вокруг узкой талии, застенчиво, быстренько срывая поцелуй с левого и
правого соска. Затем вниз, обратно, чтобы организовать экспедицию, взойти
на холм Венеры и водрузить на нем свой стяг.
О, запрет на услады и священносвятосветлость! Там внутри ребенок, от
духа зародившийся, он начинает формироваться в страстном предопредвкушении
материального мира. Капля, яйцо, и прорастай по раструбам тела, торопясь
проглотить Счастливчика Микро-Моби Дика, опережая в корчах миллионы и
миллионы его братьев; идет борьба на выбивание.
Зал заполняется до краев кваканьем и карканьем. Жаркое дыхание
леденит кожу. Он исходит потом. Сосульками обрастает отечный фюзеляж, его
продавливает гнет льда, туман клубится вокруг, рассекаемый со свистом,
распорки и растяжки сковало льдом, и с ним происходит стремительное
высокопадение. Вставай, вставай! Где-то впереди спутан туманами Венерберг,
опутана ими гора Венеры; Таннхаузер, подхвати ревом твоих труб падшие
звуки, я в крутом пикировании.
Дверь в комнату матери открылась. Грузная жаба заполняет все
пространство яйцевидного дверного проема. Ее подгрудок набухает и опадает
наподобие мехов; ее беззубый рот широко разинут. Крикукекеп! Раздвоенный
язык выстреливает и обвивается вокруг питона, зажатого щелью пола. Он
вскрикивает сразу обоими ртами, мечется вправо и влево. Спазм неприятия
прокатывается по коже. Две перепончатые лапы гнут и завязывают его
бьющееся тело в узел, теперь будешь голенчатовальным ошейником.
Женщина продолжает прогулку. Подожди меня! Наводняется с шумом улица,
волна бьет в узел-ошейник, откатывается, отлив схлестывается с приливом.
Слишком много, а открыт всего один путь. Он резко рванулся; хляби небесные
разверзлись, но нет Ноева ковчега или чего другого; он обновляется,
заново: миллионное крошево мерцающих извивающихся метеоров, вспышек в
корыте всего сущего.
Да приидет царствие твое. Чресла и живот облеглись подпрелой
аморатурой, и тебе холодно, сыро, и ты дрожишь. Не плота нам - спастись от
потопа, а плоти!
ПРАВА БОГА НА РАССВЕТ ИСТЕКАЮТ
...Прозвучало в исполнении Альфреда Мелофона Вокспоппера на канале
шестьдесят девять-Б в программе "Час Авроры - заряд бодрости и чашечка
кофе". Строки записаны на пленку во время пятидесятого ежегодного
смотра-конкурса в Доме народного творчества по адресу Беверли Хиллз,
Четырнадцатый горизонт. А сейчас в исполнении Омара Вакхалидиса Руника -
строки, родившиеся у него на лету, если не считать небольших
предварительных набросков предыдущим вечером в таверне для узкого круга
"Моя Вселенная"; и такой подход будет оправдан, потому что Руник не помнил
абсолютно ничего из того вечера. Несмотря ни на что, он завоевал Большой
лавровый венок в первой подгруппе, при этом все награждались только
Большими венками во всех тридцати подгруппах; Боже, благослови нашу
демократию!
Розово-серая форель борется с ночной стремниной,
Пробиваясь к икрометному омуту завтрашнего дня.
Рассвет - красный рев быков Гелиоса,
Пересекших черту горизонта.
Фотонная кровь умирающей ночи,
Заколотой Солнцем - убийцей...
И так далее на пятьдесят строк, перемежаемых эффектными паузами,
прерываемых восторженными криками публики, аплодисментами, свистом,
неодобрительным гулом и взвизгами.
Чиб наполовину проснулся. Он смотрит, щурясь, вниз: тьма сужается до
тонкой полоски по мере того, как сон исчезает с грохотом в подземный
туннель. Он глядит сквозь щелки едва разлепившихся век на другую
реальность - сознание.
- Пусть идут мои соглядатаи для высматривания! - стонет он, вторя
Моисею, и далее, вспоминая длинные бороды и рога (благодаря Микеланджело),
он вспоминает своего прапрадеда.
Воля, этот домкрат, раздвигает настежь его веки. Он видит экран
своего фидео, который занимает всю стену напротив и загибается на половину
потолка. Рассвет - рыцарь солнца - швыряет на землю свою серую перчатку.
Канал шестьдесят девять-Б - "_В_а_ш _л_ю_б_и_м_ы_й_" - собственный
канал Лос-Анджелеса, дарует вам рассвет. (Надувательство в натуре.
Поддельная заря, которую создают электроны, которые испускаются
аппаратами, которые создал человек.)
Просыпайся с солнцем в сердце и песней на губах! Пусть трепещет твое
сердце под волнительные строки Омара Руника! Увидь рассвет, как птиц на
дереве, как Бога, увидь его!
Вокспоппер декламирует напевно свои стихи, и в это же время
разливается напевно григовская "Анитра". Старый норвежец никогда не
помышлял о такой аудитории, но это не страшно. Молодой человек - Чибиабос
Эльгреко Виннеган проснулся с поникшим фитилем из-за того, что извергся
липкий фонтан из нефтеносных слоев его подсознания.
- Оторви свой зад от ослицы и марш на жеребца, - говорит Чиб. - Пегас
вот-вот отбывает.
Он говорит, думает напряженно живет данным моментом.
Чиб вылезает из кровати и задвигает ее в стену. Если оставить
кровать, она торчит, вывалившись измятым языком алкоголика, и это нарушает
эстетику его комнаты, разрывает ту кривую, которая является отражением
основ мироздания, это мешает ему заниматься своей работой.
Комната представляет собой внутренность огромного яйца, в остром
конце которого - яйцо поменьше, там туалет с душем. Он выходит оттуда,
подобный одному из гомеровских богоподобных ахейцев: с массивными бедрами,
могучими руками, золотисто-загорелой кожей, голубыми глазами, рыжеватыми
волосами, хотя и без бороды. Телефон звонит, имитируя басистые раскаты,
какие производит одна южно-американская древесная лягушка, как он слышал
однажды по сто двадцать второму каналу.
- О сезам, откройся!
INTER CAECOS REGNAT LUSCUS
Рекс Лускус на фидео, его лицо растягивается по экрану, кожа выглядит
как исклеванное снарядами поле боя времен первой мировой войны. Он носит
черный монокль, прикрывая левый глаз, выбитый в яростной потасовке между
искусствоведами во время трансляции одной из лекций в серии "Я люблю
Рембрандта" по сто девятому каналу. Хотя у него достаточно влиятельных
связей, чтобы вставить новый глаз без очереди, Лускус не торопится.
- Inter caecos regnat luscus, - любит повторять он, когда его
спрашивают об этом, и довольно часто, если даже и не спрашивают. -
Перевод: среди слепых одноглазый - король. Вот почему я дал себе новое имя
- Рекс Лускус, то есть Одноглазый Король.
Ходит слух, распускаемый Лускусом, что он разрешит парням из
биослужбы вставить ему искусственный протеиновый глаз, когда ему попадутся
произведения художника настолько великого, что появится смысл восстановить
свое зрение в полном объеме. Также поговаривают, что он сделает это
довольно скоро, потому что им был открыт Чибиабос Эльгреко Виннеган.
Лускус осматривает жадным взглядом (он любит слова про зрение!)
опушенный участок на голом теле Чиба. Чиб наливается - не соком желания, а
злостью.
Лускус говорит мягко:
- Милый, я всего лишь хотел убедиться, что ты встал и приступаешь к
той ответственно-важной работе, что намечена у тебя на сегодня. Ты должен
подготовиться к выставке, должен! Но теперь, увидев тебя, я вспомнил, что
еще не ел. Как насчет позавтракать вместе?
- Чем будем питаться? - спрашивает Чиб. Он не ждет ответа. - Нет. Мне
надо очень много сделать сегодня. О сезам, закройся!
Исчезает Рекс Лускус, лицом похожий на козла или, как он предпочитает
говорить, это лицо Пана, фавна изящных искусств. Ему даже подрезали уши,
он сделал их себе заостренными. Настоящая бестия.
- Бе-е! - блеет Чиб вслед исчезнувшему видению. - Иа-иа! - уже
по-ослиному. - Чушь и сплошное притворство! Не дождешься, что стану лизать
твой зад, Лускус, и тебе не добраться до моей задницы. Даже если потеряю
премию!
Снова басит телефон. Появляется смуглолицый Руссо Рыжий Ястреб. Нос у
него, как у орла, глаза - осколки черного стекла. Широкий лоб перехвачен
красной тесьмой, она придерживает ободком прямые черные волосы,
ниспадающие на плечи. У него рубашка из оленьей кожи; на шее висит нитка
бус. Он выглядит индейцем прерий, хотя Степные Бизоны, Бешеные Мустанги и
все остальные, имеющие благороднейший римский профиль, вышвырнули бы его
из своего племени. Не то чтобы они настроены антисемитски, просто у них
нет уважения к молодцу, который променял конную скачку на ползанье в
муравейнике города.
Записанный при рождении как Юлиус Аппельбаум, он стал официально
Руссо Рыжим Ястребом в свой Именинный день. Недавно вернувшись из диких
лесов, набравшись первозданной чистоты, он теперь предается разгулу в
греховных рассадниках загнивающей цивилизации.
- Как дела, Чиб? Ребята интересуются, когда ты к нам подскочишь.
- К вам? Я еще не завтракал, и мне еще надо кучу вещей переделать, я
к выставке не готов. Увидимся в полдень!
- Жаль, тебя не было вчера вечером, было на что посмотреть. Пара этих
чертовых египтян захотели пощупать наших девочек, но мы устроили им
неплохой селям-алейкем, раскидав по углам.
Руссо исчез с экрана, как последний из могикан.
Чиб мечтает о завтраке, но тут свистит внутриквартирный переговорник.
О сезам, откройся! Вызывают из гостиной. Клубами ходит дым, настолько
густой, что вентилятором его не разогнать. У дальней стены яйцевидной
комнаты спят на топчанке сводные брат и сестра Чиба. Они заснули, играя в
маму и ее дружка, их рты раскрыты невинно, только у спящих детей бывает
такой ангельский вид. В их закрытые глаза смотрит со стены немигающее око
- как у циклопа, по-азиатски раскосое.
- Ну разве не милашки? - спрашивает Мама. - Так устали дорогуши, что
было не добраться до кровати.
Стол круглый. Престарелые рыцари и дамы собрались вокруг него, их
крестовый поход - за тузом, королем, дамой и валетом. Они облачены лишь в
броню жировых складок. У Мамы нижняя челюсть отвисла, как хоругвь в
безветренный день. Ее груди подрагивают, покрываются гусиной кожей,
разбухают и волнуются на кромке стола.
- Вертеп вертопрахов, - говорит Чиб громко, глядя на ожиревшие лица,
гигантские соски, округлые огузки. Они поднимают брови. Что за чертовщину
несет там наш полоумный гений?
- А ваш детка все-таки приотстал в умственном развитии, - говорит
один из маминых друзей, все смеются и отхлебывают пива. Анжела Нинон, не
желая пропускать кон и полагая, что Мама все равно скоро включит
разбрызгиватели для устранения дурных запахов, писает под себя. Гости
смеются над ней, а Вильгельм Завоеватель выкладывает на стол свои карты.
- Я открываюсь.
- А я всегда открыта, - говорит Мама, и все трясутся от хохота.
Хочется заплакать, но Чиб не плачет, несмотря на то, что его с
детства приучали: плачь, когда возникнет такое желание.
("...тебе полегчает; и возьмем викингов: какие это были мужчины, а
плакали, как малые дети, когда им хотелось". - Из популярной
фидеопрограммы "Материнские хлопоты"; с разрешения двести второго канала.)
Он не плачет, сейчас он чувствует себя человеком, вспоминающим свою
мать, ту, которую любил и которая умерла, но смерть случилась давно. Мать
давным-давно покоится под оползнем жировых складок. Когда ему было
шестнадцать, у него еще была прелестная мать.
Затем она как отрезала его от себя.
СЕМЬЯ, ЧТО ТРАНЖИРИТ, - ЭТО СЕМЬЯ, КОТОРАЯ ЧИСЛО СВОЕ ШИРИТ
(Из лирики Эдгара А.Гриста;
транслировалось по восемьдесят восьмому каналу.)
