коллегой, что вы всегда будете несчастны во вторник, хотя не совсем
разделяю его мнение, что среда для вас лучшее место. Но раз уж вы вбили
себе в голову эту мисс Марло, вам нужно переместиться. Правда, с условием
письменного согласия на курс лечения у психиатра.
Только потом Том понял, что доктор Трауриг хотел от него избавиться
из-за наплыва пациентов. А может, и нет.
Требовалось ждать, пока его бумаги перешлют властям среды. Сражение
было выиграно лишь наполовину - в среде могли от него отказаться. А если
даже он достигнет своей цели - что тогда? Хуже всего, что его может
отвергнуть она, не давая уже никакого шанса.
Это было трудно представить, но она могла так поступить.
Том ласково погладил дверь, а потом прильнул к ней губами.
- Пигмалион по крайней мере мог коснуться Галатеи, - шепнул он. - Я
верю, что боги - совершенно бездушные бюрократы - сжалятся надо мной,
который не может даже коснуться тебя. Верю!
Психолог определил, что он неспособен на долгую связь с женщиной,
впрочем, как большинство мужчин их мира, в котором связи легко создавались
и еще легче рвались. Дженни Марло он полюбил по многим причинам. Она могла
напоминать ему кого-то, кого он любил в детстве. Может, мать? Нет?
Впрочем, все равно. Он узнает это в среду. Самая главная правда
заключается в том, что он любит мисс Марло, поскольку она не может его
отвергнуть, не может надоесть, плакать, кричать на него, оскорблять и так
далее. Любит ее, поскольку она недосягаема и нема.
- Я люблю ее, как Ахилл любил Елену, которую увидел на стенах Трои, -
сказал Том.
- Впервые слышу, чтобы Ахилл любил Елену, - сухо заметил доктор
Трауриг.
- Гомер этого не говорит, но я ЗНАЮ! Разве мог кто-либо устоять перед
ней?
- Откуда мне знать, я ее никогда не видел! Если бы я знал, что ваша
мания усиливается...
- Я поэт! - сказал Том.
- Скорее, у вас чрезмерное воображение. Гм-м. Впрочем, это может
оказаться неплохой штучкой. Сегодня у меня свободный вечер. Знаете, что...
вы разожгли мой интерес. Я приду к вам взглянуть на эту красавицу, эту
вашу Елену.
Доктор Трауриг явился сразу после ужина, и Том проводил его в
сомнамбуларий, как гид, ведущий известного критика к только что
обнаруженной картине Рембрандта.
Доктор долго стоял перед цилиндром, причмокивая и перечитывая табличку
с ее данными, потом повернулся и сказал:
- Я вас понимаю, мистер Пим. Можете рассчитывать на мою поддержку.
- Скажите сами, разве она не прекрасна?! Она же не от мира сего - и в
прямом и в переносном смысле.
- Да, она очень красива. Однако, боюсь, вас ждет жестокое
разочарование, а может, даже безумие, хоть мне и не нравится это ненаучное
определение.
- Рискну, - сказал Том. - Я знаю, что веду себя, как безумец, но чего
стоит мир без безумцев? Взять, к примеру, изобретателя колеса, Колумба,
Джеймса Уатта, братьев Райт или Пастера.
- Трудно сравнивать пионеров науки и их стремление познать правду с
вашим стремлением жениться на этой женщине. Однако, согласен, она
поразительно красива. Но я был бы очень осторожен. Почему она до сих пор
не замужем? Может, с ней что-то не в порядке?
- Насколько я знаю, она могла сделать это сто раз! - ответил Том. -
Может, ее постигло разочарование и она поклялась, что будет ждать
настоящего мужчину? Может...
- Нет здесь никакого "может", - прервал Трауриг. - Но мне кажется, в
вашем теперешнем состоянии опаснее оставаться во вторнике, чем перебраться
в среду.
- Значит, вы согласны?! - воскликнул Том, хватая доктора за руку и
тряся ее.
- Допустим. Но у меня остались некоторые сомнения.
Взгляд доктора унесся куда-то вдаль. Том рассмеялся, отпустил его
руку и похлопал по плечу.
- Признайтесь - она произвела на вас впечатление. Конечно, ведь вы не
каменный.
- Девушка превосходная, согласен, но подумайте еще раз. Если вы
переместитесь и она вас отвергнет, это может кончиться безумием.
- Не кончится. Мое положение не станет хуже, чем оно есть. Напротив,
улучшится. По крайней мере, я буду видеть живую девушку.
Весна и лето пролетели, как молния. И вдруг - утро, которое навсегда
останется в его памяти: разрешение! А вместе с ним инструкция, что нужно
сделать, чтобы переместиться в среду. Впрочем, довольно простая. Прежде
всего проследить, чтобы механики пришли днем и перенастроили часовой
механизм в полу. Он не мог понять, почему нельзя просто дождаться среды
вне сомнамбулатора, но уже давно перестал вникать в логику бюрократической
системы.
Том решил ничем не говорить своим соседям, в основном из-за Мабель,
но она все равно узнала от кого-то из студии. Увидев его за ужином, она
расплакалась и убежала к себе наверх. Ему было неприятно, но он не пошел
ее утешать.
Вечером он вошел в сомнамбуларий с бьющимся сердцем. Все уже знали:
он не сумел сохранить это в тайне и сейчас был рад, что сказал им. Они
принесли напитки и вместе выпили несколько тостов. Наконец, пришла Мабель
и, вытирая слезы, пожелала ему всего наилучшего. Она знала, что Том не
любил ее, и ей было жаль, что никто не влюбился в нее, просто заглянув в
сомнамбулатор.
Узнав, что он был у доктора Траурига, она сказала:
- Это очень влиятельный человек, советник Сола Воремвольфа. Говорят,
со связями даже в других днях. Он редактор "Психических Течений", одного
из немногих журналов, читаемых другими людьми.
ДРУГИЕ - это, конечно, те, кто жил от среды до понедельника.
Том признал, что доволен визитом к Трауригу. Может, именно благодаря
его вмешательству власти среды так быстро решили дело. Границы между
мирами пересекались редко, но было тайной Полишинеля, что влиятельные люди
делали это, когда хотели.
Том, дрожа, стоял напротив цилиндра Дженни. В последний раз, думал
он, я вижу ее в состоянии сомнамбуляции, в следующий раз она будет теплой
и живой - девушкой из плоти и крови.
- Ave atque vale! [Здравствуй и прощай! (лат.)] - громко сказал он.
Ему устроили овацию, и только Мабель сказала:
- Как это банально!
Они думали, что он обращается к ним.
Войдя в сомнамбулатор, он закрыл дверь и нажал кнопку. Глаза он
оставит открытыми, чтобы...
Среда. Хотя вокруг ничто не изменилось, ему показалось, что он
оказался на Марсе.
Открыв дверь, он вышел. Лица семи ждавших его людей он уже видел, их
фамилии читал на табличках.
Уже собравшись сказать им "добрый день", он вдруг заколебался.
Сомнамбулатор Дженни Марло исчез.
Том схватил за руку ближайшею мужчину.
- Где Дженни Марло?
- Пустите меня! Она переехала во вторник.
- ВТОРНИК?!
- Ну да. Она уже давно хотела отсюда выбраться. Этот день для нее не
подходил. Здесь она плохо чувствовала себя, это несомненно. Два дня назад
она сказала, что просьбу ее наконец удовлетворили - вероятно, помог
какой-то влиятельный психиатр из вторника. Он был здесь, увидел ее в
сомнамбулаторе и - готово.
Стены, люди и сомнамбулаторы завертелись у него перед глазами. Время
гнулось то в одну, то в другую сторону, это был вообще НИКАКОЙ день. Том
оказался заперт в каком-то странном времени, которое вообще не должно было
существовать.
- Она не может этого сделать!
- Конечно, нет! Она уже это сделала!
- Но... но ведь нельзя перемещаться больше одного раза.
- И в этом состоит ее проблема.
Его проблема тоже состояла в этом.
- Не нужно было ему ее показывать! - сказал Том. - Свинья! Неэтичная
свинья!
Том Пим долго стоял неподвижно, прежде чем пойти на кухню. За
исключением людей, все вокруг было то же самое. Отправившись в студию, он
играл там в комедии положений, ничем не отличавшейся от тех, в которых он
выступал во вторник, а вечером смотрел новости. У президента Соединенных
Штатов были другие лицо и фамилия, но сказанное им вполне мог сказать
президент из вторника. Тома представили секретарше режиссера; звали ее не
Мабель, но это ничего не меняло.
Единственное различие состояло в том, что здесь не было Дженни, но то
было различие принципиальное.
Филип ФАРМЕР
ПОДНЯТЬ ПАРУСА!
Брат Проводок сидел неподвижно, заклинившись между стеной и
реализатором, двигались только его глаза и указательный палец. Время от
времени палец быстро ударял по клавише на пульте, а зрачки, серо-голубые,
как родное ирландское небо, косили к открытой двери toldilli, небольшой
будки на корме, где он притаился. Видимость была слабой.
Снаружи он видел мрак и фонари у релинга, о который опирались двое
моряков, а за ними качались яркие огни и темные контуры "Ниньи" и "Пинти".
Еще дальше тянулся до самого горизонта Атлантический океан, окрашенный
кровавой восходящей Луной.
Над тонзурой монаха висела одинокая лампа с угольным электродом,
освещая его лицо, одутловатое и сосредоточенное.
В тот вечер эфир трещал и свистел, но наушники, прижатые к ушам
монаха, продолжали передавать точки и тире, посылаемые оператором из
Лас-Пальмас на Гран Канариа.
Ззззз! Значит, хереса у вас уже нет... Поп!.. Плохо... Щелк!.. Ты,
старая винная бочка... Зззз... Да прости вам Господь ваши грехи...
Масса сплетен, сообщений и так далее... Свист!.. склоните уши, а не
затылки, неверные... Говорят, турки собирают... Щелк!.. войска для похода
на Австрию. Ходят слухи, что летающие сосиски, которые видели над
столицами христианского мира, турецкого происхождения. Говорят, их
сконструировал ренегат-роджерианец, принявший магометанство... А я скажу...
зззз... на это. Никто из нас так не поступил бы. Это ложь,
распространяемая нашими врагами ради нашей дискредитации. Но многие верят...
Как по-твоему, далеко ли сейчас Адмирал от Чипанга?
Срочно! Савонарола проклял сегодня папу, флорентийских богачей,
греческое искусство и литературу, а также эксперименты учеников святого
Роджера Бэкона... Зззз!.. У этого человека возвышенные цели, но он
безрассуден и опасен... Я предсказываю, что он кончит на костре, на
который отправляет нас...
Поп!.. Умрешь со смеху... Два ирландских наемника, Пэт и Майк, шли по
улице Гранады, когда некая прекрасная сарацинка перегнулась с балкона и
вылила на них ведро, полное... свист!.. а Пэт взглянул вверх и... Щелк!..
Хорошо, правда? Брат Жуан рассказал это прошлой ночью...
P.V... P.V... Дошло до тебя?.. P.V... P.V... Да, я знаю, что это
опасно, но нас никто не подслушивает... Зззз... По крайней мере я так
думаю...
В общем, эфир прогибался и шел волнами от их депеш. Вскоре Брат
Проводок отстучал то самое P.V., которое закончило их разговор - "Pax
vobiscum" ["Мир вам" (лат.)], потом вытащил вилку, соединявшую наушники с
аппаратом, снял их с ушей и, как требовал устав, поместил над висками.
На полусогнутых он выбрался из toldilli, болезненно задев при этом
животом торчащую доску, и подошел к релингу. Там де Сальседо и де Торрес
разговаривали вполголоса. Большая лампа освещала рыжеватые волосы пажа и
буйную черную бороду переводчика. Розовое сияние шло от гладко выбритых
щек монаха и светло-пурпурной роджерианской рясы. Капюшон, откинутый на
спину, служил сумкой для писчей бумаги, пера, чернильницы, книги шифров,
небольших ключей и отверток, логарифмической линейки и пособия ангельских
правил.
- Ну, старичок, - фамильярно окликнул его молодой де Сальседо, - что
услышал из Лас-Пальмас?
- Сейчас ничего. Слишком большие помехи. Из-за этого, - он указал на
