Он снова вспомнил золотистые лужицы ее глаз, прикосновение
ее кожи - шелка, натянутого на что-то твердре, хрупкость ее
тела, легкость, с которой он ее нес.
- Что нужно тебе здесь? - прошептал он. - Откуда ты?
Несколько минут он молча ее разглядывал, потом встал,
отыскал в шкафу сухие ботинки и обулся. Надел фланелевую
рубашку, очень теплую, затем обернул спящую девушуку одеялом,
перенес в машину и уложил на заднее сиденье. Вернулся в дом за
сторым обеялом и набросил его сверху.
Он поехал вверх по своей улице, избегая города и
направляясь к окраинной дороге, ведущей все выше и выше в
горы. Домик Стюярта Уинкля, подумал он. Уинкль предлагал ему
пользоваться им в любое время. Он ехал осторожно, медленно
проходя повороты, стараясь не болтать ее на заднем сиденье. Он
съехал с шоссе на грунтовую дорогу, вокруг него теснее
сомкнулся лес. Время от времени виднелся океан, потом он опять
свернул и опять потерял океан из виду. Дорога взбиралась на
крутой горный склон, вверх, все время вверх; других машин на
ней не было. Лесорубы больше здесь не работали, теперь это
была территория, принадлежащая штату, неприкосновенная, по
крайней мере сейчас. Он остановился в одном из тех мест,
откуда был виден океан, и некоторое время смотрел на вечно
катящиеся волны, неизменные и непостижимые. Потом поехал
дальше. Домик находился высоко в горах. Здесь, на верхотуре,
деревья росли мощные, неохватные и молчаливые, в густой тени
под их кронами пробивался невысокий подлесок. Домик был из
грубых досок мамонтова дерева, обогревался дровяной печью,ни
водопровода, ни электричества. Были в нем керосин для лампы,
множестов сухих дров под навесом и полная кладовка еды,
которой Стюарт Уинкль велел распоряжаться по собственному
усмотрению. В единственной спальне стояли две двойные кровати,
а в жилой комнате - диванчик, который тоже раскладывался в
постель для двоих. Кроме двух комнат в домике была лишь кухня.
Он внес девушку внутрь и уложил на одну из кроватей; она
была полностью закутана в одеяла и походила на кокон. Он
торопливо растопил печь и принес солидный запас дров. Она
совсем как тепличная орхидея, подумал он, ей нужно много
тепла. Когда домик начал прогреваться, он скинулверхнюю одежду
и лег рядом с ней, так, как он это делал раньше, и как и
раньше, она прильнула к его телу, растеклась по нему, впитывая
его тепло. Время от времени он дремал, а в промежутках тихо
лежал, вспоминая свое детство, жару, что обволакивала Индиану,
подобно осязаемому покрывалу, смерчи, прилетавшие иногда -
смертоносные воронки, высасывающие жизнь и крушащие все
вокруг. Он дремал, видел сны и просыпался, и продлжал видеть
сны наяву.
Он встал, чтобы подбросить в огонь дров, и бросил в печь
пленки, что дала ему на сохранение Мэри Бет. Сходил на кухню,
накачал воды из колонки, напился, снова улегся рядом с
ней.Усталость во всем теле возросла, но она была приятной. Его
слабость была безболезненной, какая-то расплывчатая
неопределенность между сном и явью. Иногда он негромко говорил
ей что-то, но совсем немного, и слова забывались тут же, едва
сформировавшись. Лучше было просто тихо лежать и не
шевелиться. Время от времени она резко вздрагивала, потом
расслаблялась снова. Наступили сумерки, темнота, потом снова
сумерки. Несколько раз он вставал, не давая огню пограснуть.
Когда наступил новый день, он встал, пошатываясь, словно
пьяный, оделся и пришел на кухню сделать себе растворимый
кофе. Тут он ощутил сзади ее присутствие. Она стояла, почти
столь же высокая, как и он, но невероятно хрупкая, не худая,
но тоненькая, как соломинка. Золотые глаза были широко
распахнуты. Он не смог понять выражение ее лица.
- Можешь что-нибудь съесть? - спросил он. - Выпить воды?
Она посмотрела на него. Черная мантия с головы исчезла.
Она стояла лицом к нему, и мантии нигде не было видно.
Странные складки кожи в паху, бескостность тела, отсутствие
волос, грудей, сам цвет ее кожи выгляднли теперь нормальными,
не чужими и не отталкивающими. Он знал, что кожа ее подобна
прохладному шелку. И знал также, что это не женщина, не "она",
но нечто, чему здесь не место, существо, "оно".
- Ты можешь говорить? Понимаешь ли меня вообще?
Выражение ее лица было столь же непонятным, как у дикого
существа, лесного животного - чуткое, разумное, непознаваемое.
- Пожалуйста, - беспомощно произнес он, - если ты способна
понимать меня, кивни. Вот так. - Он показал ей, и через
секунду она кивнула. - А вот так - если нет, - сказал он. Она
снова повторила его движение.
- Ты понимаешь, что люди тебя разыскивают?
Она медленно кивнула. Затем очень решительно повернулась,
и он увидел, что вместо черной мантии, росшей на голове и
спускавшейся на спину, теперь переливается радугой пастельных
оттенков нечто мерцающее и сияющее. Эдди затаил дыхание, и это
нечто шевельнулось и слегда раскрылось.
В хижине ей не хватало места, чтобы расправить крылья
полностью. Она развернула их от стены до стены. Они были
похожи на газовую ткань, тонкие, наполненные живым светом. Не
сознавая, что он двигается, Эдди подошел к одному крылу и
коснулся его. Оно было твердое, как сталь, и прохладное. Она
посмотрела на него глазами из расплавленного золота и сложила
крылья снова.
- Мы уедем куда-нибудь, где тепло, - хрипло выдавил Эдди.
- Я спрячу тебя. Как-нибудь незаметно провезу. они тебя не
получат! - Она прошла через комнату, остановилась у двери и
секунду рассматривала дверную ручку. Когда она потянулась к
ручке, он неуклюже рванулся к ней, но она уже открыла дверь и
выскользнула наружу.
- Стой! Ты замерзнешь! Умрешь!
На лесной поляне, куда падали пробивающиеся сквозь
огромные деревья косые лучи солнца, она обернулась, подняла
вверх лицо и полностью расправила крылья. Легко, словно
бабочка или птица, она взмыла в воздух, сверкая сияющими
теперь крыльями, и ему показалось, что она исчезла, когда свет
от крыльев стал отражаться во все стороны.
- Остановись! - снова крикнул Эдди. - Пожалуйста!
Остановись, ради бога! Вернись!
Она поднялась выше и взглянула на него сверху вниз
золотыми глазами. Внезапно воздух словно затрепетал от звуков,
трелей, арф и флейт. Ее рот был закрыт, но звуки становились
громче, пока Эдди не рухнул на колени и со стоном не прижал
руки к ушам. Когда он посмотрел снова, она все еще
поднималась, сияя, становясь невидимой, и сияя снова. Потом
исчезла. Эдди уткнулся лицом в толстую подушку еловой хвои и
лесного перегноя и лежал неподвижно. Он почувствовал, как его
дергают за руку и услышал яростные проклятия Мэри Бет, но они
доносились словно издалека. Он застонал и попытался уснуть
снова, но она не позволила.
- Скотина проклятая! Грязный сукин сын! Ты позволил ей
улететь! Ведь так? Отпустил!
Он попытался оттолкнуть ее руки.
- Зараза! Вставай! Слышишь! И не воображай, что я дам тебе
сдохнуть прямо здесь! Это было бы слишком хорошо для тебя,
бурдюк с жиром. Вставай!
Он неохотно встал на четвереньки, потом поднялдся и оперся
на нее. Она повела его к хижине, проклиная всю дорогу, пока не
уложила на диван, а потом нависла над ним, скрестив на груди
руки и бросая в него яростные взгляды.
- Почему? Скажи мне только, почему? Ради всего святого,
скажи мне, Эдди, почему? Только не вздумай опять вырубиться, -
закричала она. - Открой свои чертовы глаза и держи их
открытыми!
Она трясла и щипала его, заставлял пить привезенное с
собой виски, потом кофе. Заставила встаь, походить немного по
комнате, снова усадила, снова напоила. Всю ночь она не
позволяла ему уснуть или даже прилечь.
На рассвете пошел моросящий дождь. Эдди казалось, что он
очень долгое время был где-то далеко, в очень отдаленном
месте, почти не оставившем воспоминаний. Он вслушался в шорох
дождя и поначалу ему почудилось, что он в своем маленьком
домике, но потом он понял, что он в какой-то странной хижине
рядом со спящей в кресле Мэри Бет. Он посмотрел на нее с
удивлением и затряс головой, пытаясь прояснить мысли. от его
движения она сразу проснулась.
- Проснулся, Эдди?
- Кажется. Что это за дом?
- Разве не помнишь.
Он едва не произнес "нет", но призадумался и внезапно
вспомнил. Он встал и обвел комнату встревоженными глазами.
- Его нет, Эдди. Оно улетело и бросило тебя умирать. Ты
мог умереть, Эдди, если бы я не приехала. Понимаешь, о чем я
говорю?
Он снова сел и обхватил голову руками. Он знал, что она
говорит правду.
- Скоро станет светло, - сказала она. - Сейчас я сделаю
что-нибудь поесть, потом поедем в город. Я привезу тебя. Через
день-другой вернемся за твоей машиной. - Она встала и
застонала. - Боже мой, у меня такое ощущение, будто я всю ночь
боролась с медведями. Все тело болит.
Она прошла вблизи него и на короткий миг опустила руку на
его плечо. - К черту, Эдди. К черту, и все.
Через минуту он тоже встал, прошел в спальню и посмотрел
на кровать, на которой пролежал всю ночь рядом с ней. Он
медленно подошел поближе и увидел остатки ее мантии. Когда он
попытался ухватить их пальцами, они рассыпались в пыль.
(с) 1990 перевод с английского А.Новикова Kate Wilhelm.
And the Angels Sing: OMNI, vol.12, N 8 May 1990
