- А как же еще ты сможешь дать что-нибудь ценное в обмен на то, что я
даю тебе?
- Что Ты мне даешь? - в этом звучала вся ее горечь. В дыхании ее
чувствовался спайс, приправа сушеной пищи.
- Я даю тебе возможность побыть наедине со мной, а ты проводишь это
время ни о чем не заботясь. Ты зря его транжиришь.
- Так что насчет "иметь-не-иметь"? - осведомилась она. В ее голосе он
услышал утомленность, организм ее начинал жадно требовать воды.
- Они были великолепно живыми в прежние дни, те Свободные, сказал он.
- Их никогда не привлекала бесполезная красота. Я никогда не встречал
жадного Свободного.
- Как это прикажешь понимать?
- В прежние дни все, что бралось с собой в пустыню, было необходимым
- и это было все, что брали. Твоя жизнь еще не свободна от стремления к
обладанию, Сиона, иначе бы ты не спросила меня о сигнальном устройстве.
- А почему сигнальное устройство не является необходимым?
- Оно тебя ничему не научит.
Он двинулся мимо нее по пути, на который направляли Указатели. -
Пойдем. Давай повыгодней воспользуемся ночным временем.
Она догнала его прибавив шагу, и пошла рядом с погруженным в серую
рясу лицом.
- Что произойдет, если я не усвою Твой проклятый урок?
- Ты, вероятнее всего, умрешь, - сказал он.
Это заставило ее на время умолкнуть. Она брела рядом с ним лишь порой
кидая взгляд в сторону, не обращая внимания на тело червя,
сконцентрировавшись на видимых глазу остатках его человеческого. Через
какое-то время она сказала:
- Рыбословши рассказали мне, что я была рождена в результате
спаривания, проведенного по Твоему приказу.
- Это правда.
- Они говорят, Ты ведешь записи и руководишь этими спариваниями
Атридесов ради собственных целей.
- Это тоже правда.
- Значит, в Устной Истории все правильно.
- Я полагал, ты и без всяких вопросов веришь в Устную Историю? Она,
однако, продолжала держаться выбранной ею темы:
- Что если один из нас будет возражать, когда ты распорядишься о
спаривании?
- Я предоставляю широкие права до тех самых пор, пока не появятся
дети, которых я заказал.
- Заказал? - она была вне себя от негодования.
- Именно так.
- Ты не можешь прокрадываться в каждую спальню или следить ежеминутно
на протяжении всех наших жизней! Откуда Ты знаешь, что Твои ЗАКАЗЫ
выполняются?
- Знаю.
- Тогда Ты знаешь, что я не собиралась Тебе повиноваться!
- Ты хочешь пить, Сиона?
Она была озадачена.
- Что?
- Люди, которые хотят пить, говорят о воде, а не о сексе.
И все равно, она так и не застегнула защитный отворот у рта, и он
подумал: "Страсти Атридесов всегда бушевали сильно, даже если это и шло
вразрез с разумом".
Через два часа они вошли в область отшлифованной ветром мелкой
гальки. Лито вел за собой, Сиона шла вплотную рядом с ним. Она часто
поглядывала на Указатели. Обе луны стояли теперь низко над горизонтом, их
свет отбрасывал длинные тени от каждого бугорка.
В некоторых отношениях Лито находил эти места более удобными для
передвижения, чем песок. Прочная скала была лучшим проводником жары, чем
песок. Распластавшись на скале, он частично избавлялся от перегрузки своих
химических фабрик. Попадающиеся камни - и мелкие, и крупные - при этом не
помеха.
Сионе было тут, однако, сложнее передвигаться. Она несколько раз чуть
не подвернула лодыжку.
"Равнина может быть местом весьма тягостным для людей к ней
непривычных, - подумал Лито. - Они видят только огромную пустоту,
сверхъестественное, особенно в лунном свете пространство - дюны на
расстоянии, и это расстояние словно бы и не сокращается при движении
путников - ничего, кроме кажущегося вечным ветра, нескольких скал и, когда
глядишь вверх, звезд, смотрящих вниз без всякой жалости. Это - пустыня
пустынь".
- Вот откуда музыка Свободных взяла свои мелодии вечного одиночества,
- сказал он, - а не от дюн. Вот здесь воистину приучаешься думать, что рай
- это, должно быть, звук проточной воды и затишья от этого бесконечного
ветра.
Но даже это не напомнило ей застегнуть отворот у рта. Лито начал
отчаиваться.
Утро застало их далеко углубившимися в каменистую равнину.
Лито остановился возле трех больших валунов, громоздившихся друг на
друга, один из них был даже выше его спины. Сиона на мгновение
прислонилась к нему, жест несколько обнадеживший Лито. Вскоре она от него
оттолкнулась и взобралась на самый высокий валун. Он наблюдал как она там
поворачивается, осматриваясь.
Даже не глядя на пейзаж, Лито знал, что она увидит: взвитый ветром
песок, туманом висящий над горизонтом и затмевающий восходящее солнце. Что
касается остального, то здесь только плоская равнина и ветер.
От скал под ним веяло зябким холодом пустынного утра. Этот холод
сильно высушил воздух, ставший для Лито намного приятнее.
Не будь Сионы, он бы продолжил путь, но она явно была истощена. Она
опять прислонилась к нему, спустясь со скалы, и прошла почти минута
прежде, чем он осознал, что она прислушивается.
- Что ты слышишь? - спросил он.
Она ответила сонным голосом.
- Как у Тебя рокочет внутри.
- Огонь никогда полностью не иссякает.
Это ее заинтересовало. Она оттолкнулась от него и обошла вокруг его
тела, чтобы посмотреть ему в лицо.
- Огонь?
- В каждом живом создании есть внутренний огонь, в ком-то слабый, в
ком-то очень сильный. Мой огонь горячее большинства остальных.
Она зябко поежилась.
- Значит, Тебе здесь не холодно?
- Нет, но тебе холодно.
Он частично втянул лицо вглубь своей рясы и выгнул первый сегмент,
создав впадину на его конце.
- Это почти как гамак, - сказал он, поглядев вниз. - Если ты
пристроишься там, тебе станет тепло.
Хоть она и была им к этому подготовлена, но все равно его растрогал
ее доверчивый отклик. Он обязан побороть свое чувство жалости, такое
сильное, какого он никогда не испытывал, пока не встретил Хви. Сиона
проявляет ясные признаки того, что, вероятнее всего, она здесь умрет. Он
должен был бы приготовить себя к разочарованию.
Сиона заслонила лицо рукой, закрыла глаза и заснула.
"Ни у кого никогда не было так много "вчера", как было у меня", -
напомнил он себе.
Он знал, что с обыденной человеческой точки зрения то, что делает он,
может показаться жестоким и черствым. Он был вынужден теперь укрепить себя
погружением в жизни-памяти, умышленно отбирая ОШИБКИ НАШЕГО ОБЩЕГО
ПРОШЛОГО. Непосредственный доступ к человеческим ошибкам был теперь его
самой великой силой. Знание ошибок научило его долгосрочным поправкам. Он
должен постоянно осознавать последствия. Если последствия ошибок
забываются или утаиваются, их уроки пропадают даром.
Но чем больше он близился к тому, чтобы стать песчаным червем, тем
тяжелее было для него принимать решения, которые другие назовут
нечеловеческими. Некогда он делал это с легкостью. По мере того, как от
него ускользало его человеческое я, его, как он обнаруживал, все более и
более переполняли человеческие заботы.
41
В колыбели нашего прошлого, я лежу на спине в пещере
столь неглубокой, что в нее можно лишь протиснуться ползком,
даже не на четвереньках. Там, в танцующем свете смоляного
факела, я рисую на стенах и потолке животных, на которых
охочусь, и души моих родных. Как же многое это освещает -
взгляд вспять, сквозь идеальный круг, на эту древнюю борьбу
за миг, когда душа становится зрима. Все времена вибраций
откликаются на зов: "Вот он я!" Моим умом, знающим, какие
гиганты-художники придут после, я взираю на отпечатки
ладоней и на текучие мускулы, нарисованные на камне
древесным углом и растительными красителями. Насколько же мы
больше, чем просто механистические события! И мое
нецивилизованное Я вопрошает: "Почему это они не хотят
покинуть пещеру?"
Украденные дневники
Приглашение посетить Монео в его рабочем помещении Айдахо получил к
концу дня. Весь день Айдахо просидел на подвесном диване в своих покоях,
размышляя. Каждая мысль брала исток от той легкости, с которой Монео
швырнул его сегодня утром на пол.
"Ты всего лишь устаревшая модель".
И каждая мысль заставляла его чувствовать себя все более униженным.
Он чувствовал, как ослабевает в нем воля к жизни, оставляя пепел там, где
выгорел дотла его гнев.
"Я всего лишь поставщик некоего количества полезной спермы, и ничего
более", - думал он. "Вот он я".
Мысль эта настойчиво звала либо к смерти, либо к гедонизму. У него
появилось чувство, будто в него вонзили острый шип и гонят, раздражают,
наседают на него со всех сторон.
Молодая посланница в опрятном синем мундире тоже вызвала в нем лишь
раздражение. Он тихим голосом откликнулся на ее стук и она остановилась
под аркой прохода из его передней комнатки, в нерешительности, пока не
поняла, какое у него настроение.
"Как же быстро расходятся слухи" - подумал он. Он посмотрел на нее,
стоявшую в величественном дверном проеме, отражение самой сути Рыбословш -
чувственнее некоторых, но не бесстыдно сексуальная. Ее синий мундир не
скрывал изящных бедер, твердых грудей. Он поглядел на ее проказливое
личико под ежиком светлых волос - стрижки послушницы.
- Монео прислал меня попросить тебя к себе, - сказала она. Он просит
пройти в его кабинет.
Айдахо уже несколько раз бывал там, но запомнилось все таким, каким
он видел его в первый раз. Он уже тогда знал, что именно здесь Монео
проводит большую часть своего времени. Там был низкий стол на коренастых
ножках темно-коричневого дерева, испещренного тонкими золотыми
вкраплениями, приблизительно двух метров на метр посреди серых подушек.
Этот стол поразил Айдахо редкостью и дороговизной, соответствием всему
общему стилю. Вот все, что было: стол и подушки, такие же серые, как пол,
стены и потолок.
Для человека, облеченного такой властью как ее обитатель, комната
была не большой, не более чем пять на четыре метра, но с высоким потолком.
Свет проходил через два застекленных окна в противоположных более узких
стенах. Окна располагались на значительной высоте, одно выходило на
северо-западные отроги Сарьера и на границу зеленой линии Заповедного
Леса, из другого открывался вид на юго-запад, на перекатывающиеся дюны.
КОНТРАСТ.
Вид стола производил странное впечатление. Поверхность, казалось,
воплощала в себе идею БЕСПОРЯДКА. Разбросанные листы тонкой стеклянной
бумаги покрывали всю его поверхность, только кое-где проглядывало дерево.
Какие-то бумаги были испещрены мелким шрифтом. Айдахо узнал слова на
галаксе и четырех других языках, включая редкий переходный язык перта. На
нескольких листах бумаги были схемы и чертежи, а некоторые были покрыты
черными строчками, выведенными кисточкой в размашистом стиле Бене
Джессерит. Наиболее интересны были четыре белых свернутых рулона примерно
в метр длиной - трехмерные распечатки с запрещенного компьютера. Айдахо
тогда заподозрил, что компьютер скрывается за панелью одной из стен.
Юная посланница от Монео кашлянула, чтобы пробудить Айдахо от его
задумчивости.
- Какой ответ мне передать Монео? - спросила она.
Айдахо пристально поглядел ей в лицо.
