Отбыв наказание, я вернулся к родителям в Минск и позабыл о том
разговоре. 30 мая утром мне на квартиру неожиданно позвонил Коробченко.
Сказал, что находится на железнодорожном вокзале в Минске и хочет меня
увидеть и потолковать о чем договаривались. Встретились мы у входа в
вокзал. Первым делом Жора упрекнул меня за то, что я в колонии соврал ему
адрес, "Ты, Савка, в дальнейшем шуточки такие брось. Горсправка работает
четко", - сказал он. Я стал было сочинять, мол, родители поменяли
квартиру, но Коробченко махнул рукой: "Не наводи тень на ясный лень. Когда
надо, найду тебя хоть под землей". У меня имелось пять рублей. Чтобы
задобрить Жоржа - это его настоящее имя, я предложил пообедать. Зашли в
вокзальный ресторан. За обедом Коробченко спросил: "Как насчет немецкого
"Вальтера" с патрончиками?" Пришлось опять лгать: "Понимаешь, пока я
находился в колонии, солдаты с миноискателями обнаружили склад, и теперь
там ничего не осталось". Жорж обозвал меня нехорошими словами и сказал,
что моя брехня добром не кончится. Чтобы задобрить его, я пообещал
раздобыть денег. Под предлогом купить новую импортную куртку в этот же
день выпросил у мамы сто рублей.
Куртку купил в магазине отечественную за сорок рублей. Остальные
деньги отдал Коробченко, думая, что он сразу уедет из Минска. Однако 31
мая Жорж снова позвонил мне. Потребовал еще полсотни, чтобы купить в
дорогу что-нибудь из одежды. По его голосу чувствовалось, что он сильно
выпивши. Я понял: вымогагельству теперь не будет конца, и честно рассказал
обо всем родителям. Папа хотел немедленно заявить в милицию, но мама
сказала, что никуда заявлять не надо, а лучше мне уехать от уголовных
дружков в деревню Ханевичи Гродненской области, где живет мамин отец, то
есть мой дедушка. Утром 1 июня мама проводила меня на поезд. Коробченко
больше я не видел. Какого числа и, куда Жора уехал из Минска, а также где
он находится в настоящее время, не знаю. С моих слов записано правильно и
мною прочитано", - ниже стояла, разборчивая подпись Вожегова.
В сопроводительном письме оперуполномоченный Минского ОУР сообщал,
что безвыездное нахождение Вожегова С. К. в деревне Ханевичи со 2 июня с/г
до настоящего времени подтверждается свидетельскими показаниями.
- Вот наконец стало ясно, что ничего не ясно, - проговорил Бирюков,
возвращая протокол Шахматову.
- Голубев вчера вечером звонил... - Шахматов помолчал. - Самое
удивительное, Тюленькин "опознал" на фото Вожегова, но подписать протокол
опознания категорически отказался и начинает даже поговаривать, будто
никакого нападения на него не было, а "Ладу" угнали, когда он купался в
реке.
- Старик боится мести, - сказал Антон. - Не могу понять, откуда он
узнал о "Трех богатырях". Это ж, можно сказать, уникальная татуировка. И
еще, Шурик Ахмеров сразу навел на след Вожегова. Что это, какой-то расчет
или чистая случайность?
- Говорят, случайность - одна из форм проявления необходимости,
- О Зоркальцеве какое мнение сложилось?
- Пока - смутное. В погоне за длинным рублем Геннадий Митрофанович,
кажется, говоря языком футболистов, забил гол в свои ворота.
Шахматов посмотрел на часы:
- Мне, Антон Игнатьевич, пора на совещание. Вечером встретимся.
К старинному многоэтажному зданию геологического треста Бирюков
подъехал на маршрутном автобусе в самом начале рабочего дня. Разговор с
женой Зоркальцева состоялся в кабинете начальника отдела кадров,
предусмотрительно вышедшего по "неотложному" делу. Убитая горем Татьяна
Петровна - по-девичьи хрупкая, с тонкими чертами лица и аккуратно
уложенными в волнистую прическу каштановыми волосами - казалась
осунувшейся, постаревшей. Одета она была в хорошо сшитый серый костюм,
ворот которого прикрывал отложной воротничок синей в белую горошину
блузки.
Беседа долго не клеилась. Тихим, срывающимся голосом Татьяна Петровна
отвечала на вопросы очень лаконично, а большей частью вообще пожимала
худенькими плечами. Все, касающееся пожара и исчезновения мужа, для нее
было "совершенно не объяснимым". Ничего не могла сказать она и о прошлом
Зоркальцева, ссылаясь на провалы в памяти от переживаемого несчастья. На
вопрос Бирюкова: был ли у Геннадия Митрофановича серебряный перстень с
бирюзой? - по инерции сказала "не знаю", но вдруг задумалась:
- Простите, Гена носил на пальце такой перстень.
- Одиннадцатого июня он не оставил его дома?
- Нет, не оставил.
- Почему ваш муж уволился с завода?
- Гена расстраивался из-за какого-то конфликта на почве репетиторства
и не хотел, чтобы об этом узнали в заводском коллективе.
- Конкретно не говорил, что за конфликт?
- Нет, но... незадолго до пожара на даче Гене звонила очень
рассерженная грубая женщина и, угрожая большими неприятностями, требовала
вернуть деньги за репетиторство. Кажется, Гена называл ее Людмилой
Егоровной...
- Не Харочкина?
- Фамилии он не упоминал. После я спросила Гену, чем это вызвано?
