- Семьдесят, - автоматически ответила матушка Мастиф. Чиновница на
платформе быстро взглянула на толпу.
- Восемьдесят, - сказал неизвестный конкурент.
На конкуренцию она не рассчитывала. Одно дело - помочь ребенку за
сравнительно небольшую плату, совсем другое - затратить неразумно большую
сумму.
- Девяносто, будь ты проклят! - сказала она. Повернулась и
постаралась разглядеть соперника, но не видела его за головами толпы.
Голос мужской, властный, гулкий. Какого дьявола владельцу такого голоса
нужен ребенок?
- Девяносто пять, - послышался голос.
- Спасибо, спасибо! Вас обоих благодарит правительство. - Чиновница
говорила довольным голосом, лицо ее прояснилось. Оживленная и совершенно
неожиданная торговля из-за рыжего мальчишки разогнала ее скуку и
озабоченность. Она сможет показать боссу счет лучше обычного. - Что
скажете в ответ, мадам?
- Черт бы его побрал! - пробормотала матушка Мастиф. Она хотела
повернуться и уйти, но что-то удержало ее. Она разбиралась в людях не
хуже, чем в товарах, и было в этом мальчике что-то особенное, что-то
необычное, хотя она не могла бы сказать, что именно. А в необычном всегда
скрывается выгода. К тому же этот печальный взгляд был беззастенчиво
устремлен прямо в такое место в ее душе, которое она обычно скрывала.
- Дьявол, сто, и будь ты проклят! - Она едва выговорила эту сумму.
Мысли ее метались. Что она делает здесь, забыв свои обычные дела, почему
мокнет под дождем и торгуется из-за этого сироты? В девяносто лет у нее не
может быть материнского инстинкта. И слава Богу, она никогда в жизни не
испытывала материнского инстинкта.
Она ожидала неизбежного "Сто пять", но в толпе началось какое-то
движение. Матушка Мастиф сгибала шею, пытаясь разглядеть что-нибудь,
сердясь на гены, которые сделали ее такой низкорослой. Слышались крики,
гневные проклятия из десятка глоток. Слева, за дамой в пернатой шляпе, она
увидела яркие мундиры жандармов, их плащи блестели в тусклом свете. Группа
людей передвигалась гораздо энергичнее, чем обычно.
Матушка Мастиф повернулась и прошла вправо, к ступенькам, ведущим на
платформу. Поднимаясь по лестнице, она на полпути оглянулась на толпу.
Пурпурные мундиры скрывались за первой группой административных и торговых
помещений. Перед ними подпрыгивала массивная фигура: кто-то убегал от
полиции.
Матушка Мастиф понимающе кивнула. Кое-кому мальчик нужен совсем не в
гуманных целях. У многих в этой толпе криминальное прошлое. Вероятно,
кто-то из собравшихся, возможно, платный осведомитель, узнал того, кто
хотел купить ребенка, и известил полицию, а та отреагировала необычайно
быстро.
- Значит, сто кредитов, - разочарованно объявила чиновница на
платформе. - Кто-нибудь даст больше? - Естественно, никто не дал, но
чиновница делала видимость дальнейшего торга. Прошло несколько мгновений
тишины. Чиновница пожала плечами и посмотрела на стоявшую на лестнице
матушку Мастиф.
- Он ваш, старуха. - Больше не "мадам", сардонически подумала матушка
Мастиф. - Заплатите и выполняйте все предписания.
- Я имела дело с правительственными предписаниями задолго до вашего
рождения, женщина. - Матушка Мастиф, не обращая внимания на чиновницу и
мальчика, повернулась и направилась в помещение конторы.
Внутри скучающий клерк взглянул на нее, бросил взгляд на надпись о
продаже, появившуюся на экране его компьютера, и небрежно спросил:
- Имя?
- Мастиф, - ответила посетительница, опираясь на посох.
- Это фамилия или имя?
- И то и другое.
- Мастиф Мастиф? - Клерк недовольно взглянул на нее.
- Только Мастиф, - ответила старуха.
- Правительство предпочитает полные имена.
- Знаете, что правительство может сделать со своими предпочтениями?
Клерк вздохнул. Нажал несколько клавишей.
- Возраст?
- Не ваше дело. - Она немного подумала и добавила: - Запишите
"старая".
Клерк послушался, с сомнением качая головой.
- Доход?
- Достаточный.
- По вашему виду не скажешь, - начал раздраженно клерк, - в таких
делах, как принятие ответственности за бедняков, правительство требует
более подробных разъяснений.
- Правительство может отправить разъяснения вслед за своими
предпочтениями. - Матушка Мастиф взмахнула посохом, указывая на платформу.
Клерк едва успел увернуться. - Торговля закончена. Второй покупатель ушел.
В спешке. Я могу взять свои деньги и уйти. Или могу дать немного
правительству, чтобы оно заплатило вам жалование. Что вы предпочтете?
- Ну, ладно, - раздраженно сказал клерк. Он закончил набор и нажал
кнопку. Из принтера показалась бесконечная лента. В свернутом виде она
была в сантиметр толщиной. - Прочтите это.
Матушка Мастиф взвесила в руке пачку бланков.
- Что это такое?
- Правила относительно вашей покупки. Вы должны воспитывать мальчика
и хорошо обращаться с ним. Если будет установлено, что вы нарушаете
указанные здесь правила, - он указал на стопку, - его могут отобрать у вас
с конфискацией уплаченной вами суммы. Вдобавок вы должны ознакомиться с...
- Он прервал свою лекцию, так как в этот момент другой чиновник ввел в
помещение мальчика.
Мальчик взглянул на клерка, потом на матушку Мастиф. Потом, словно
ему не раз приходилось выполнять этот ритуал, подошел к ней и вложил ей в
левую руку свою правую. Большие невинные глаза ребенка смотрели ей в лицо.
Она заметила, что они зеленого цвета.
Клерк собрался продолжать, но что-то застряло у него в горле, и он
занялся бумагами на столе.
- Это все. Вы можете идти.
Матушка Мастиф торжественно, словно после одержанной победы, вывела
мальчика на улицы Драллара. Ему дали с собой только одно - небольшой плащ.
Мальчик плотнее запахнул дешевый пластик, когда они добрались до первого
перекрестка.
- Ну, парень, дело сделано. Пусть меня возьмет дьявол, если я
понимаю, почему это сделала, но теперь я с тобой связана. Ну, и ты со
мной, конечно. Что-нибудь есть у тебя в ночлежке?
Он медленно покачал головой. Очень тихий мальчик, подумала она. В
доме от него, наверно, много шума не будет. Она по-прежнему не понимала,
что вызвало такой неожиданный и нехарактерный для нее приступ великодушия.
Теплая рука мальчика лежала в ее старой искривленной ладони. В этой руке
перебывало множество кредитных карточек, которыми платили за покупки; эта
рука привыкла брать вещи, чтобы оценить возможность продать их с прибылью;
бывал в этой руке и нож, и совсем не всегда при приготовлении пищи; однако
никогда не было в ней руки ребенка. Странное ощущение.
Они пробирались сквозь толпу, старавшуюся опередить близкую ночь,
избегая дренажных канав, проходящих по середине каждой улицы. Из десятков
ресторанчиков и забегаловок доносились ароматные запахи пищи. Мальчик
по-прежнему молчал. Наконец, видя, что его лицо постоянно обращено к тем
местам, откуда исходят аппетитные запахи, матушка Мастиф остановилась
перед одним заведением, с которым была знакома. Все равно они уже рядом с
домом.
- Есть хочешь, мальчик?
Он медленно кинул - один раз.
- Глупо с моей стороны. Я целый день могу обходиться без пищи и даже
не подумать о ней. И забываю, что не у всех такие терпеливые желудки. -
Она кивнула в сторону двери. - Ну, чего же ты ждешь?
Они вошли в ресторан, и она провела его за загородку у стены. Из
центра стола поднималась круглая консоль. Матушка Мастиф изучила
напечатанное на ее боку меню, поглядывая на сидящего в ожидании мальчика,
и нажала несколько кнопок.
Вскоре консоль опустилась в стол и тут же поднялась с едой: густая
ароматная похлебка с овощами, какие-то длинные клубни и нарезанный хлеб.
- Давай, - сказала она, заметив нерешительность мальчика, восхищаясь
его сдержанностью и аккуратностью. - Я не голодна, да и никогда много не
ем.
Она смотрела, как он поглощает пищу, иногда брала небольшие кусочки
хлеба, отвечала на кивки проходящих знакомых. Когда дно миски с похлебкой
было вылизано дочиста и исчез последний кусок хлеба, она спросила:
- Хочешь еще?
Он нерешительно взглянул на нее, потом коротко кивнул.
- Не удивляюсь, - сказала она, - но не хочу, чтобы ты сегодня ел еще.
Ты съел порцию взрослого. Больше тебе не пойдет на пользу. Завтра утром,
ладно? - Он понимающе кивнул.
- Еще одно, мальчик. Ты говорить умеешь?
- Да. - Голос у него ниже, чем она ожидала; в нем нет страха, только
благодарность.
- Я хорошо говорю, - добавил он без дальнейших расспросов, чем удивил
ее. - Мне сказали, что для своего возраста я говорю очень хорошо.
- Прекрасно. Я уже беспокоилась. - Она встала, опираясь на посох, и
снова взяла его за руку. - Здесь близко.
- Что близко?
- Место, где я живу. И где отныне будешь жить ты. - Они вышли из
ресторана и погрузились в влажную ночь.
- Как тебя зовут? - Мальчик спросил, не поднимая головы, поглядывая
на тусклые витрины и отдельные освещенные окна. Внимательность его взгляда
казалась неожиданной.
- Мастиф, - ответила она и улыбнулась. - Это не мое настоящее имя,
мальчик, но мне его дали много лет назад. И оно задержалось у меня дольше
любого мужчины. На самом деле это порода собак, очень злых и уродливых.
- Я не считаю тебя уродливой, - ответил мальчик. - Ты мне кажешься
красивой.
Она смотрела на его открытое детское лицо. Слабоумный, слепой? А
может, слишком умный?
- Можно мне называть тебя мамой? - с надеждой спросил он, еще более
смутив ее. - Ты ведь теперь моя мать, правда?
- Что-то в этом роде. Не спрашивай почему.
- Я не причиню никаких неприятностей. - Голос его вдруг зазвучал
озабоченно, почти испуганно. - Я никогда никому не доставлял
неприятностей, честно. Просто хотел, чтобы меня оставили в покое.
Почему такое отчаянное признание? подумала она. И решила не
расспрашивать.
- Я от тебя ничего не требую, - заверила она. - Я простая старуха и
живу простой жизнью. Она мне нравится. Хорошо, если бы она и тебе
понравилась.
- Хорошо, - согласился он. - Я постараюсь помочь, если смогу.
- Дьявол знает, сколько работы в магазине. Я не так гибка, как была
когда-то. - Она вслух рассмеялась. - Теперь устаю задолго до полуночи.
Знаешь, мне теперь нужны целых четыре часа сна. Да, думаю, ты сможешь мне
помочь. Постарайся. Ты мне недешево обошелся.
- Простите, - сказал он упавшим голосом.
- Прекрати. Я этого не потреплю в своем доме.
- Я сказал: простите, что я вас расстроил.
Она раздраженно фыркнула, наклонилась, опираясь обеими руками на
посох. И оказалась на уровне его глаз. Он стоял и серьезно смотрел на нее.
- Послушай меня, мальчик. Я не правительственный чиновник. Не имею ни
малейшего представления, что заставило меня заплатить за тебя, но дело
сделано. Я тебя не буду бить, если ты этого не заслужил. Я прослежу, чтобы
ты был накормлен и достаточно тепло одет. А в ответ я требую, чтобы ты
перестал говорить глупости вроде "простите". Договорились?
Ему не потребовалось много времени на размышления.
- Договорились... мама.
- Решено. - Она пожала ему руку. И это вызвало новый феномен - его
первую улыбку. От улыбки его маленькое веснушчатое лицо словно
засветилось, и ночь стала казаться не такой холодной.
- Пошли побыстрее, - сказала она, с трудом распрямляясь. - Не люблю
задерживаться, а из тебя какой телохранитель? И никогда не станешь, судя
по твоему виду. Но это не твоя вина.
- А почему так важно быть дома, когда темно? - спросил он и добавил
неуверенно: - Это глупый вопрос?
