прониклись они к карибам за то, что те устраивали охоту на беглых негров и
выдавали несчастных на растерзание безжалостным палачам.
- Эх, жалко! - досадовал Вагура. - Жалко, что тогда на дороге в
джунглях мы упустили удобный случай. Надо было бы нам ударить, перебить
карибов, а негров освободить.
- Кто же знал, что невольников постигнет такая судьба, - резонно
возразил кто-то.
- Но теперь мы знаем, - раздались другие голоса, слившиеся в
возмущенный хор.
Когда шум на минуту смолк, я спросил:
- Чего вы, собственно, хотите? Начать войну? Так не годится! Мы -
мирные индейцы!
- Белый Ягуар! - с укором в голосе отозвался, как всегда, горячий
Уаки. - Почему не годится? Ведь это ты научил нас драться с оружием в
руках и бороться за справедливость против всякого зла!
- Не забывайте, - возразил я, - что мы здесь - гости...
- Мы - гости? Мы, араваки, - гости? Это они, голландцы, приехали в
чужую страну, и карибы тоже приплыли на нашу землю со своих Карибских
островов! Не мы тут гости...
- Вы знаете, что сюда, к голландцам, я прибыл с ответственным
поручением, и с этим нужно считаться!..
- О-ей, но ведь ты же прибыл с поручением к голландцам, а не к
карибам! - настаивал на своем Уаки.
Утром следующего дня несколько человек из нашего отряда отправились в
город, чтобы купить ткань и сшить из нее куртки. Нам стало ясно, что
Арнаку, Вагуре, Уаки, Фуюди, Мигуэлю и Симаре не пристало далее ходить по
городу раздетыми, в одних только набедренных повязках, как ходили мы в
джунглях. Да и я решил сменить слишком жаркий мундир капитана на
что-нибудь полегче, типа какой-нибудь куртки из легкой ткани. Деньги,
полученные нами от испанцев, оставались пока нетронутыми, и мы без труда
приобрели в лавке светло-зеленую ткань, которой хватило на десяток курток.
Выходя из лавки, мы нос к носу столкнулись с группой проходивших мимо
карибов. Их было пятеро. Во главе с надменным видом шествовал молодой воин
года на два-три постарше меня. Он заметно выделялся мускулистым торсом и
мрачным, диким взглядом. На плече его покоилась громадная палица, а голову
украшал пышный плюмаж из птичьих перьев. На руках и ногах переливались
всеми цветами радуги множество браслетов из разных лесных плодов, а па шее
клыками диких хищников ощерилось богатое ожерелье. Как видно, этот воин
был большим щеголем. Не обошлось, естественно, и без горделивого символа
племени - пучка белого пуха королевского грифа на лбу. Завидя нас, воин с
издевкой расхохотался прямо нам в лицо, что-то шепнул своим спутникам, и
все они сразу решительно двинулись нам навстречу, загораживая дорогу с
явным намерением заставить нас сойти с их пути.
Такое случалось и прежде, так что им не удалось на этот раз захватить
нас врасплох - когда они, весело посмеиваясь, приблизились к нам на
расстояние трех-четырех шагов, двое из наших выхватили и направили в их
сторону острые ножи, а трое остальных взвели курки пистолетов. Встреченные
таким образом вояки опешили, остановились и тут же с позором попятились,
угрюмо обходя нас стороной.
- Глупец! - крикнул я моднику, рассмеявшись. - Скажи спасибо, что
здесь город, а не джунгли. Там бы мы разделались с вами иначе!..
Я, конечно, говорил по-аравакски, но кариб, как видно, отлично меня
понял по выражению моего лица и красноречивым жестам.
За всем этим происшествием со стороны наблюдал торговец, у которого
мы только что покупали ткань.
- Что это за птица? - спросил я его через Фуюди.
- Сударь, - с явным испугом ответил купец, - это великий воин, один
из карибских вождей.
- Как зовут этого великого вождя?
- Ваньявай. Он глава целого рода...
- Где живет этот род?
- Там, на юге, - махнул рукой торговец, - недалеко от реки
Эссекибо...
Вскоре произошли события, которые внесли полную ясность в наши
отношения с карибами. А началось все из-за нашей славной Симары. Девушка
она была красивая, смелая и во многом нам помогала. Она близко к сердцу
приняла поручение Ласаны опекать меня во время путешествия и действительно
трогательно заботилась о моих удобствах и оберегала мои вещи, капитанский
мундир, оружие, готовила пищу. По вечерам, перед сном, она всегда
подвешивала свой гамак рядом с моим и, что называется, не спускала с меня
глаз.
Наша восемнадцатилетняя амазонка, не только чертовски ловко владевшая
всеми видами оружия, нестройная и статная, умная, как и ее старшая сестра,
приглянулась одному из наших варраулов, юноше по имени Ваника. Он вдруг
страстно возжелал ее и решил незамедлительно, не откладывая дела в долгий
ящик, взять ее в жены. С этим требованием он и обратился ко мне, как к
главе рода, к которому принадлежала девушка, и через посредство Фуюди,
согласившегося выступать в роли переводчика, довольно бурно и настойчиво
стал излагать свои желания.
Юноша был всего на год старше Симары и в сравнении с другими
варраулами отличался на редкость привлекательной внешностью, но в то же
время был несколько простоват и сверх меры дерзок. Он поставил меня в
сложное положение.
- А она согласна стать его женой? - спросил я Фуюди.
- Он говорит - согласна.
Неплохо зная индейские обычаи сватовства, я стал выяснять, что он
умеет: какую лодку сам сделал, какого крупного зверя добыл на охоте и
прежде всего, конечно, какой выкуп он может дать за жену.
- Выкуп есть, есть! - воскликнул Ваника и бросился к итаубе
варраулов, откуда тут же принес ружье. Ванику, как превосходного стрелка,
вооружили хорошим ружьем, принадлежавшим племени араваков.
- Ты с ума сошел?! - возмутился я, показывая на ружье. - Ведь эта
вещь не принадлежит тебе!
Я распорядился позвать Симару и спросил ее, действительно ли она дала
согласие стать женой Ваники.
- Негодяй! Лгун! - гневно вскричала она. - Да я и словом с ним не
обмолвилась! Не нужен мне такой огрызок!
- Ну, положим, он далеко не огрызок! - рассмеялся я, и вслед за мной
рассмеялись все остальные.
Дело ясное, в адрес незадачливого поклонника отпускалось немало
разных шуточек, а Мендука, как старший отряда варраулов, устроил ему целую
головомойку.
На этом, к сожалению, история не закончилась. Обуреваемый страстью
Ваника совсем потерял голову. Смертельно разобидевшись на всю шхуну, он
схватил свой лук, стрелы, нож и вместе со своим приятелем Аборе сошел с
корабля на берег. Правда, ушли они недалеко. Наша шхуна стояла
пришвартованной у самого конца деревянного причала, почти уже за городом,
всего в каких-нибудь двухстах шагах от опушки джунглей. Вот здесь-то, у
первых деревьев леса, юные бунтари в знак протеста и основали свой
собственный бивак - соорудили из ветвей небольшой шалаш и развели подле
него костер.
Так прошел день, зашло солнце, сумерки тут же сменились ночью, и, как
обычно во всех жарких краях, тьма сразу же наполнилась голосами множества
разных ночных существ: цикад, сверчков, всяческих жаб, ночных птиц;
плескалась рыба, порой у самого борта раздавался такой мощный всплеск,
словно какая-то огромная арапаима бросалась из водных глубин на свою
жертву.
Индейцам был хорошо знаком и близок весь этот мир ночных шумов,
трелей, щебета, воплей. Они отлично разбирались, кто там, во мраке, воет,
шипит, свистит, кто квакает или крякает, кто стонет или рычит - всякий,
даже едва различимый звук был им понятен, а потому и не страшен.
Но из непролазных дебрей доносились порой и звуки иные, прежде
неслыханные и таинственные, а значит, враждебные и наводящие ужас. Горе -
услышать стон демона Юрапуры; горе, когда до ушей твоих долетят
убийственные голоса дьяволиц Яры и Майданы или кровожадного Ореху из
темного омута... Даже храбрая Симара, когда ее ушей касался таинственный
ночной звук, похожий на едва слышный свист, - а то мог быть свист демона
мести Канаимы, - даже она, не знавшая страха, терялась и судорожно хватала
через гамак мою руку, как бы ища защиты.
Около полуночи все на шхуне внезапно проснулись: с берега, со стороны
шалаша, в котором расположились два наших юных варраула, донесся
пронзительный, короткий крик, такой душераздирающий и отчаянный, какой мог
издать, пожалуй, только смертельно раненный человек.
Ночь была не очень темной - светила луна, и ярко горели звезды. Там,
под деревьями, метнулись какие-то тени.
- Взять пистолеты и палицы! - скомандовал я, выскакивая из гамака.
В мгновение ока с борта шхуны на берег были переброшены мостки, и мы
бросились к лесу.
Вот и шалаш... Ужасающая картина: оба варраула лежали, истекая
кровью, головы их были разбиты палицами. Аборе уже не дышал, Ваника
умирал. Он хотел что-то сказать, но из его горла лишь вырывались невнятные
звуки:
- Кар... кар... - последнее, что нам удалось разобрать.
Кто-то из наших хотел было броситься в погоню за убийцами, но я
удержал их: в пылу преследования в темноте они сами могли попасть в
засаду. Тела погибших товарищей мы перенесли на шхуну, а на месте
преступления оставили двоих караульных. Утром, едва рассвело, я с тремя
нашими лучшими следопытами поспешил к месту трагедии. Да, сомнений не
оставалось - нападение совершили не голландцы, а индейцы, более того - не
акавои, а карибы. Неподалеку от шалаша в траве мы обнаружили пучки белого
пуха, коим карибы украшают голову.
- Карибы хотят с нами войны! - объявил я, ступив на палубу шхуны. -
Ну что ж, они получат ее! Мы вынуждены защищаться! Вы согласны? -
обратился я к обступившим меня воинам.
Со мной согласились все. Не возразил ни один. Гнев, решимость и
готовность драться читались на лицах воинов.
ТРЮК И ЗАСАДА
В тот же день, надев капитанский мундир, я отправился в резиденцию
генерального директора, на этот раз в сопровождении солидного эскорта из
десяти до зубов вооруженных воинов, и попросил встречи с секретарем. Ждать
пришлось недолго, меня впустили.
- I am sorry', - приветливо встретил меня секретарь, - но его
превосходительство генеральный директор ван Хусес не вернулся еще из
поездки по колонии, и неизвестно, когда прибудет...
[' Я сожалею (англ.).]
- Сколько это может продлиться: неделю, две, три? - спросил я.
- К сожалению, может быть, и две, и три недели...
- В таком случае, я думаю, будет лучше, если мы сегодня же отплывем
отсюда обратно на Ориноко в свое селение, а через месяц, скажем,
вернемся...
- Прекрасно, так действительно будет лучше...
- Если вы, сударь, не возражаете, я оставлю в дирекции. копию моего
рекомендательного письма от венесуэльских властей голландским властям...
- Конечно же, пожалуйста!
Когда я собрался уходить, на румяном лице секретаря промелькнула
вдруг загадочная усмешка, не то сочувственная, не то ироническая, а
мертвые его глаза за стеклами очков как бы вспыхнули на миг искрой смеха.
Похоже, он хотел что-то мне сказать и, действительно, состроив
сочувственную мину, проговорил:
- Мне стало известно о несчастном случае, происшедшем сегодня ночью
на берегу реки. Примите мои сердечные соболезнования...
- Благодарю! - ответил я. - Не скрою, убийство двух наших
индейцев-варраулов повлияло на мое решение, не откладывая, покинуть ваши
не слишком гостеприимные берега - очень уж у вас здесь неуютно и далеко
небезопасно...
- Понимаю, понимаю! Нам тоже негры доставляют марсу беспокойств.
Многие бежавшие с плантаций становятся убийцами.
- Разве это они убили двух наших варраулов? - удивился я.
