Подумать только - такое путешествие совершено пятью неопытными
любителями! Кроме него, никто из них не поднимался в воздух, да и он
сам... Если говорить откровенно, семьдесят часов, которые он налетал на
воздушных шарах за свою прошлую жизнь, не сделали из него ветерана
аэронавтики. Тут он уже провел в воздухе больше времени, чем прежде, на
родной планете.
Команда, совершившая подобный перелет, на Земле вошла бы в анналы
воздухоплавания. Там их ожидала бы слава - интервью, банкеты, лекции и,
как заключительный апофеоз, книги воспоминаний, фильмы... Да, там им
воздали бы королевские почести!
Но здесь о них узнают немногие, и большинство из них даже не поверит
в случившееся. А если им суждено погибнуть, то и те, кто мог бы поверить,
останутся в неведении.
Он открыл дверцу. В небе сверкали звезды, внизу змеей извивалась
Река. Молчали звезды, молчала Река - все замерло, застыло, как уста
мертвеца. Какое мрачное сравнение! Ну, хорошо, - как крылья бабочки!
В памяти всплыли картины летних дней на Земле в пору его детства.
Зеленеющие поля, темные бугристые стволы дубов и вязов, пестрые цветы их
сада... Особенно был хорош подсолнечник - высокий желтый подсолнечник! А
пение птиц! А вкусные запахи, наполнявшие кухню - ростбиф, мамин вишневый
пирог! А папина игра на рояле!
Он вспомнил одну из любимых песенок отца. Прошло без малого сто лет -
Боже, какая тьма времени! - но звуки музыки и низкий баритон до сих пор
звучали у него в ушах. В его душе разгорался свет, подобный отблеску
далекой звезды, манящей к неясной, но столь желанной цели.
Звезда вечерняя в высоких небесах,
Какой покой в твоих серебряных лучах,
Когда стремишься ты неведомо куда,
Звезда вечерняя, блаженная звезда,
Сияй, сияй, звезда божественной любви!
И наши души оживи и обнови
Мечтой любви, чтобы с тобой взойти туда,
Звезда вечерняя, блаженная звезда"
[Дж.Сейлз, пер. О.Седаковой]
Внезапно он разразился слезами. Он оплакивал все бывшее и
несбывшееся, светлые и темные страницы своей жизни, - все, что случилось,
и все, чего не должно было случиться.
Осушив слезы, Фригейт принялся за дело - проверил показания приборов
и разбудил маленького мавра. Нур сменил его на вахте. Питер завернулся в
покрывало, но боли в шее и спине не давали покоя. После напрасных попыток
уснуть, он окликнул Нура. Они вступили в беседу, которая шла между ними
годами - денно и нощно.
68
- В некоторых аспектах, - говорил Нур, - Церковь Второго Шанса и
учение суфи совпадают. Сторонников Церкви, однако, подводит терминология -
часто в понятия суфизма они вкладывают совсем другое содержание.
- Конечно, цель сторонников Церкви и суфиев - одна. Если отвлечься от
разного понимания терминов, то можно сказать, что те и другие стремятся к
поглощению индивидуальной личности Мировой Душой. Это может быть Аллах,
Бог, Создатель - называйте Его как хотите.
- Означает ли это уничтожение человеческой личности?
- Нет, лишь поглощение. Уничтожение есть разрушение. При поглощении
же душа индивидуума, его "ка" или "брахман", становится частью всеобщей
Мировой Души.
- Значит ли, что в этом случае личность утрачивает самосознание,
собственную индивидуальность, что она теряет представление о собственном
"я"?
- Да, но она становится частью Высшего "Я". Разве можно сравнивать
утрату осознания себя как личности с приобщением к Божественной Душе?
- Меня это ужасает... По-моему, это - смерть. Если ты больше себя не
осознаешь, значит, ты умер. Нет, не могу понять, почему буддисты,
индуисты, суфии и Церковь считают это желанной целью.
- Вы правы, без самосознания человек мертв. Но если бы вам удалось
испытать восторг, который ощущают суфии на каждом этапе
самосовершенствования, вы отнеслись бы к этому иначе.
- Да, пожалуй, - согласился Фригейт. - У меня был опыт мистических
откровений. Даже трижды.
- Впервые это случилось со мной в возрасте двадцати шести лет. Я
работал на сталелитейном заводе, в литейном цехе. Кран подавал туда
стальные болванки - прямо из форм плавильных печей. После обдирки
охлажденные болванки поступали в чаны, где они повторно нагревались, и
затем шли в прокат. Я работал у чанов и воображал, что болванки - это
спасенные души, затерянные до того в пламени чистилища. Их калили в этом
пламени, потом бросали под прессы, где им придавалась форма, угодная
небесам. На прокатном стане их обжимали, выдавливая всю грязь, все вредные
примеси. Оттуда они выходили с новой, очищенной душой...
- Вы понимаете меня, Нур, правда? Так вот, однажды я стоял у огромной
раскрытой двери цеха и глазел на заводской двор. Не помню, о чем я тогда
размышлял. Возможно, о том, что на мою долю выпала тяжкая работа в
чудовищной жаре, да еще за столь мизерную плату. А, может быть, о своем
намерении стать преуспевающим писателем. У меня не приняли еще ни одной
вещи, хотя многие издатели отзывались о них одобрительно. Например, Вит
Барнет, владелец "Сториз", дважды был готов взять мои рассказы, но оба
раза его отговорила жена. Этот журнал считался весьма престижным, но
платил ничтожные гонорары.
- Итак, я разглядывал немыслимо уродливый двор, вид которого никоим
образом не способствовал возвышенным мыслям или мистическому экстазу;
скорее, я был подавлен. Меня приводило в уныние все: теснившиеся на
подъездных путях платформы, темная металлическая пыль, покрывшая и
механизмы, и здания, огромные печи, едкий запах дыма, стелющегося по
земле. И вдруг в одно мгновение все изменилось. Нет, все оставалось таким
же серым и безобразным, таким же уродливым, однако...
- Каким-то образом я внезапно ощутил, что мир, Вселенная устроены
правильно и разумно. И все, что было и будет, - тоже разумно. В моем
видении произошел некий перелом, сдвиг. Сейчас я постараюсь объяснить
вам... Мне всегда представлялось, что мир - это бесконечность стеклянных
кирпичиков. Их едва можно разглядеть... Я видел лишь их грани, но как-то
смутно... только чуть заметные призрачные контуры.
- Обычно я воспринимал эти кирпичики в виде искривленной стены -
словно Бог, сложивший ее, был под хмельком. Но сейчас я увидел, что
кирпичи сдвинулись и поверхность кладки стала ровной. Вселенная не
выглядела больше наспех построенным зданием, способным вызвать у зрителя
лишь осуждение.
- Я был вне себя от счастья. Мне удалось, пусть на миг, заглянуть в
основы мироздания, проникнуть сквозь внешний слой штукатурки, небрежно
нанесенной на стены, и увидеть их гладкими и ровными.
- Теперь я знал, что мир устроен стройно и разумно, что у меня есть в
нем свое место. Оно определено точно и правильно. Да, я - живое существо,
но я еще и один из кирпичиков, что лежит на уготованном ему месте. Вернее
сказать, я осознал себя на своем месте. До этого мне казалось, что я так и
не нашел его... что я выбиваюсь из стены Мироздания. Да и как могло быть
иначе, если все кирпичики сложены в беспорядке? В этом заключалась моя
ошибка. Все на свете имеет свое, уготованное ему место... Я был счастлив.
Порядок и гармония мира внезапно открылись мне.
- И как долго длилось это ваше состояние? - спросил Нур.
- Несколько минут. Но весь день я чувствовал себя прекрасно! Когда же
я снова попытался повторить это... это откровение... ничего не вышло. Я
продолжал жить по-прежнему. Мир вновь стал созданием неумелого
строителя... вернее - злого обманщика. Но были и еще моменты...
- Другие случаи?
- Да. Второй раз это произошло под воздействием марихуаны. Я все-таки
выкурил за свою жизнь полдюжины сигарет с травкой... Это случилось в 1955
году, еще до того, как молодое поколение повсеместно пристрастилось к
наркотикам. В те времена марихуану и гашиш потребляли лишь в больших
городах и только в богемных компаниях. Ну, еще среди черных и цветных в
гетто.
- Мы с женой жили в Пеории, штат Иллинойс, и встретили там одну
супружескую пару, типичных выходцев из Грин Вилледж. Они уговорили меня
попробовать марихуану. Мне не хотелось. Я представлял, как нас схватит
полиция... потом - скандал, суд, суровый приговор, тюрьма... Что станет с
нашими детьми? Но алкоголь добавил мне храбрости, и я предался греху.
Делая первые затяжки, я безумно волновался. Но вот это произошло - и
ничего страшного не случилось.
- До того вечера - как, впрочем, и потом - я не испытывал тяги к
наркотикам. Но в тот раз мир представился мне раствором, насыщенным
мельчайшими кристалликами. Вновь произошел какой-то сдвиг в сознании.
Кристаллики зашевелились, заметались и начали мало-помалу выстраиваться в
определенном порядке, будто ангелы на параде. Но этот порядок был
бессмысленным... вернее, не столь разумным, как в первый раз. Я не ощущал
в нем своего места - места, казавшегося справедливым и естественным.
- Ну, а третий случай? - заинтересованно спросил Нур.
- Тогда мне уже исполнилось пятьдесят семь. Я был единственным
пассажиром воздушного шара, парящем над кукурузными полями Иллинойса.
Солнце садилось, яркий свет дня понемногу тускнел. Мы парили в недвижном
воздухе словно на ковре-самолете. Знаете, если в открытой гондоле зажечь
свечу, даже при сильном ветре она не погаснет и будет гореть так же ровно,
как в наглухо изолированном подземелье...
- Внезапно мне начало казаться, что солнце вновь встает над
горизонтом. Все вокруг зажглось ярким слепящим светом - и он исходил от
меня! Я превратился в пламя, и мир воспринимал мой свет и тепло. Спустя
секунду - может быть, позже, - свет исчез... он не побледнел, не
обесцветился, а просто исчез... Но прежнее ощущение вернулось ко мне...
то, самое первое... Мне казалось, что мир, разумен и упорядочен, и все,
что происходит со мной и любым другим человеком - естественно и
закономерно.
- Пилот ничего не заметил. Очевидно, внешне транс никак не
проявился... Тот случай был последним, Нур.
- Эти мистические откровения, по-видимому, не имели большого влияния
на вашу жизнь? - спросил араб.
- Вы имеете в виду - стал ли я лучше? Нет... Пожалуй, нет.
Нур задумчиво потер лоб.
- Эти эпизоды напоминают мне то, что мы называем "таджали",
откровение... Однако они отличаются от истинного таджали, ибо проявились
случайно, а не в результате осознанного стремления к
самосовершенствованию. Да, у вас были ложные откровения.
- Значит, я не могу испытать настоящего?
- Конечно, можете - и в самых различных формах.
На миг воцарилось молчание. Закутанный в покрывала Фарингтон что-то
пробормотал во сне.
Неожиданно Фригейт спросил:
- Нур, меня давно мучает вопрос... не возьмете ли вы меня в ученики?
- Почему же вы не задали его раньше?
- Я боялся отказа.
Вновь молчание. Нур смотрел на альтиметр. Погас заворочался, открыл
глаза и потянулся за сигаретой. Он чиркнул зажигалкой, и мелькнувший
огонек отбросил странные блики на темную физиономию свази, исказив
привычные черты, превратив его лицо в маску священного ястреба,
высеченного из черного дерева резцом древнеегипетского скульптора.
- Так что же? - у Фригейта дрогнул голос.
- Однако вы всегда считали, что способны сами прийти к истине.
