виднелся мост Хеллгейт - "Врата ада".
Как, спросил он себя.
Мыслимо ли было, чтобы подобная вещь помогала и в современном мире?
Вообще, могло ли простое печатное слово - если уж на то пошло, фотокопия
перевода, - заключать в себе какую-либо силу? Отвратительнейшее суеверие.
Но ведь, понял профессор, уже одно только признание того факта, что богган
существует, переносит его в мир, где символ способен стать тем, что
обозначает; в сумеречный мир, где каждый предмет является одновременно
двумя или более вещами; в лежащий вне естественного мир, законы которого
выходят за рамки здравого смысла; в край, который расположен за самым
дальним горизонтом и все же существует во все времена. Вне всяких
сомнений, сразиться с подобным созданием можно было лишь подобным оружием.
Он снова обратился к рукописи: "Се Щит Веры Патрика, его Лорика,
ограждающая душу и тело от демонов. Кто будет держать ее при себе, на того
бесы без страха и взглянуть не посмеют".
Такси нырнуло в темный тоннель.
Маккей поглаживал кончиками пальцев страницы, переснятые для него
библиотекарем. Теперь его снедал страх: могут ли недолговечные слова -
слова, ничего более - защитить от такого создания? И если да, то что
убережет их лучше самой "Лорики святого Патрика", единодушно почитавшейся
древними творением самого святого, "Лорики", которую долгое время высоко
ценили и кельты, и саксы, видевшие в ней надежное средство защиты от
ужаса, разгуливающего во мраке.
Сила, в некоторых случаях обитающая даже в принадлежавших ему вещах.
Они выехали из тоннеля.
Теперь они подъезжали к мосту Трайборо.
Маккей обернулся и выглянул заднее окно. Меж высоких многоквартирных
домов садилось солнце, красное, как гневное око Балора. Они ехали в
темноту, прочь от угасающего света.
Опустив взгляд к лежавшим у него на коленях страницам, Маккей наудачу
прочитывал отдельные фразы. Среди прочего "Лорика" взывала к свету - к
свету во всех его формах.
"Сегодня меня подъемлет
сила небес:
свет Солнца,
сияние Луны,
великолепие огня,
быстрота молнии,
глубина моря,
неколебимость тверди земной..."
Профессор скользнул взглядом по странице сверху вниз. Ему в глаза
бросилась другая фраза:
"Все силы сии призываю я ныне стать между мною и порождениями зла:
противу всякой жестокой безжалостной силы, какая может восстать на тело
мое и душу..."
Профессор задумался: защита от жестоких, безжалостных сил иного мира,
вроде тех, которых "не увидишь при свете дня, и внутри их - тьма,
потрясаемая ледяными страстями"?
Может быть.
Теперь они проезжали кладбище. Справа теснились белые от крыл
каменных ангелов надгробия. Маккей недоумевал: может ли в наши дни
благословение рядового священника, епископа, даже архиепископа, обеспечить
подобную же защиту. Ему хотелось бы так думать. Но, вспомнив неудачное
изгнание беса в Куниэне, он отчего-то засомневался.
Они въезжали на пологий, перегороженный заслонкой въезд в аэропорт.
Маккей закрыл чемоданчик.
Он довольно неохотно выпустил его из рук, чтобы отправить через
рентгеновскую камеру службы безопасности.
Вытянув шею, профессор пытался разглядеть, что показывает экран
монитора. Неясное пятно. Бумаги. Просто-напросто бумаги. Он торопливо
вписал в билет свое имя и адрес, прошел под навесом мимо полисмена с
карманной рацией, вышел на летное поле и занял место в очереди на посадку.
Когда Маккей вышел из терминала Логанского аэропорта, дул холодный
ветер.
Он попытался дозвониться до Киттреджей из таксофона в полутемном
помещении стоянки. Линия была занята. Он подождал, еще раз набрал номер. И
опять услышал короткие гудки.
Маккей шепотом выругался.
Шагая к машине, он обнаружил, что тревожно поглядывает на пятна тени
между машинами на стоянке. Дважды, испытав такое чувство, будто кто-то или
что-то следит за ним, он нервно оборачивался. Но никого и ничего не
увидел.
Он быстро забрался в машину и запер все дверцы.
Протягивая человеку в будке плату за парковку, профессор хмурился,
гадая, как будет объяснять все это Киттреджам. Разве можно было ожидать,
что кто-нибудь (особенно с таким скептическим складом ума, как у Шона)
поверит подобной истории? Поскольку интересы боггана как будто бы были
сосредоточены на Энджеле, возможно, следовало потихоньку подсунуть ей
экземпляр "Лорики" с указанием постоянно держать при себе, пока не
объявится камень. Решать же, вводить Шона в курс дела или нет, можно было
предоставить самой Энджеле. Потом, когда камень снова объявился бы (а
профессор чувствовал, что тот появится непременно), кто-нибудь - он сам
или один из них - мог бы съездить с ним обратно в Кашель, для защиты
прихватив "Лорику".
Заняв место в ряду машин, ожидавших своей очереди проехать через
Самнер-тоннель, Маккей покачал головой. С обеих сторон, озаряя
однообразный грязно-белый кафель, проносились тусклые полоски света. Идея
была неправдоподобной, невероятной целиком и полностью. И все же теперь
профессор не осмеливался усомниться. Рассказ Шона, отвратительный
истекающий кровью труп Холлэндера, разбитая витрина и то, что сегодня
сложилось по кусочкам, оставляли немного места для сомнений. Пусть даже
объективное существование боггана оказалось бы иллюзией, фантазией старика
- одно Маккей знал твердо, так подсказывало ему чутье: камень воплощал в
себе зло, и его нужно было вернуть в Кашель.
Он поехал по Сорроу-драйв и Бэй-роуд. Слева промелькнула знакомая
вывеска "Юнион Ойстер Хаус", за ней - серая громада "Массачусетс
Дженерал". Возле Массачусетс-авеню он опять свернул влево, на
Мальборо-стрит.
В 7:45 профессор подъехал к своему дому.
Дом был погружен в темноту.
Он включил свет в холле и, даже не взглянув на газеты, отложил их на
этажерку. При этом он мельком увидел в зеркале свою спутанную ветром
шевелюру.
Профессор прошел в кабинет, щелкнул выключателем у двери, положил
чемоданчик на обитый кожей стул и живо двинулся к буфету, где держал
спиртное. Чувствуя себя вконец измученным и испуганным, он ледяными руками
налил глоток брэнди и осушил его. Повернувшись к письменному столу, Маккей
зажег латунную настольную лампу и коротко глянул на раскрытый томик,
который все еще лежал там со вчерашнего вечера. "Языческая кельтская
Британия" Росса. Открытая на странице, посвященной кельтским головам.
Хмурясь, профессор снял телефонную трубку и снова набрал номер Киттреджей.
Все еще было занято. Снедаемый нетерпением, он вызвал оператора. Пока та
проверяла номер, Маккей пристально разглядывал придавленное кружкой с
карандашами письмо Ашервуда. Оператор вернулась на линию.
- Прошу прощения, сэр. Номер, который вы набираете, неисправен.
Он попросил ее сообщить об этом. Оператор ответила согласием.
Маккей повесил трубку и ненадолго остановил пристальный, угрюмый
взгляд на странице, где говорилось о кельтских головах. Он думал про
Холлэндера. Закрыв книгу, он выключил лампу, подошел к стулу и открыл
чемоданчик. И уставился на лежавшую там копию "Лорики". Что-то
подсказывало ему, что нельзя терять времени, что каждая потерянная секунда
играет на руку твари. Она убила Холлэндера и под покровом темноты
вырвалась из Института. День она, должно быть, провела в обличье камня, а
теперь снова примется действовать... и сколько пройдет времени прежде, чем
она отыщет дорогу "домой", в Уолтхэм?
"Лорика" могла оказаться действенным - или же бесполезным - средством
против воплощенного в боггане зла, однако что-то подсказывало профессору,
что он должен как можно скорее отвезти ее Киттреджам. Возможно, на поверку
вышло бы, что этот жест лишен смысла, что это попросту предрассудок - но
профессору уже было не до таких вещей, как чувство собственного
достоинства или даже благоразумие.
Он закрыл чемоданчик, подхватил его и вышел из комнаты, выключив свет
и решительно захлопнув за собой дверь.
В коридоре он постоял, принимая решение. В Уолтхэме наверняка дул
холодный ветер.
Поставив чемоданчик на столик в холле, профессор поднялся в спальню.
Не потрудившись включить свет, он раскрыл большой стенной шкаф и
внимательно осмотрел висящие в ряд пальто. Не настолько холодно, решил он,
выбирая кашне.
Забрасывая конец шарфа за спину, он спустился по лестнице. Взял с
вешалки шляпу и надел. Потом откинулся, чтобы посмотреться в небольшое
зеркало, протягивая руку за чемоданчиком. Когда пальцы профессора
сомкнулись на ручке, он услышал, как что-то упало. С глухим стуком. В
кабинете.
Он замер, потом обернулся и посмотрел на закрытую дверь.
Опустив чемоданчик на пол, он подошел поближе и прислушался. Ничего.
После секундного колебания профессор совсем немного приоткрыл дверь и
заглянул внутрь.
Темнота.
Он потянулся к выключателю.
Его вниманием сразу же завладел участок ковра перед письменным
столом.
Карандаши. Разбросанные в беспорядке.
Чем-то. Кем-то.
Взгляд Маккея нервно заметался по комнате.
Окна... закрыты. Шкафы... тоже закрыты.
Медленно, полный дурных предчувствий, он двинулся вперед и задел
ногой что-то, покатившееся по полу.
Кружка, в которой он держал карандаши. Свалилась со стола. Он
нахмурился. Может быть, разговаривая по телефону, он подтолкнул ее слишком
близко к краю?
С прежней осторожностью Маккей приблизился к столу.
И тогда увидел. На полу, скрытую углом стола.
Снова фотография Мэгги. Упавшая с полки. Должно быть, падая, она
ударилась о кружку с карандашами и сшибла ее на пол.
Профессор вновь задышал свободно. Он опустился на колени и поднял
фотографию. С нежностью. И заметил, что стекло треснуло. Следовало
заказать новое. Когда он совсем было собрался встать, его взгляд
переместился на разбросанные поодаль карандаши и там замер, исполнившись
напряжения. Глаза профессора округлились от недоверчивого недоумения, и он
почувствовал, что волосы у него на голове зашевелились - но не от
сквозняка.
Тринадцать карандашей. Маккей пересчитал их один за другим. Под таким
углом образованное ими слово читалось вполне ясно:
С_Т_О_Й
Разумеется, совпадение. Странное совпадение.
Профессор улыбнулся. Слабой болезненной улыбкой.
Он поглядел на фотографию Мэгги, которую держал в руке, и улыбка
растаяла.
Послание? Отчаянная попытка мертвой возлюбленной в минуту опасности
связаться с ним из загробного мира? Воспользовавшись тем, что оказалось
под рукой, заставив этот громоздкий предмет перевернуться, принудив его
разбросать карандаши так, чтобы они сложились в краткое, крайне
необходимое послание? А почему бы и нет? Если он уже созрел для того,
чтобы допустить существование потусторонних сил вроде боггана, отчего бы
было не принять и это тоже?
Но нет. Разумеется, где-то следовало провести границу.
Потом он вспомнил последние слова Мэгги: "Я буду приглядывать за
тобой".
СТОЙ, безмолвно молили карандаши.
Они почти убедили его. Почти.
Но чувство долга по отношению к Киттреджам одержало верх.
Он выбрал западный въезд на Массачусетс-авеню. Чемоданчик с
драгоценным грузом лежал рядом с ним на сиденье. Машин было мало, и
профессор продвигался быстро. Пока привод вентилятора не начал свистеть.
