и сообщил, что скоро привезет тому полный чемодан отменного кокаина.
Приятель отправился встречать незадачливого наркокурьера в Купчино.
Звездоплюев добрался туда уже под вечер. Добрался зайцем. Друзья
поднялись в квартиру к звездоплюевскому приятелю, открыли чемодан, и...
- Наверное, наркотики в кирпичах. - Предположил растерявшийся Рома.
До утра друзья пилили ручной ножовкой крепкую, неподдающуюся глину.
Ночью Колтунова замучала совесть. Он долго вертелся в постели, не давая
заснуть жене. Наутро Колтунов отправился на автомобильную свалку, где
работал его старый школьный приятель, и, купив за бесценок дряхлый, но еще
не развалившийся покамест "Запорожец", подарил его Звездоплюеву, взяв с того
клятвенное обещание не приставать более к честным гражданам, населяющим
окрестности.
Звездоплюев сиял, как начищенная монета. С утра и до вечера он
прохаживался вокруг понуро стоящей возле забора машины, нежно гладя ее
порченные коррозией бока и сдувая с капота несуществующую пыль. Он подошел
ко мне, когда, вернувшись с работы домой, я отправился на традиционный
променад до переполненных мусорных бачков, помахивая синим пластмассовым
ведром с отломанной ручкой, из которого сыпалась на растрескавшийся асфальт
позавчерашняя картофельная кожура.
- Прекрасно, правда? - Спросил он, обнимая меня за плечо. - Прекрасно,
когда у человека сбываются мечты. Но и грустно тоже, да ведь? Ведь человек
не может жить без мечты, а, Валя? Человек без мечты - что птица без крыльев.
Мы живем, что-то делаем, стремимся куда-то, только потому, что у каждого из
нас есть мечта. Когда она сбывается, надо заводить другую. Я вот себе новую
мечту завел. Ты скажи только, хорошая она, или нет. Я от тебя хочу услышать.
Ты у нас умный, Валя. Душевный ты. Только ты честно скажи. Я хочу купить
подержанный "Мерседес"... Кстати, тебе не нужен руль от троллейбуса? Хороший
руль. Почти новый. За десятку отдаю.
- Хорошая мечта, Рома. - Чуть улыбнувшись, искренне ответил я.
НА ЛИГОВСКОМ
Засиделись мы как-то с приятелем на работе допоздна. Не то, чтобы
работы в тот день было чрезмерно много - мы заигрались в карты.
Путь наш лежал через захламленный вечною стройкой неширокий дворик в
сторону обыкновенно шумного Лиговского проспекта: приятель мой направлялся к
вокзалу на метро, я добирался домой пешком. Дворик был погружен во мрак:
хозяева экономили электричество; тут и там вздымались сюрреалистическими
чудовищами груды давно позабытого хлама, по сторонам расположились вагончики
для рабочих, более напоминающие приют бездомных бродяг; было темно, в небо
взошла луна. Я шел и думал о том, что придя домой вынужден буду выслушать
очередную нотацию жены относительно моего позднего возвращения и обещать,
что боле задерживаться не стану...
Такие невеселые мысли были прерваны внезапно достигшем ушей моих
протяжным и пронзительным звуком. Невдалеке кто-то истошно кричал. Поискав
глазами, я обнаружил источник этого нестерпимого шума.
Под одним из строительных вагончиков лежала небольшая картонная
коробка, в каких обычно вывозят на продажу печенье. В настоящий момент
печенья в коробке не имелось, зато в ней расположилась самая обыкновенная
серая дворовая кошка, которые бегают по улицам Петербурга во множестве.
Рядом стоял поджарый, весьма облезлый кот и орал. Кошка, наклонив голову
набок, внимательно слушала.
- Чего-й то он, интересно, разошелся? - поинтересовался я как бы между
прочим.
- А что же? - Отвечал мой приятель. - Дело ясное: вернулся он поздно,
домой, в коробку, то есть, просится, а жена его не пущает. Небось, по кошкам
шатался, морда-то гляди, - эвон какая довольная.
Кот издал очередную душераздирающую композицию. Кошка презрительно
фыркнула.
- Вишь как, - откомментировал мой товарищ, - может, морда у него
довольная оттого, что он валерьянки где-то наглотался? Тут аптекарская лавка
рядом. Воротился домой поздно, пьяный, а его того... Иди проспись, говорят,
а опосля приходи...
Тем временем кот робко попытался взобраться в коробку к своей любимой,
за что получил стремительный удар кошачьей лапой по морде.
- Так его, так, болезного, - подбодрил кошку мой друг, - пусть не
шляется по ночам где ни попадя!
- Погоди, - обратился он ко мне, - сейчас она соседей звать начнет...
Но кошка не стала звать соседей: вместо того она сама выскочила из
коробки и погнала кота прочь. Кот спасся под забором, но через минуту
возвратился и начал все сначала.
- Пойдем, - потянул я приятеля за рукав, - поздно уже.
Мы вышли на сверкающий рекламами Лиговский проспект. Мой товарищ
направился к вокзалу, чтобы успеть на метро, я зашагал домой пешком. Я шел и
думал о том, как же иногда братья наши меньшие похожи на нас, людей. Не
правда ли, господа?
РАССКАЗ НИ О ЧЕМ
В детстве отец часто говорил ему, что раньше, чем что-то сделать, нужно
подумать. Подумать, прежде всего о том, к каким последствиям это приведет. А
во-вторых - о том, зачем ты вообще собрался делать это. Отец учил, что
всякое действие должно иметь
смысл. А как же иначе? Ведь не будешь же ты совершать какой-то добрый,
или не очень добрый поступок, не объяснив хотя бы самому себе собственных
мотивов? Да и чтобы совершить хоть какое-никакое завалящее дело и причины,
наверное, должны быть серьезными? Он верил отцу.
Он пошел в школу. Потому, что так надо. И еще потому, что так делают
все. Вечерами, набегавшись во дворе с шумной ватагой друзей, он садился за
уроки и долго глядел в потолок, беззвучно шевеля губами, стараясь ухватить
витающий где-то на границе сознания неуловимый икс. Ему страшно хотелось
встать из-за стола, бежать прочь, на улицу, где поливает крыши золотом
уплывающее за скованную мостами Неву солнце, где пахнет жизнью, тихим парком
с искрящимися слюдой аллеями, и чем-то еще. Он не делал этого. Отец говорил,
что он сам когда-то так же корпел над тетрадками, забывая об остальных
делах, и что это - не самое страшное, что может случиться в жизни, верно? Он
верил отцу. И тогда на полутемной кухне становилось теплее от кипящего на
плите чайника и разливающегося под потолком терпкого запаха сигарет. И на
душе делалось легко и мирно. Мать приносила из ванной комнаты ароматно
пахнущее свежевыстиранное белье, с загадочной улыбкой доставала из буфета
теплый, черный от
мака бублик с блестящими лакированными боками, и он знал, что завтра
утром солнце снова разбудит его осторожным желтым лучом, ненадолго удравшим
проведать его с еще темно-синих, заспанных небес.
Он закончил школу. Он знал, почему делает это. Ему нужен был путь в
жизни. Потому, что у всех он есть. Потому, что так заведено. Отец впервые
крепко пожал ему руку, потом, словно забывшись, прижал к вылинявшему свитеру
и долго не отпускал, касаясь его щеки колючим подбородком. Тогда он сказал,
что в жизни важно оставаться самим собой. Всегда. А потом он ушел и больше
никогда не возвращался.
Они похоронили отца, когда стаял снег, и сквозь него проступила
угольно-черная, мокрая земля. В горле стоял ком, было горько, больно,
тяжело. Мать плакала. Он еще не мог до конца понять, почему. Но тоже плакал.
Потому что ему было плохо.
Он поступил в институт для того, чтобы не попасть в армию. Сначала он
боялся. Боялся того, что ничего и никого не знал. И еще он чувствовал, что
теперь он все решает за себя сам. Он не знал, как это объяснить, просто это
почему-то было так.
Потом от института стало тошнить. Он почти не мог выносить этого. Но
продолжал учиться, чтобы не выглядеть в глазах других дураком. Вскоре он
познакомился с девушкой, которая понимала его и относилась к нему нежно и
заботливо. Они гуляли в парке и часами разговаривали о том, что жизнь иногда
бывает нелегкой, но каждый
может изменить ее своими руками. Вскоре девушка стала его женой, потому
что он любил ее.
Он устроился на работу. В первое время он очень сильно опасался того,
что встретится с множеством незнакомых людей, и впервые эти люди могут быть
много старше его, хотя и станут общаться с ним на равных. Однако оказалось,
что эти люди не так уж плохи, как могло представляться. У каждого были свои
недостатки, но в целом все они относились к нему благожелательно, и у
каждого было чему поучиться. А сам он старался оставаться таким, каков он
есть.
Мать очень быстро увяла. Он остался один. Девушка перестала относиться
к нему нежно и заботливо, перестала понимать его, потому, что стала взрослой
женщиной, а может быть потому, что стала его женой. Вместо этого она часто
ворчала, что он мало зарабатывает, чем иногда очень сильно раздражала его.
Он понял, что денег никогда не бывает достаточно. Он понял, что такое
тяжелый, мучительный, изматывающий, грызущий изнутри страх назавтра остаться
без куска хлеба. А еще он понял, почему плакала мать, когда он в последний
раз смотрел на такое незнакомое, чужое, застывшее, нездорово-бледное
отцовское лицо, навечно оставившего их. Но страшнее всего было
другое. Страшнее всего было неоставляющее ощущение убийственной
похожести одного дня на другой. Работа уже не доставляла удовольствия. Он
нетерпеливо смотрел на часы, ожидая окончания трудового дня, и зная, что
впереди ничего нет. Ему было плохо от этого. Тяжело и противно. И тогда он,
затягиваясь сигаретным дымом,
говорил сыну, что сам когда-то сидел над тетрадками, и в жизни бывают
вещи пострашнее математики. А сын смотрел на него непонимающими глазами и он
завидовал ему. Он уже почти не помнил золотистого луча в окне, говорящего
ему с рассветом "доброе утро!", почти не помнил яркого, наливающего сердце
радостью запаха жизни, парк со сверкающими слюдой аллеями казался ему теперь
вымершим и
унылым. Он не мог понять, почему небеса казались раньше чище, ветер
ласковее, а дождь по ночам что-то шептал ему, слегка касаясь старого
жестяного подоконника.
Ему было тяжело от того, что впереди ничего нет. Жена надоела ему, но
он не желал больше чего-то иного. Все чаще он выходил вечером на улицу за
сигаретами, она давала ему с собой котомку для хлеба, и он просто бродил по
тротуарам, не думая ни о чем. И тогда время останавливалось. В эти минуты он
понимал, что бесконечно устал.
В тот день он так же шел без цели, механически затягиваясь сигаретой, и
не замечая, что она докурена до фильтра. Он устал. Он понял, что устал от
безнадежного завтра, устал с каждым днем замечать, что где-то внутри что-то
не так, устал от того, что жизнь
иногда бывает нелегкой, но не всегда можно изменить ее своими руками. И
тогда он умер.
Он, конечно, ждал этого, но не думал о том, что это может быть так
неожиданно. Он подумал о сыне. Он не помнил, как сам он родился на свет, он
просто однажды осознал, что сделал это. И сейчас он не мог понять - зачем?
Ведь для того, чтобы совершить хоть какое-никакое завалящее дело и причины,
наверное, должны быть серьезными? Он не знал этого тогда. Он не знал этого и
сейчас. Он почувствовал вдруг, что хочет сказать об этом кому-то, но не
сумел вспомнить, кому и зачем. Он почувствовал, что что-то было не так, что
нужно что-то исправить. Но он понимал, что, конечно, уже не успеет сделать
этого...
НУДИСТЫ
Работа проводника в поезде дальнего следования - работа не из легких.
Вопреки издревле сложившемуся общественному мнению. Надо проверить у
пассажиров входные билеты, разместить потерявшихся и заблудившихся согласно
положенным местам, выгнать перед отправлением всех друзей, родственников и
