чего там не было.
Кивая, Шон продолжал читать.
Энджела вернулась в гостиную на диван и снова взялась за шитье. Она
выпускала в швах платье. Скоро оно должно было ей понадобиться. Она
уселась, не обращая внимания на телевизор, и дошила шов. Потом закрепила
нитку маленьким узелком и попыталась перекусить, но обнаружила, что нить
слишком крепкая. Энджела сунула руку в корзинку с рукоделием, достала
ножницы и перерезала ее. В это время в камине, взметнув облако искр,
громко треснуло полено. Энджела невольно вздрогнула и обвиняюще воззрилась
на полено, но почти сразу же расслабилась и позволила взгляду
переместиться выше, к пустому месту на каминной полке.
В комнате появился Шон с новой версией сценария, которую закончил
печатать. Он прошел к телевизору и убавил звук до безгласного бормотания.
- Хочешь прочесть? - Он подал ей стопку листов.
Энджела протянула руку и молча приняла их.
- Прости, - искренне сказал Шон.
Она быстро, исподлобья взглянула на него. Лицо Шона выражало
озабоченность, неуверенность в себе, даже раскаяние.
- За что же? - тихо проговорила она.
- За все. - Он отошел к камину и уставился на ровно горящие поленья.
- Ты хотел сделать доброе дело, - сказала Энджела, стараясь
улыбнуться. - И мне, и моему воображению.
- Я не только о камне.
- Тогда о чем?
Шон нагнулся, взял из корзины последнее полено и осторожно подложил в
пылающие угли.
- Не сейчас. Это может подождать. Потом скажу.
Он выпрямился и двинулся к двери.
Энджела озадаченно следила за его передвижениями, чувствуя неладное.
- Куда ты собрался?
Шон кивнул на опустевшую дровяную корзину.
- Надо принести еще дров.
И ушел.
Энджела в тревоге вскочила.
- Шон!
Он обернулся и увидел, что жена с полным страха лицом стоит на пороге
гостиной.
- Да ладно тебе, детка, - ласково сказал он. - Мы уже сто раз про это
говорили.
Он отпер черный ход, открыл дверь и, переступив порог, быстро
притворил ее за собой, чтобы не выстудить дом.
Дул холодный ночной ветер. Он трепал штанины Шона и пронзал свитер,
словно лезвие ножа.
Пробравшись в негустой тьме к сараю, Шон постоял, сражаясь с
деревяшкой, которой они пользовались вместо засова, чтобы держать низкую
дощатую дверь закрытой.
Дверь со скрипом открылась.
Шон пригнулся, чтобы войти - и настороженно остановился. Из сарая
доносился какой-то тихий шорох, там что-то скреблось.
Может быть, крыса. Или это ветер царапал по доскам собранными в
плотные гроздья плетями плюща.
Он просунул левую руку за дверь, отыскивая выключатель.
Есть.
Единственная лампочка, свисавшая с потолка, залила старый сарай
тусклым светом. Гниющие дубовые балки - некоторым было больше ста лет.
Внутренность сарая делили грубые деревянные стойла. В былые годы в них
загоняли свиней и лошадей. Стойкий запах хлева не выветрился и по сию
пору.
Шон принюхался. По непонятным причинам сегодня запах казался более
сильным. Более зрелым, едким, сладковатым. Должно быть, от сырости,
подумал Шон.
Ветер свистел под стрехами, задувал в пустые окошки сеновала, шуршал
и постукивал плетями плюща.
Поднырнув под стелющуюся паутину, спускавшуюся с низкой балки над
входом, Шон шагнул за дверь. Он быстро прошел мимо штабеля старых банок с
краской, оставшихся с той поры, когда он приводил дом в божеский вид, и
мимо запасных баллонов с газом, которыми они запаслись, стоило замаячить
энергетическому кризису, к первому стойлу - там были сложены дрова на
зиму.
Оглядевшись, Шон увидел прислоненный в углу топор.
Он смерил взглядом груду недавно нарубленных вязовых поленьев,
которые два дня назад ему помогли притащить Марк и Верн.
Слишком зеленые и трескучие, подумал он. Им нужно время, чтобы
просохнуть.
Он сделал еще несколько шагов и вытащил четыре толстых сосновых
полена. Их он поставил на заменявший им колоду дубовый пень и мастерски
расщепил. Собрав куски дерева в охапку и пошатываясь под тяжестью этого
груза, Шон вернулся к дверям. Он на мгновение перенес тяжесть на левую
руку, а правой неловко потянулся к выключателю. Прежде, чем щелкнуть им,
он помедлил и еще раз принюхался.
Что за гнусная вонь? Должно быть, на задах сарая сдох какой-нибудь
зверь.
Шон погасил свет.
Его схватили сзади за шею. Огромные, холодные, когтистые пальцы,
бруски ледяного железа искали дыхательное горло и сонную артерию.
Задыхаясь, Шон вырвался и обернулся, с натугой перевалив тяжелые
поленья за левое плечо, туда, где находилось то, что (или кто) напало на
него.
Безжалостная хватка ослабла; его противник легко отскочил назад,
чтобы избежать столкновения с падающими дровами.
За одно наполнившее его ужасом мгновение Шон распознал ту самую белую
фигуру, что два дня назад преследовала его на Желудевой улице. Смутно
различимая в идущем из окошек сеновала свете ночного неба, она, как
большая обезьяна, изготовилась к прыжку примерно в пяти футах от него. В
тот же миг, когда время словно бы остановилось, до Шона дошло и то, что
существо это определенно не человек. Он понял это не столько по пропорциям
его тела, сколько по величине и форме головы. Маленькая, напоминающая
череп, в полумраке она казалась состоящей главным образом из огромного
рта. Никаких других черт лица Шон разглядеть не сумел - ни глаз, ни носа,
ни даже ноздрей, хотя утверждать это с уверенностью было невозможно. Зато
в лицо тугой волной ударил невероятный смрад, исходивший от твари -
резкий, сладкий запах тлена, который Шон почувствовал, едва зашел в сарай.
Он почувствовал растущее отвращение: ему вдруг стало ясно, как сильно эта
вонь напоминает другую, незабываемую, ту, что не в состоянии были скрыть
во Вьетнаме застегнутые на молнию мешки с трупами.
Мгновение Шон простоял как в параличе, неспособный и пальцем
шевельнуть, не сводя с твари глаз. Казалось, от нее исходят страшные
губительные волны арктического холода, погружающие в оцепенение и тело, и
разум. Были они настоящими или же являлись плодом его воображения, Шон не
сумел бы сказать.
Существо как будто бы запрокинуло голову и еще шире - до
невозможности широко - разинуло рот. Так питон разжимает челюсти, чтобы
проглотить добычу целиком. Шону показалось, что он мельком увидел мерцание
десен, усаженных по всей длине свирепыми загнутыми клыками. Это движение
вновь вдохнуло жизнь в его застывшие члены.
Он вслепую кинулся вправо, в то стойло, где оставил топор, с размаху
растянулся на полу и сильно ушибся. Но его правая рука отыскала топорище.
Подтянув топор к себе, Шон извернулся и присел на корточки, упираясь
спиной в шероховатую деревянную перегородку. Его взгляд был прикован ко
входу в стойло.
Тварь перебралась на другое место и теперь загораживала узкие
воротца.
На секунду она без движения припала к земле. И вдруг неожиданно
прыгнула прямо на Шона - тот не успел даже толком встать на ноги.
Не теряя времени на то, чтобы прицелиться, Шон исступленно рубанул
топором. Но лезвие встретило лишь пустоту и с лязгом высекло искры из
бетонного пола - тварь каким-то образом сумела предугадать удар и с жутким
проворством увернулась, ушла в сторону.
Шон снова ударил, на сей раз прицелившись получше. И опять она без
труда отпрыгнула.
По лицу Шона ручейками струился холодный пот. Тяжело дыша, он держал
топор поднятым на уровень плеч, чтобы существо не прыгнуло снова. В голове
молниеносной чередой проносились мысли. Было ли это существо уязвимо хоть
в каком-то отношении? Не позвать ли на помощь? Мог ли кто-нибудь помочь
ему, в последнюю очередь - Энджела?
Теперь тварь присела, упершись передними конечностями в пол, словно
готовилась к новому прыжку. Но ничего не сделала. Просто сидела там, как
изваяние. Словно страшась чего-то. "Ну уж не меня, - подумал Шон. - Может,
топора?"
Потом ни с того, ни с сего ему вспомнилось нечто, сказанное Маккеем.
Два слова.
Холодное железо. Лезвие топора.
Существо как будто бы пошевелилось. Повернуло голову, словно
привлеченное чем-то за стенами сарая.
Шон гадал: что это, какая-то хитрость? Чтобы отвлечь его и захватить
врасплох?
Сквозь шум ветра он расслышал в отдалении скрип открывающейся двери.
- Шон? - Голос Энджелы, далекий, слабый, испуганный. - Шон! Где ты?
Ее голос словно бы наэлектризовал это создание.
Не обращая внимания на грозное (если оно было грозным) лезвие топора,
оно прыгнуло прямо на Шона, вытянув вперед когтистые лапы, широко разинув
клыкастую пасть.
Шон яростно, отчаянно взмахнул топором, вложив в удар все силы.
Ощущение было таким, будто он ударил по мореному дубу. Однако Шон
услышал, что топор попал в цель, почувствовал, как лезвие погрузилось в
некую субстанцию.
Тварь не издала ни единого звука, лишь судорожно вырвалась от Шона.
Она развернулась и одним исполинским скачком перемахнула перегородку
стойла. Почти сразу же последовал сильный треск раздираемого,
разлетающегося в щепки дерева, а за ним - крик ужаса, который издала
Энджела. Потом все стихло, слышался только шум ветра.
Сарай залил свет.
В дверях, положив руку на выключатель, стояла Энджела с
расширившимися от ужаса глазами. Она вслед за Шоном перевела взгляд на
зазубренный зев дыры, проломленной в деревянной боковой стене сарая.
- Что, скажи на милость... - начала она и беззвучно ахнула, заметив
на горле у Шона налитые кровью вспухшие следы. - Боже мой, Шон, что
случилось?
Она кинулась ко входу в стойло, но остановилась, как вкопанная и
пронзительно вскрикнула, пошатнувшись и хватаясь за столбик ворот, чтобы
не упасть. Ее взгляд был устремлен под ноги Шону.
Прямо перед ним, на полу, лежало это. Мертвенно-бледное, покрытое
чем-то вроде мелких чешуек. Отрубленное выше локтя. Но Энджелу заставило
взвизгнуть не только то, что эта рука была здесь, и не то, что она
заканчивалась похожей на когтистую птичью лапу кистью с четырьмя
громадными скрюченными пальцами. Причина была в том, что эта конечность
еще казалась живой: мелко подрагивая, она судорожными толчками сжимала и
разжимала пальцы, пытаясь по-паучьи преодолеть земляной пол сарая и
спастись в клочок тени под поленницей. Шон ошеломленно уставился на
мерзкую ползучую штуковину, но лишь на секунду. Потом его лицо снова
исказила сильная судорога отвращения и ненависти. Он опять занес топор и
обрушил вниз, потом еще и еще, кромсая извивающийся кошмар, превращая его
в мясистые клочья. Но омерзительная раздробленная кисть все ползла и
ползла, пока в тот самый миг, когда она достигла границы тени, куда явно
стремилась, над ней не закурились струйки не то дыма, не то пара. Такая же
судьба постигла комья и ошметки, некогда бывшие ее продолжением. Затем под
остановившимися взглядами оцепеневших от ужаса Шона и Энджелы рука начала
чернеть и сморщиваться. Скрюченные пальцы сворачивались в тугой шарик,
съеживаясь, становясь все меньше и меньше, а их чернеющая субстанция
запузырилась, разжижаясь, и наконец растеклась маленькими лужицами
чего-то, похожего на смолистую слизь.
Они забрались в машину Шона и поехали. До самого шоссе оба не
проронили ни слова.
Доехав до столовой, которая работала всю ночь, они тяжело опустились
на стулья в угловой кабинке.
- Куда ты хочешь ехать? - измученно спросил Шон.
Энджела повернула голову и беспомощно посмотрела на него. Свитер Шона
был порван, шея и руки превратились в сплошную рваную рану. На лбу
