пляжа.
- Знаешь, чего хочет каждая женщина? Иметь что-то
стоящее того, чтобы быть украденным. - Он грустно
усмехнулся. - Я имею в виду, помимо всего остального. Еще
они мечтают, чтобы их пару раз вздули и заставили встать на
колени... Наш новый психолог очень неплох, а? Он нас еще
не подводил. Анна, может быть, побрыкается немного, но это
пройдет.
- Она не согласится на настоящее ограбление, - сказал
Джон и подчеркнуто громко добавил: - Я тоже не соглашусь.
- Но мы ведь можем его разыграть, - сказал Херб. - От
нас больше ничего и не требуется, Джонни, только подбросить
идею, а все остальное разыграть.
Джон уставился ему в спину. Он хотел в это верить.
Очень хотел.
- Все это начиналось не так, Херб. Что произошло? -
Теперь голос его звучал спокойнее.
Херб отвернулся от окна. Из-за яркого солнца у него за
спиной лицо его казалось совсем темным.
- 0'кей, Джонни, я согласен. Все действительно
начиналось не так. Но жизнь ускоряется, вот в чем дело. Ты
создал свой аппарат, и то, что мы задумали, выглядело
прекрасно, но этого хватило ненадолго. Мы давали им
ощущение риска, и чувства, которые охватывают тебя, когда
учишься кататься на горных лыжах, и автомобильные гонки, и
все, что мы могли придумать, но этого оказалось мало.
Сколько раз можно прыгнуть с трамплина первый раз в жизни?
Проходит время, и им хочется новых потрясений. Ты-то
неплохо устроился, а? Ты купил себе новенькую сияющую
лабораторию и закрыл дверь. Ты купил время и оборудование,
и когда что- нибудь не получается, ты можешь все бросить и
начать сначала, и никого это не касается. А теперь
представь, каково пришлось мне, детка! Я каждый день должен
придумывать что-то новое, что всколыхнет Анну и через нее
всех этих милых маленьких скучных людей, про которых даже
нельзя сказать, что они живут, пока они не подключатся к
телевизору. Думаешь, это легко? Пока Анна была зеленой
девчонкой, ей все казалось новым и интересным, но сейчас,
мальчик мой, это уже не так. Поверь мне, совсем не так.
Знаешь, что она сказала мне месяц назад? Что она смотреть
не может на мужчин. Это наша-то маленькая вертихвостка
Анни! Устала от мужчин!
Джон подошел и повернул его лицом к свету:
- Почему ты мне ничего не сказал?
- Почему, Джонни? А что бы ты такое сделал, чего не
делал я? Я искал нужного парня. Что бы ты придумал для нее
нового? Это делал я, малыш. С самого начала ты хотел,
чтобы тебя оставили в покое. 0'кей. Я тебя не трогал. Ты
хоть раз читал бумаги, которые я тебе присылал? Ты ведь их
подписывал, малыш. Все, что делалось, подписано нами
обоими. Так что не надо мне про то, что я тебе ничего не
говорил. Не надо!
Лицо его стало уродливо красным, на шее вздулась вена, и
Джон забеспокоился. Вдруг у него высокое давление? Вдруг у
него случится приступ, и он умрет во время одной из таких
нервных вспышек? Джон оставил его у окна и отошел.
Он читал бумаги. Херб, конечно, прав: все, что он
хотел, это чтобы его не трогали. Схему предложил он. После
двенадцати лет работы над прототипами в лаборатории он
показал свой аппарат Хербу Джевитсу. Херб тогда считался
одним из крупнейших продюсеров на телевидении; теперь он
стал самым крупным продюсером в мире.
Схема его ничего особенно сложного собой не представляла.
Человек с электродами, вживленными в мозг, мог транслировать
свои эмоции, которые, в свою очередь, ничто не мешало
передавать в эфир и принимать на специальные шлемы. Через
шлемы эти эмоции ощущали зрители. Ни слова, ни мысли не
передавались, только основные эмоции: страх, любовь,
раздражение, ненависть... Это, плюс телекамера, передающая
то, что человек видит, плюс наложенный звук, и вы в полном
смысле тот человек, с которым происходит что-то интересное,
за исключением одного важного отличия: если будет слишком,
вы можете выключить аппарат. "Актер" не может.
Очень простая схема. Камера и звуковая дорожка на самом
деле даже не очень нужны: многие пользователи вообще
никогда не включают изображение и звук, позволяя
собственному воображению заполнять эмоциональную трансляцию.
Шлемы не продавались, а только сдавались на время после
непродолжительного сеанса подгонки. Годовая лицензия -
всего пятьдесят долларов. Общее число абонентов - тридцать
семь миллионов. Когда растущий спрос на все более и более
длительные периоды трансляции вытеснил их из каналов
обычного телевидения, Херб создал свою собственную телесеть.
Из еженедельной одночасовой передачи шоу превратилось в
ежевечернее, а теперь в эфир шло уже по восемь часов прямой
трансляции и восемь часов записи ежедневно.
То, что началось как "День в жизни Анны Бьюмонт", стало
жизнью в жизни Анны Бьюмонт, а публика требовала еще и еще.
Анна появилась в сопровождении целой свиты обычно
окружавших ее людей: парикмахеров, массажистов, костюмеров,
сценаристов... Выглядела она устало и, увидев Джона и
Херба, одним движением руки отослала всю свиту прочь.
- Привет, Джон, Херб, - сказала она.
- Анна, крошка, ты выглядишь просто великолепно! -
воскликнул Херб, обнял ее и поцеловал.
Она стояла спокойно, опустив руки по бокам. Высокая,
стройная, с пшеничного цвета волосами и серыми глазами. С
широкими высокими скулами и твердой линией рта, может быть,
чуть-чуть слишком большого. На фоне глубокого
красно-золотого загара ее белые зубы показались Джону белее,
чем он когда-либо помнил. Слишком сильная и твердая, чтобы
думать о ней как о красотке, она все же была красивой
женщиной. Когда Херб отпустил ее, она повернулась к Джону и
после секундной нерешительности протянула ему изящную
загорелую руку, сухую и прохладную в его ладони.
- Как ты, Джон? Мы давно не виделись.
Он был рад, что она не поцеловала его и не назвала
"дорогой". Анна улыбнулась краешком рта и мягко высвободила
свою руку, потом повернулась к Хербу. Джон двинулся к бару.
- Все. С меня довольно, Херб, - голос ее звучал слишком
спокойно. Не отрывая взгляда от Херба, она взяла
предложенный Джоном бокал.
- А что случилось, крошка? Я только что смотрел тебя. И
сегодня ты была бесподобна, как всегда. У тебя еще не
пропал дар, крошка. Ты по-прежнему берешь за душу.
- Что за фокус с ограблением? Ты, должно быть, совсем
рехнулся...
- А, это... Послушай, Анна, крошка, клянусь тебе, я
ничего об этом не знаю. Лафтон сказал тебе правду. Мы с
ним договорились, что остаток этой недели ты просто
отдыхаешь, правильно? Это тоже идет в эфир, крошка. Когда
ты отдыхаешь и развлекаешься, тридцать семь миллионов
человек отдыхают и радуются жизни. Это замечательно.
Нельзя же их все время будоражить. Они любят разнообразие.
Джон молча протянул ему стакан виски с водой. Херб не
глядя взял. Анна следила за ним холодными глазами, потом
вдруг рассмеялась. Но в смехе слышалось что-то горькое,
циничное.
- Ты же не дурак, Херб. Зачем ты строишь из себя дурака?
- Она сделала глоток, глядя на него над краем бокала. - Я
тебя предупреждаю: если кто-нибудь заберется сюда грабить
меня, я поступлю с ним, как с настоящим грабителем. После
сегодняшней трансляции я купила пистолет, а стрелять я умею
с десяти лет. И еще не разучилась. Херб, я убью его, кто
бы он ни был.
- Крошка... - начал Херб, но она оборвала его.
- И это моя последняя неделя. Начиная с субботы меня
нет.
- Ты не сделаешь этого, Анна, - сказал Херб.
Джон пристально наблюдал за ним, выискивая признаки
слабости, но ничего не обнаружил. Херб просто излучал
уверенность. - Взгляни вокруг, Анна. Эта комната, твоя
одежда, все... Ты самая богатая женщина в мире. Чего еще
ожидать от жизни? Ты можешь бывать где угодно, делать
все...
- В то время как весь мир будет подсматривать...
- Ну и что? Это ведь тебя никогда не останавливало. -
Херб принялся мерить комнату шагами, двигаясь быстрой
дерганой походкой. - Ты знала об этом, когда подписывала
контракт. Ты редкая женщина, Анна, красивая, эмоциональная,
мыслящая. Подумай обо всех тех женщинах, у которых нет
ничего, кроме тебя. Если ты бросишь их, что им останется
делать? Умереть? Они могут, ты же знаешь, В первый раз в
жизни они получили возможность чувствовать себя так, словно
они действительно живут. Ты даешь им то, чего не давал
раньше никто, то, на что книги и фильмы в старые дни лишь
намекали. А теперь вдруг они поняли, что значит
предвкушение восторга, любовь, блаженство и
умиротворенность. Вспомни о них, Анна, опустошенных, не
имеющих в жизни ничего, кроме тебя, кроме того, что ты
можешь им дать. Тридцать семь миллионов ничтожеств, Анна,
которые не испытывают ничего, кроме скуки и отчаяния, до тех
пор, пока ты не дашь им жизнь. Что они имели? Работу,
детей, счета... А ты подарила им целый мир, крошка! Без
тебя они даже не захотят больше жить.
Анна не слушала. Словно в полусне, она сказала:
- Я говорила со своими адвокатами, Херб, и они
подтвердили, что контракт не имеет силы. Ты нарушал его не
один раз. Я соглашалась учиться стольким новым вещам! О
боже, чего я только не делала! Я лазила по горам, охотилась
на львов, училась кататься на горных и водных лыжах, а
теперь ты захотел, чтобы я каждую неделю понемножку
умирала... Авиакатастрофа-это еще не слишком плохо, всего
лишь настолько, чтобы напугать меня до смерти. Потом
акулы... Акулы, которых вы организовали, когда я каталась
на водных лыжах. Это уже перебор, Херб. Вы меня так
убьете. Ей-богу, когда-нибудь это случится, и это будет
пик, выше которого вы уже пойти не сможете, Херб. Никогда!
После ее слов наступило тяжелое тягучее молчание. "Нет!"
- безмолвно крикнул Джон, глядя на Херба. Тот остановился,
когда Анна начала говорить, и на лице его промелькнула
какая-то неуловимая гримаса то ли удивления, то ли страха.
Потом лицо снова стало невыразительным, он поднял стакан и,
допив виски, поставил его в бар. Когда он повернулся к ним,
на губах его играла недоуменная улыбка.
- Что тебя, собственно, беспокоит, Анна? Мы и раньше
подстраивали эпизоды. Ты знала об этом.
Львы во время охоты, как ты понимаешь, оказались рядом не
случайно. Снежную лавину тоже пришлось подтолкнуть. Ты все
прекрасно понимаешь. Что тебя беспокоит?
- Я влюблена, Херб.
Херб нетерпеливо отмахнулся от этого признания.
- Ты когда-нибудь смотрела свои передачи?
Она покачала головой.
- Я так и думал. Поэтому ты не знаешь о расширении
программы с прошлого месяца. Мы начали после того, как
подсадили тебе в голову этот новый передатчик. Джонни
отлично поработал, Анна! Ты же знаешь этих ученых: вечно
они чем-то не удовлетворены, вечно что-то меняют, улучшают!
Где камера, Анна? Ты теперь даже не знаешь, где она!
Видела ты камеру последние две недели? Или какое-нибудь
записывающее устройство? Не видела и больше не увидишь. Ты
транслируешь даже сейчас, лапушка. - Голос его стал ниже,
словно то, что он говорил, забавляло его. - Собственно
говоря, ты не транслируешь, только когда спишь. Я знаю, что
ты влюблена. Я знаю, кто он. Я знаю, какие чувства он у
тебя вызывает. Я даже знаю, сколько денег он зарабатывает
за неделю. Я не могу не знать, Анна, крошка, потому что
плачу ему я.
С каждым словом он подходил все ближе и ближе к ней и
закончил, когда его лицо оказалось всего в нескольких дюймах
от ее. Он просто не мог увернуться от молниеносной
пощечины. Голова Херба дернулась в сторону, и, прежде чем
кто-то из них осознал происходящее, он ударил ее в ответ,
сбив в кресло.
Молчание тянулось, превращаясь во что-то тяжелое и
уродливое, как будто слова рождались и умирали
невысказанными, потому что были слишком жестокими, слова,
которые душа человеческая вынести не могла. На губах Херба,
в том месте, где Анна зацепила его кольцом с бриллиантом,
алела кровь. Он прикоснулся к губе и посмотрел на свой
палец.
- Все записывается, лапушка, даже это, - сказал он,
повернулся к ней спиной и пошел к бару.
На щеке Анны остался большой красный отпечаток ладони.
Серые глаза ее потемнели от ярости.
