и когтей. Рядом с ними было заботливо уложено каменное и деревянное
оружие, а также куски мяса мамонта и носорога. Тела прикрыли шкурами и
высыпали на них пригоршню медвежьих зубов.
Как только в могилу полетели первые комья земли, родственники убитых
приступили к погребальному танцу.
Они описывали круги вокруг могилы. Жалобно скулили и били себя в
грудь кулаками, взывая к духу Великого Медведя. Позднее Речел попыталась
выяснить точку зрения туземцев на потустороннюю жизнь, но оказалось, что
кроманьонцы, как и современные дикари, имеют самые туманные и
противоречивые представления о мире ином.
Чтобы захоронение не разрыли звери, люди соорудили над ним холм из
камней.
Гламуг в медвежьей маске плясал вокруг могилы, монотонно распевая и
помахивая дубиной. Закончились похороны грандиозным пиром.
Все это время ученые стояли в стороне и вели съемку.
Вечером по дороге домой Речел сказала:
- Удивительно, что никаких следов этого или подобного захоронения не
сохранилось до нашего времени. Что могло случиться?
Драммонд пожал плечами.
- Наверное, это произошло потому, что могилы раскапываются хищниками,
размываются водой, разрушаются при возведении домов и иных построек. Кроме
того, я думаю, многие захоронения не обнаружены лишь потому, что не было
времени или достаточно причин для раскопок. Раскопки же обычно не дают
ничего, кроме каменных бус и предметов быта.
- Когда вернемся, - сказала Речел, - я попробую провести на этом
месте самые тщательные раскопки. Ничто от нас не скроется, будь то
окаменелый медвежий зуб или копья.
- За четырнадцать тысяч лет многое может случиться, - последовал
ответ.
Прошло еще два дня.
Все это время Речел не давала покоя ни себе, ни мужу. Драммонд
призывал ее хранить спокойствие или, по крайней мере, держать свои страхи
при себе. Он признавал, что Речел имеет право беспокоиться в случае
долгого отсутствия любого из коллег, но, несмотря на это, очередная ссора
все же вспыхнула, и скрыть ее от фон Биллмана не удалось. Лингвист
сохранял молчание, чтобы самому не оказаться втянутым в нее.
Супруги Силверстейн, по его мнению, были учеными, а следовательно,
должны были оставить эмоции в две тысячи семидесятом году.
Фон Биллман понимал, что Речел не в силах устоять перед чарами
Грибердсона, которого она уже давно боготворила, но считал, что открытое
выражение чувств может причинить ущерб делу.
На пятый день Джон Грибердсон вернулся в лагерь. С ним пришли еще
двое.
Грибердсона узнали не сразу, настолько он зарос за эти дни. Его
спутники не уступали ему в росте и были столь же широки в плечах.
Волосы у одного были рыжие, у другого - темно-каштановые. Незнакомцы
были широкими в кости, голубоглазыми, и у обоих ребра выпирали наружу. В
их явно кавказской внешности можно было заметить и отдельные монголоидные
черты.
Грибердсон сделал несколько шагов в сторону стойбища, но увидев, что
пришельцы стоят в нерешительности, дал им знак следовать за собой. Гости,
оставив при себе лишь деревянные ножи и пояса, сложили на землю копья,
атлатлы и бумеранги и пошли вперед.
Грибердсон представил их. Звали гостей Клхмахнач и Рхтиноих. Они
нервно улыбались и говорили на каком-то шепелявом наречии. Прислушавшись,
фон Биллман вдруг так широко улыбнулся, что, казалось, лицо его вот-вот
треснет. Грибердсон рассмеялся:
- Роберт, этот язык - музыка для лингвистов. Очень мало гласных, а
согласные преимущественно глухие. Ничего подобного в Европе не
встречалось.
Жителям стойбища пришельцы не понравились. Таммаш громко протестовал
и угрожающе жестикулировал. Гости ближе придвинулись друг к другу. Лица их
по-прежнему ничего не выражали.
Ламинак, завидя Грибердсона, со всех ног бросилась к нему и вцепилась
в его пояс.
Грибердсон погладил ее по голове и ласково сказал, что рад видеть ее.
Затем он мягко отстранил девочку, а подоспевшая мать схватила ее за руку и
оттащила в сторону.
- Поздравляю с новой победой, - сказала Речел и неестественно
улыбнулась.
Грибердсон не ответил. Он обратился к племени с речью, призывая
принять с миром пришельцев-вотаграбов или крихшников, что на их языке
означало "люди". Воташимги не в состоянии были произнести это слово ни
правильно, ни с ошибками. Они не хотели даже пытаться. Для них чужаки
остались вотаграбами.
Грибердсон не объяснил, как ему удалось уговорить вотаграбов выслать
парламентеров. Не говорил он также и о мести за убитых воташимгов. Он
сказал, что отныне воцарится мир. Ради которого племя соседей согласно
даже откочевать подальше. Во избежании недоразумений будет установлена и
помечена вехами граница. Местонахождение границы будет доведено до
сведения жителей стойбища. Переходить ее будет запрещено.
Сообщение это пришлось воташимгам не по душе. Им хотелось, чтобы
обидчики заплатили око за око, а еще лучше - два ока за одно.
Они не могли понять, почему Грибердсон, такой могучий волшебник и
воин, отказывается от мести.
Джон Грибердсон сказал, что мог бы легко уничтожить все племя
соседей, но в этом нет необходимости.
Впоследствии он объяснил коллегам, что в тот миг не было нужды
вдаваться в глубины этики и морали. Современная философия воташимгам не по
зубам. Самое удобное - диктовать свою волю с позиции божества.
Это дикари могли понять. Если не убеждает логика, убедит сила.
Великий волшебник и непобедимый воин так приказал, и он требует, чтобы его
воля выполнялась.
Нравится им это или нет, они обязаны повиноваться.
Грибердсон приказал начинать пир, и двое чужих, расположившись рядом
с учеными и старейшинами племени, стали есть вместе с ними. Только тогда
они позволили себе немного расслабиться. Воташимги не любили убивать тех,
кто ел с ними на одном пиру. Участие в трапезе гарантировало гостям
безопасность. Тем временем ученые осмотрели бумеранги гостей, которые были
изготовлены из тяжелого тонковолокнистого дерева и утыканы осколками
кремня.
В здешних краях такого дерева не было.
Грибердсон сообщил, что за все эти дни сумел выучить лишь несколько
слов на языке чужаков, из которых с большим трудом можно построить
несколько фраз. По его мнению, язык возник где-то на юге, оттуда же, по
всей видимости, дикари принесли и бумеранги. Может быть, из Иберии, или из
Северной Африки.
- Я считаю, путешествие на юг нам не повредит, - сказал Грибердсон.
Он откусил кусок жареной козлятины и добавил:
- И вообще, надо побыстрее убираться отсюда, чтобы не пришлось
зимовать. Зима в южных краях должна быть мягче, идти будет нетрудно. Кроме
того, не мешает нам осмотреть перешеек между Африкой и Испанией, да и саму
Северную Африку.
- А разве не опасно так далеко уходить от корабля? - спросил
Драммонд. - Я согласен, что изучение южных районов было бы совсем не
лишним. Но мы должны помнить, что наша гибель...
- Это гибель экспедиции, гибель единственного шанса изучить
Мадленскую эпоху. Нет, мы не имеем права отдаляться от базы. Здесь мы
держим ситуацию в руках. Стоит нам уйти, и мы сразу же станем беззащитными
перед любой случайностью. Мы должны...
- Все, что может случиться с нами на юге, может случиться и здесь, -
сказал Грибердсон. - Подумайте как следует. До осени остался еще месяц. За
это время мы сможем обсудить любые детали.
- А тем временем я, - вмешался фон Биллман, - изучу язык вотаграбов.
Вы не будете возражать, если я вас покину и найду гостей.
- Вовсе нот. Кстати, я хотел обратить ваше внимание вот на что.
Неплохо было бы взять на анализ кровь вотаграбов, если вас, конечно, это
не затруднит.
- Сейчас же возьму оборудование и приступлю к работе, - сказал
польщенный немец, вставая.
- Лучше завтра.
Грибердсон улыбнулся.
- Нам необходимо поговорить о политике в отношении вотаграбов. Нужно,
чтобы каждый четко понял нашу позицию. А это не так просто, потому что
объясняться с ними мы можем лишь с помощью знаков.
Было очень поздно, когда погасли огни и усталые ученые, воташимги и
гости легли спать. Но Грибердсон был доволен, он убедил туземцев, что
между племенами возможна дружба. На следующее утро фон Биллман уложил в
ранец внушительный сверток и вышел в сопровождении двух вотаграбов,
нагруженных приборами и инструментами.
Он был в отличном настроении и шутил.
Вотаграбы не понимали слов, но догадывались, что он шутит, и
улыбались за компанию.
Провожая его взглядом, Речел спросила:
- Разумно ли с нашей стороны отпускать его одного, Джон? Грибердсон
не ответил. У него выработалась привычка, особенно в общении с Речел, не
отвечать на вопросы, которые не нуждались в ответе.
Речел поджала губы и взглянула на Драммонда. Тот пожал плечами и
отошел.
Драммонд понимал, что Речел хочет заручиться его моральной
поддержкой, прежде чем начать говорить с Грибердсоном о его прошлом.
Но фон Биллман ушел столь неожиданно, что они растерялись. Казалось,
с приходом Грибердсона все выяснится, но вот он здесь и по-прежнему
неприступен. Но если даже он ответит на все вопросы, что тогда? Им еще
долго жить и работать вместе. Речел упорно отвергала любые подозрения о
том, что Грибердсон занял должность руководителя экспедиции при помощи
грязной игры.
Драммонд с оттенком иронии интересовался у жены, откуда такая
уверенность в непогрешимости начальника.
Речел ссылалась на подсознательное чутье, на женскую интуицию, пусть
иррациональную, но всегда безошибочную. Интуиция говорила ей, что
Грибердсон не преступник и не маньяк. Она знала, что Джон - очень гуманная
личность, как моль знает, что летящий предмет - не летучая мышь. Когда она
сказала об этом Драммонду, тот рассмеялся и спросил, как могло случиться,
что Речел стала доктором зоологии?
Рассердившись, Речел заявила, что он напрасно не верит в ее интуицию,
которая в свое время подсказала ей, что Силверстейн сильный человек,
хороший муж и что он ее любит. Время показало, что она ошибалась. Вполне
может быть, что она ошибается и сейчас. Эти слова задели Драммонда за
живое, и ссора разгорелась вновь.
4
Лето промелькнуло быстро, и на смену ему пришла короткая осень
ледниковой эпохи. Грибердсону не давала покоя мысль о путешествии к югу,
хотя бы и кратковременном. Но здесь, на этой небольшой территории,
оставалось еще столько работы, что, казалось, любой перерыв мог лишь
причинить ущерб делу. Грибердсон сверх собственных ожиданий продвинулся в
изучении языка воташимгов, пополнив свой словарный запас. Язык этот,
довольно неудобный для обмена интеллектуальными идеями, открывал на
удивление широкие возможности для передачи эмоций, ощущений и впечатлений,
и оказался вполне совершенным, когда затрагивал привычные для воташимгов
технологию и предметы: охоту, сорта поделочных камней, оттенки пламени,
формы сугробов выпавшего снега и разновидности пород животных.
Считать можно было на языке воташимгов до двенадцати. За пределами
этого числа использовалось понятие "много". Но иногда туземцы могли
подробно описать любого бизона из стада в сорок голов.
Эти люди с феноменальной легкостью запоминали длиннейшие сказания и
колдовские заклинания. Певец Везвим мог без передышки прочесть нараспев
поэму в четыре тысячи строк. В присутствии Грибердсона он делал это трижды
за два месяца, и содержание поэмы при этом практически не менялось.
Впрочем, если у певца появлялось желание импровизировать, он мог позволить
