еще смакуете это состояние блаженной дремоты, продлеваете удовольствие, как
кошка, заигрывающая с обреченной мышкой, и уж только потом отдаетесь мягким
ласкающим волнам наплывающих на вас видений.
Арчибальд Иванович Востриков, в кругу приятелей и знакомых просто
Арчибальд, а в ласковом и замкнутом кругу заботливых притязаний своей
тетушки совсем уж просто - Арчибальдушка, пребывал сейчас именно в таком
состоянии, когда, отвоевав какие-то права в извечной жестокой борьбе с
соседкой своей по коммунальной квартире, сорокалетней вдовствующей Дашей, он
с гордым видом победителя удалился в свою комнатушку, где его и принял в
добрые объятия древний полинялый диван.
И напрасно поверженная Даша нарочито гремела кухонной утварью. Далек
был Арчибальд Иванович от мира кастрюль и газовых конфорок, ох как далек! Он
нежился, он томился, как молока на медленном огне и блаженствовал, овеваемый
причудливыми видениями. Его пухленькие губки вытянулось в причмокивающую
дудочку, а намечающее брюшко, которое может, когда перевалило за тридцать,
тихонько колыхалось в такт медленному размеренному дыханию.
А видения его действительно были причудливы, никогда он таких еще не
видывал за свою добросовестную законопослушную жизнь. Он впоследствии
рассказывал, что как только закрыл глаза, тут же будто бы провалился
куда-то, его со всех сторон обступила тьма, как любопытствующие зеваки
обступают какое-нибудь происшествие, приключившееся по вине такого же, как и
они, зеваки.
Было сладостно, но отчего-то и жутковато. Едва проступающим, но все же
ощутимым диссонансом приглушенно зазвучали нотки беспокойства в его
безмятежно посапывающей душе. Внезапно он ярко и ощутимо, настолько ярко и
так ощутимо узрел пред собой огромную смоляную птицу, то ли ворона
напоминающую, то ли грача, что хотел уж было зажмуриться, но глаза его и так
были закрыты. И он только подивился необычайной живости образа.
Птица с деловым видом и старательно чистила большой клюв о сильные
крючковатые лапы, а затем вдруг уставилась на Вострикова и каркающим
фальцетом вопросила: 'Чего же ты нежишься, Арчибальд? Пока ты тут нежишься,
вода затопляет улицы, милиция в панике, придется, наверное, плоты строить. А
ты безмятежно устроился и храпачка давишь'.
На мгновение птица умолкла, прищелкнув пролетающую мимо мошку, но,
проглотив насекомое, продолжила: 'А между тем, если хочешь знать, пока ты
тут храпачка давишь, соседка Дарья дусту в щи тебе сыплет. Так что завтра
будешь щи с дустом жрать. Ну да ладно, ты я вижу, никак не реагируешь. Что с
тебя возьмешь? Дрыхни дальше'. И столь же внезапно, как и появившись, птица
взмахнула тяжелыми крыльями, сорвалась с места и полетела прочь. А бедный
Арчибальдушка, услыхав про соседский дуст, предназначенный в его щи, изо
всех сил уж старался проснуться, но, увы, попытки его бесплодны, словно
управляла им теперь более могучие внешние силы, природа которых
представлялась ему таинственной и непостижимой. И почти тотчас новое ведение
ворвалось в его растревоженный сон - седовласый крупный объект с насупленным
взором вонзил в него острые зрачки и, вдруг, с неожиданной мягкостью в
голосе тихо и чуть печально вымолвил: 'Ты все спишь, Арчибальдушка. Ну что
ж, спи, спи. Гляди только, как бы пожалеть об этом не пришлось'. Востриков
что-то силился крикнуть в ответ, но звук его застрял где-то в глубине
гортани, и ему пришлось быстро глотнуть, чтобы застрявший звук не мешал
дышать.
На этом кошмар внезапно оборвался, и Арчибальд Иванович Востриков
пробудился - вспотевший и с ощущением разбитости, голова его гудела, и перед
глазами все качалось. Он посмотрел в окно, отчего под ложечкой у него
засосало, и он тоскливо склонил голову. За окном висели неподвижно грач на
массивной золотой цепи и гривастый с неподвижным, чуть подернутым
задумчиво-печальной дымкой, взором.
Они смотрели на него в упор. Он больно зажмурился. Когда же открыл
глаза, их уже не было, а за окном висела лишь мутная пелена бесконечного
дождя.
'Однако, нервишки? - подумал вконец расстроенный Арчибальд Востриков. -
Какая-то ерунда мерещится. А, может, это все Дашка проклятая? Ведь вот не
послушал я тетушку свою, когда она приезжала ко мне, высмеял, как и подобает
здравомыслящему человеку. А ведь говорила она мне, что соседка моя колдунья.
Самая настоящая колдунья. И что накаркает она мне неприятностей. Эх тетушка,
мудрая у тебя голова. Во мрачные годы инквизиции орудовать бы тебе.
Выдающейся фигурой бы стала. Не тетя, а Великий инквизитор. Нюх у тебя на
ведьм феноменальный. Я же не послушал тебя. Посмеялся над тобой. А, может,
она мне и наслала все кошмары '. И снова у Арчибальдушки что-то заныло в
душе, словно нечто тяжелое несколько раз внутри перевернулось, и он
почувствовал то ли голод, то ли тревогу, то ли страх. В комнате его возле
серванта на табуреточке восседал строгий гривастый господин и держал на
руках вымокшую нахохлившуюся птицу, напоминающую обликом своим не то ворона,
не то грача. Хотя и изрядно намокший, он все же демонстрировал вид гордый и
величественный, быть может в эту минуту он сам напоминал большую
взъерошенную, но торжественно настроенную птицу.
Арчибальд Иванович Востриков оставался убежденным и закоренелым
материалистом еще с тех пор, когда в свои младые годы страстно заправлял
кружком юного атеиста в районном Доме Культуры, однако на этот раз осенил он
себя крестом.
Посетители же при этом не исчезли, а представительный господин
скривился в тонкой улыбочке, покачал головой наподобие сердобольной бабушки,
собирающейся отчитать нашкодившего внука, медленно проговорил: 'Ах
Арчибальдушка, Арчибальдушка, взрослый и рассудительный ты человек, а
осеняешь себя крестным знамением. Ну положим, ты даже от чистого сердца
решил испробовать силу креста, но ведь всякий поступок должен быть уместен.
В данном случае Ваш поступок, господин Востриков, не уместен! Ибо мы не
привидения и уж тем более не нечисть. Ты понял?!' - и мужчина на последнем
слове грозно повысил интонацию. И грач пыхнул на сконфуженного и
пристыженного Арчибальдушку своими непроницаемо черными с золотым отливом
очами. У Арчибальдушки же отвисла нижняя губа и теперь висела каким-то
беспомощным придатком, и выражение лица приняло от этого вид глуповатый. Он
молча кивнул и шумно сглотнул слюну, и при этом кадык его судорожно
взметнулся к подбородку.
- Но ближе к делу, - вдруг перейдя на металлический тон, сказал строгий
господин, не меняя голоса, продолжил. - События повернулись, к сожалению
так, что ты вынужден будешь нам помочь.
- С большой охотой, - выпалил не ожидавший от себя такой горячей
готовности помогать этим странным субъектам Арчибальд Востриков.
- Ну вот хорошо, вот и хорошо, - кивнул загадочный посетитель, - только
что несносная манера перебивать говорящего?
- Покорно извиняюсь, - пролепетал Арчибальд. В его возбужденном мозгу
тем временем уже созрело решение, а вместе с тем и план действий. Он все
понял. Его будто бы озарило. Это вовсе никакие не привидения и не
галлюцинации, и не нечисть, и какой только вздор ему мог прийти в голову, а
он еще сгоряча принял Дашу за колдунью и вообще повел себя глупо. Все
гораздо проще. Это - бандиты, орудующие гипнозом и телепатией. То, что они
за окошком висели - это результат, конечно, наведенного внушения, так как не
могут нормальные люди (птица не в счет) свободно висеть в воздухе на высоте
четвертого этажа. Да Арчибальдушка, в дурацкую ты влип историю! Однако
чувство страха тут же сошло с него, как только он понял с кем имеет дело.
Теперь его мозг работал четко, он быстро и красиво просчитывал различные
комбинации и вариации. Из этой ситуации надо выпутываться. Как? Каким-то
образом необходимо оповестить милицию, а для этого следует под самым
невинным предлогом выйти из комнаты и суметь в двух словах объяснить Даше,
которую теперь волей-неволей приходится брать в союзницы, в чем дело и
предупредить, чтобы она сработала оперативно и потихоньку позвонила в
милицию. Ввязываться с ними в бой не имеет смысла, ибо они, во-первых, могут
быть вооружены, а во-вторых, он уже испытал на себе их мощное психическое
влияние. Значит, надо тянуть время. Основная задача - выиграть время.
У Арчибальда Вострикова вся цепочка рассуждений проскочила с быстротой
импульса в электрической цепи. И он, выдержав паузу (ладони намокли, сердце
чуть не вышибало ребра), стараясь казаться изысканным, участливо спросил:
- Кстати, не хотите ли горячего чайку? У меня и медок есть. Небось
промокли все, иззябли.
- Чайку горячего можно, - внезапно каркнул не то ворон, не то грач, до
того молчавший и только бесцеремонно зыркавший зловещими глазами, - только
если ты в милицию пойдешь, ты до нее не дойдешь. Разве тебе неизвестно, о
чем поведал Михаил Афанасьевич?
Арчибальд почувствовал озноб, а мигом позже - испарину, просочившуюся
крохотными капельками не его гладком и по предположению, побледневшем лбу.
Он понял , что все рухнуло. Пропал он, Арчибальд Иванович Востриков, пропал,
но тут его отчаянные мысли прервал назойливый каркающий фальцет:
- Ну, где же ты? Иди ставь чаек. А заодно загляни в свою кастрюлю со
щами. Эта прохиндейка уже сыпанула туда порядочную порцию дусту, - и,
обратившись к задумавшемуся своему хозяину, явно смягчился (аж каркать
перестал, отметил про себя Арчибальд): - Вам покрепче, Мастер?
Тот лишь легким кивком дал понять, что ему покрепче.
Арчибальд подпрыгнул и на отяжелевших ногах поплелся на кухню, извечную
арену жестокой, длящейся вот уже десять лет без передышек и мирных периодов,
войны с соседкой по коммунальному бытию, вдовствующей Незлобиной Дарьей
Васильевной. Он запалил конфорку, и унылые язычки синего пламени высветили
из мрачных вязких сумерек облупленные стены закоптелой кухоньки. Из его
кастрюли несло отвратительной кислятиной. Он приподнял крышку, и в нос ему
ударил резкий запах вздыбившихся щей. 'Ах, ты чертовка!', - вырвалось в
сердцах у Вострикова. На время он даже банду свою забыл. И тут ему
померещилось, что из сырого угла на него скалиться Даша, открывая неровный
ряд кривых, фосфоресцирующих в голубых отблесках горящей конфорки, зубов.
'У, ведьма', - жалобно застонал Арчибальд и бессильно погрозил видению
кулаком. Но видение соседки Незлобиной исчезло, и на ее месте уже воцарилась
птица. Она с интересом и даже каким-то веселым любопытством смотрела на
Арчибальдушку, после чего гаркнула зло и отрывисто: 'Не видишь разве, что
чайник уже кипит вовсю?' Арчибальд понуро выключил газ, и кухня вновь
погрузилась во мрак. Но на улице уже зажгли фонари, и их унылые блики
заползли в размазанное от воды окно, а Арчибальд теперь стал различать
контуры предметов. Он с удивлением увидел, как грач приподнялся со своего
места, чуть вразвалочку подошел к его кастрюльке и, приподняв крышку крылом,
шарахнулся, сдавленно вскрикнув: 'Ну и вонища, однако'! Затем он, одним
крылом прикрыв свой клюв, другим, исхитрившись, схватил столовую ложку,
зачерпнул кислую пену , да и бухнул ее в бидончик, где Даша держала свой
любимый яблочный квас. Затем он опять все привел в порядок, крышку водрузил
на место и коротко скомандовал: 'Пошли'.
Позже Арчибальд Иванович Востриков усиленно пытался сообразить и
представить себе, как птица может использовать крылья в качестве рук и
хватать ими ложки, а тем более приподнимать крышки. По этому поводу он даже
