бурные ядра новых молодых галактик, которые переживают гравитационный
коллапс. Еще дальше они начинают приобретать свою привычную форму колеса.
Вселенная расширяется и охлаждается. Энтропия взимает свою пошлину по мере
того, как уменьшается плотность. Мы приходим к острию конуса и к
сегодняшнему дню. Оглядываясь назад из этого замечательного момента, можно
увидеть прошлое в виде расширяющегося туннеля, чей дальний конец слабо
светится эхом создания мира. Если посмотреть в направлении,
перпендикулярном оси времени, то ничего не увидишь. Относительность нам
говорит, что мы не имеем Никакого представления о вселенной в настоящем,
поскольку к тому времени, когда световые волны добираются до нас с
информацией - она становится вчерашним днем. Но можно посмотреть назад во
времени, даже до первых секунд блистающей вспышки творения.
Дорожные сны...
Я не вполне уверен, когда Сьюзен и я занимались любовью. Где-то в
ходе вечера, мне кажется, прежде чем меня приняли в братство Буджума. Это
произошло где-то около английского обеденного времени, шести часов, и бар
немного очистился. Мы более или менее одновременно извинились, вставая
из-за стола, более или менее тем же самым путем поднялись наверх и там
перехватили друг друга. Опять же говорю: более или менее. Мы нашли кровать
и занялись любовью - пьяно, на ощупь, тихонько и заплетаясь. Но это было
очень хорошо, так по-дружески, пусть и немного неуклюже.
Когда Сьюзи вырубилась, я тоже едва не уснул. Но почему-то
триумфально все ж таки протопал вниз. Мне хотелось пить.
Именно тогда, как мне помнится, Шон объявил, что меня должны принять
в братство. Меня спросили, не хочу ли я вступить. Я сказал, что,
разумеется, хочу!
Потом последовала церемония, из которой я практически ничего не
помню. В канделябрах потрескивали и шипели свечи, горели благовония,
бормотали заклинания, напевы и прочее шарлатанство. Я что-то прочел
наизусть, потом прочел что-то из того, что мне подсунули. Написано это,
как мне кажется, было на пергаменте из овечьей шкуры. Но с тем же успехом
это мог быть ролик сортирной бумаги. Что же касается содержания, по-моему,
оно было полнейшей чушью, даже если бы я ее читал на трезвую голову. Потом
меня снова свели с бробдингнегской громовой чашей. Велели мне ее выпить. Я
выпил.
Потом, как помню, мы оказались в тех самых странных лесах. Из темноты
раздавались странные крики, шорохи и встряхивание. Над деревьями огромные
летучие силуэты хлопали крыльями. Что-то или кто-то явно подсматривал за
нами, глядя из темного нутра леса. Мы пришли к просеке, и тут мне дали
меч. Мои товарищи куда-то пропали. Они оставили меня, чтобы я наедине
встретился со страшным Буджумом, когда пройдет полночи. Мне надо было
тогда издать вопль, что-то вроде "аукаху-у-у-у!". Я попытался раза два
изобразить этот звук, издал нечто приблизительно подобное, потом прекратил
всякие попытки.
Я уселся на пенек и попытался думать про конус времени который в
действительности надо было бы называть конусом света, по причинам, которые
я не мог вспомнить. И про дорогу. Дорогу, которая пронизывает тьму до
самого сердца, до истоков, до невероятной скорости бытия или пустоты.
Вот до какой степени я был пьян. Когда человек начинает мысленно
писать с большой буквы слова самого обычного содержания или же те, у
которых содержание не поддается точному определению, ты либо какой-нибудь
философ девятнадцатого столетия с дикими глазами из Германии и в пенсне,
либо ты крепко пьян. А может, и то, и другое сразу.
Понятия не имею, сколько я так сидел. Я думал про Сьюзен, потом про
Дарлу, про то расстояние, которое теперь нас разделяло. Потом мне в голову
снова пришел парадокс, как это часто бывало с той поры, как началась вся
эта петрушка.
Но я не так много времени провел за этим занятием. Мозговые клеточки
визжали в предсмертной агонии. Алкоголь, это существо, которое всегда
представляется тебе под контролем и на коротком поводке, снова
набрасывался на меня.
Вдруг что-то продралось сквозь подлесок и с грохотом вылетело на
просеку.
Мне показалось, что я увидел животное, какую-то помесь жирафа с
кенгуру, с головой очень странной собаки. Оно не напоминало мне никакой
инопланетной фауны, которую я видел в жизни. Ну да, голова собаки... ну
хорошо, на самом деле не собаки. Уши у него были как рога по форме. Рога в
смысле музыкальные инструменты, а не рога, как у коровы. Они торчали по
обеим сторонам маленькой головы. Наверное, в нем было восемь или девять
футов росту. На его желтой, точно пластиковой шкуре, были раскиданы пятна,
розовые и лиловые. Животное это ходило на двух ногах, а передние лапы у
него были хватательные и свисали впереди, качаясь, когда животное
передвигалось.
А вот дальше начинается нечто, в чем я не совсем уверен.
Животное остановилось, как вкопанное, когда меня увидело. Оно как-то
испуганно тявкнуло и сказало:
- Ой! Господи, господи помилуй! Ой-ой-ой! Батюшки светы!
Потом зверюга повернулась и удрала в лес.
Я подумал про увиденное. Этот Буджум, решил я про себя, оказался на
самом деле Снарком.
Потом кто-то шарахнул меня по голове чем-то твердым и тяжелым.
5
Я проснулся и почувствовал, что где-то в недрах моей головы зарыт
кусок раскаленного докрасна металла. Я лежал на низкой койке в маленькой
хижине, в которой была только одна комнатка. Надо мной было крохотное
окошко. Снаружи было темно. Я очень медленно повернул голову и увидел двух
лесорубов, - тут, похоже, все мужчины одеваются одинаково, - которые вяло
играли в карты на грубом деревянном столе посередине комнаты. Их сонные и
скучающие лица были освещены чем-то вроде масляной лампы, которая стояла
почти на середине стола. Один из них был тощий и высокий, с цинично
вздернутыми темными бровями и прилизанными назад волосами. Он посмотрел на
меня и прикупил карту.
- Он пришел в себя.
Второй был светлый, жирный, и вообще - полная противоположность
первого, только еще хуже. Он посмотрел на меня.
- Может, его привязать?
- Не-а. Он и так полудохлый.
Это верно. Я попытался подняться. Осколок раскаленного металла
запульсировал в мозгу, и я со стоном повалился обратно.
Тощий хохотнул.
- Травка и алкоголь. Ай-яй-яй. Плохое сочетание, очень плохое.
Я курил травку, напивался в течение всего вечера, и еще вдобавок меня
угостили чем-то твердым по башке. Для такого сочетания есть только одно
определение - смертельное. Мой рот... о боже, мой рот. В нем витали
зловонные миазмы, которые исходили из какой-то медного вкуса гадости,
накопившейся где-то в глотке. Огромный ком ваты занимал то место, где
когда-то был мой язык. Я сглотнул слюну, и меня чуть не вырвало.
- Одно могу про него сказать: хорошо держит в себе выпивку.
- Счастливчик. Иначе задохнулся бы собственной блевотиной.
Ничего, такой шанс у меня еще был. Это было не похмелье. Это была
катастрофическая болезнь. Глаза мои вращались в глазницах словно на
подшипниках. Казалось, они пощелкивали, когда я ими вертел. Я прикрыл
веки, и мне показалось, что их внутреннюю сторону кто-то покрыл наждаком.
Это, очевидно, был просто плохой сон. Это травка. Я не мог принять
тот факт, что за одну неделю я раз в восьмидесятый становился пленником.
Мне очень не нравится, когда такие вещи происходят в регулярные промежутки
времени. В первый раз за очень долгое время я постепенно становился очень
и очень злым.
Черт побери, не настолько же я болен. Я со скрипом уселся и скинул
ноги на пол. Горячий кусок металла в башке превратился в ацетиленовую
горелку, которой производили выжигание в моем черепе. Я уперся головой в
ладони, поставив локти на колени. Массируя лоб, я дождался, пока боль
превратилась просто в адскую, но не больше, и посмотрел вокруг. Двое за
столом рассматривали меня, как клинический случай.
- Чем бы ни кончилось теперешнее положение, я вас обоих убью, -
прохрипел я.
- Полегче, - предостерег тощий.
Пухленький блондин рассмеялся.
- Плохо по утрам, а?
Я посидел так какое-то время, опустив голову на руки. Постепенно из
глубины моего существа поднималась тошнота, словно ехала на медленном
грузовом лифте. Когда она стала доходить до уровня груди, у меня начался
кашель. Это был такой кашель, который говорил, что сейчас из меня что-то
вылетит, что уже не остановить. Высокий показывал куда-то вправо от меня.
- Чтоб все - только в ведро. Хоть одна капля упадет на пол - языком
подлизывать будешь.
На полу стояло деревянное ведро возле ножки кровати. Я подтянул его к
себе в самый последний момент. Вылетело из меня море пива вместе с
остатками ленча, но этого оказалось мало, чтобы изгнать из меня демона.
Начались сухие спазмы, которые уже не могли прополоскать меня и разве что
мучительно выворачивали мне кишки.
Хихиканье.
- Все-таки выпивку в себе не удержал.
Толстяк скорчил рожу.
- Меня от него тошнит.
- Погоди, а?
- Что-то в этих звуках такое гадостное... понимаешь? Когда я слышу,
как с кем-нибудь такое происходит, я...
- Стоп!
Меня по-прежнему тошнило, но я преувеличивал все это, не зная, каким
образом, но пытаясь повлиять на толстяка, чтобы и его затошнило. Это был
единственный козырь, который у меня был.
- Господи! - застонал я. - Мое брюхо... как в огне...
- Дай ему водички, - предложил толстяк.
- Мы тут чего, в больницу красного креста играем?
- Дайте воды, - умолял я. - Пожалуйста.
Они еще поиграли в карты. Потом толстяк снова поглядел на меня.
- Да ладно, Джофф, давай дадим ему воды.
Я до тех пор имитировал тошноту, пока Джофф не сжалился. Толстяк
встал и подошел к раковине возле противоположной стены. На ней была
древняя помпа с длинной ручкой, которая страшно скрипела, пока он ее
качал. Потом он прошел через комнату с металлической кружкой, полной воды.
Он осторожно подошел ко мне, ожидая внезапного движения с моей стороны.
Мне было не до неожиданных движений. Он поставил чашку с водой примерно в
метре от меня и, пятясь, отошел назад.
Я неуверенно поднялся на ноги, прошлепал вперед, нагнулся и поднял
чашку. Когда я выпрямился, то увидел, что Джофф целится в меня из ствола.
- Спасибо, - прохрипел я толстяку.
- Не стоит благодарностей.
Я уселся обратно на койку и выпил несколько глотков. Потом вылил
немного воды в сложенные руки и плеснул себе в лицо. Ощущение было
замечательное. Я осушил чашку и поставил ее на маленький столик возле
кровати.
- Ляг-ка снова, - сказал мне Джофф, все еще целясь в меня. - Тебе
станет лучше. Кроме того, мне тогда не понадобится в тебе проделывать
дырку.
Я послушался.
- Отлично, - сказал Джофф, положил пистолет на стол. - Так и лежи.
Они продолжали играть, пока я лежал и думал. Мне постепенно
становилось лучше, но я все еще прикидывался совсем больным. Минут через
десять я сел.
- Мне надо пописать, - объявил я.
Последовал еще один спор. Джофф сказал, что ему плевать, если я
напущу в штаны. Толстяк запротестовал, что это его койка и что ему совсем
не хочется терять замечательный новый матрас.
Они препирались и препирались.
Наконец Джофф бросил колоду карт на стол.
- Ну и ладно, если тебе хочется выступить в роли сиделки, то и выводи
его.
Толстяк поднялся из-за стола и вытащил из кармана маленький
биолюмовый фонарик.
- Погоди, - сказал Джофф. - Если он тебя попросит открыть ему сортир,
