Возвращайтесь на работу. Осмыслите, отрешившиоь от многих догм,
происходящее, и тогда ваше освобождение и включение в нормальную
общественную жизнь будет не за горами! Наши замечательные ученые, поэты,
композиторы, художники и журналисты начали на днях исторический эксперимент.
Цель его: доказать возможность постепенного возвращения массе людей
человеческого облика, потерянного ими в условиях гражданской войны,
многолетней партийной свары, вызванной беспринципной борьбой за власть, и
неорабовладельчества так называемых пятилеток. Партия просит участвовать в
нем всех. Эволюция начинается! Ура!
Многие радостно и свободно закричали: "Ура-а~" Но были там просто
хлопавшие ушами дебилы, были мужички с оглядкой, которых время научило
крепко стоять на ногах, когда кораблишко бросает о борта на борт, и были
твердокаменные.
Эти, дождавшись через двадцать лет свободы, до сих пор оправдывают
любую страшную, допущенную по тупости или произволу ошибку исторической
необходимостью, а желание осмыслить природу "ошибок" для того, чтобы
предотвратить их и искоренить - преступным ревизионизмом.
Правильно я говорю, Понятьев?.. Кивает.
Улетел я с Колымы, насмотревшись там такого, что если бы не память о
прошлом и не надежда на будущее, то встал бы я на колени и взмолился бы, как
взмолился при мне один зэк: Господи! У тебя бесчисленное количество солнц и
звездных систем! И жизнеспоообных планет в них больше, чем уездов в России.
Так порази же мгновенным ударом жизнь хотя бы Колымского края за все, что мы
делаем с ней и с самими собой. Порази, Господи, всю землю, чтобы не было
обидно колымчанам. Порази, ибо от стыда перед Тобою нет силы жить. Но если,
Господи, нет нигде больше в твоих бесконечных краях ни планетки, ни
звездочки с какой ни на есть захудалой жизнюшкой, если одни мы, родимые, у
Тебя, то прости меня великодушно и милосердно за грешную и похабную эту
просьбу. Все, что ниспослано Тобою в виде стихий и случаев, все обиды и
раны, нанесенные нами самими друг другу, от которых слепнут очи и холодеет
душа, я лично вынесу, как выношу уголек из зоны в ладонях, дабы согрел моих
братьев людей в вечной мерзлоте костер твоей стихии, и боль горелую в руках
приму как награду и смысл.
Услышал я случайно эту молитву зэка, когда зашел в одну зону.
Начальничек ее, действительно, оказался небывалым садистом и буквально
заражал им остальных надзирателей. Жалобу зэков, с риском для жизни, передал
мне вольный горный инженер. Проверил я ладони добытчиков золотишка, на
которое содержалса, кстати, ряд зарубежных компартий в те времена. Ожоги,
ожоги, ожоги. О прочих измывательствах я говорить не буду... Приказываю
начальничку, который тоже произвел на меня впечатление человека, вырванного
из вращения круга жизни, выстроить в зоне всех зэков. Объясни, - говорю
добродушно, - присутствующим, почему ты не разрешаешь им пользоваться
спичками и велишь выносить огонь из зоны только в руках, на нежных ладонях?
- Граждане заключенные, - сказал начальничек обычным и уверенным, как
на партсобрании, голосом. - Вы у нас есть - враги народа, фашисты,
вредители, сектанты, поповщина и агенты. Вы, проповедуя буржуазный гуманизм,
бросали яды в ясли, взрывали мосты, заливали в бензобаки танков по утрам
мочу и замазыаали фары броневиков дерьмом. Вы выводили породы рыб с острыми
костями, застреваашими в горлах ударников и стахановок. Вы за бесценок
продавали чертежи наших линкоров-невидимок англичанам и японцам. Вы
пропитывали колхозные поля польским искусственым гноем, губившим урожай на
корню. Вы через вену подмешивали в сперму крупного рогатого скота сухую
ртуть с целью снижения роста поголовья в колхозах. Вы разбавляли чугун и
сталь аммиаком и добавляли в бензин соль. Вы делали головки спичек из глины
и швейные иголки из свинца. Ваша изобретательность, жестокость и коварство
были беспредельны. Вы потеряли право называться людыми, отказавшись принять
добровольно классовую мораль. Но мы сделаем из каждого из вас человека с
большой буквы. Вы начали все сначала под руководством великого и любимого
учителя всех народов, товарища Сталина. Вы начали с борьбы за огонь,
граждане заключенные1 Тажело? Да! Тяжело! Больно? Да! Больно! А им, скажите,
было легко тысячи лет тому назад, я книгу читал "Борьба за огонь"
одноименную, легко? Нелегко! Тогда не было лагерей с казенной шелюмкой, и
еду приходилось добывать самим, а не рыться а помойках я ждать хлеба по пять
дней, размнув рыло. Тогда никто никому не выдавал казенных бушлатсв, ушанок,
простынок и соломенных матрацев, не строил нар и никого не охранял от
нападения мамонтов. Но разгорелось же из искры пламя! Разгорелось и подожгло
царскую Россию - тюрьму народов, в которой сгорело все старое: и распорядок
дня, и правила поведения заключенных, и нормы питания, и срока, и
надзиратели, и зверства жандармских полковников. Сгорело. А вы что хотели?
Потушить пожар мировой революции?
Тут кто-то заорал:
- В том-то и трагедия, что мы хотим ее разжечь, а нас посадили!
- Молчать! Не позволю! Вранье! - возразил начальничек. - Все вы
сектанты, троцкисты, священники и огнетушители!
- Мы требуем и просим соблюдения норм человеческого общежития! -
раздался громкий голос.
- Норм? Норму температуры в бараке и на объектах надо заслужить! -
сказал начальничек. - Пайку надо заработать. Одежда не нравится? Вспомните,
в чем ходили те, искру которых вы мечтали залить ядами и мочой! Вспомнили?
Поэтому жалоб никаких не принимаю. Начинайте все сызнова: с борьбы за огонь!
Херню эту мне надоело слушать. Я вытащил пистолет, который в нарушение
всех правил принес в зону, и сказал:
- За потерю человеческого облика, попытку поставить органы над народом
и злодейский план возвращения контингента заключенных к первобытному
состоянию начальник лагеря Напропалуев Юрий Викторович приговорен особым
совещанием к расстрелу. Методы его руководства лагерем осуждены. Надзиратели
уволены из органов. Условия жизни будут улучшены. Для зэков все это было
сказкой. Дал я им пару минут понаблюдать за начальничком, который начал
меняться в лице, и, не глядя, пустил ему пулю в лоб. Кто-то из священников
подошел, прикрыл веки убитому и помолился.
В общем, улетел я с Колымы, плюнув уже и на Понятьева, и на свою жизнь.
Если бы не отъявленные злодеи, по которым пуля плакала с двадцатых годов, я
покончил бы с собой. В изведении их была цель моей жизни, но то, что
происходило в те времена с невинными, всеобщая деморализация, ничтожества,
забравшиеся в кресла своих предшественников, иногда еще большие подонки, чем
они сами, и умевшие только зычно гаркать любимое слово партии: "Давай! " -
все это бросало меня в ярость и подавляло своей безысходностью.
Вон - Понятьев замотал головой. Он считает, очевидно, что никакой
деморализации не было.
В вас, гражданин Гуров, зреет решение?.. Думайте..
66
Вдруг звонят мне в сорок первом, в мае, и сообщают, что Понатьев
нашелся. Елки-палки! Опять лечу туда, на Колыму. Где, вы думаете, нахожу я
вашего папеньку? Десять фантастов, если начнут гадать и выдумывать - не
нагадают и не выдумают, и интересно мне: соотнесете вы после моего рассказа
все услышанное с природой дьявольской идеи, сняв с нее, конечно, красивые
слова, или же жуткие тракты, повиснув в воздухе, будут ожидать тыщу лет
установления своего с нею родства. Очень интересно.
Добираюсь до межзонального лазарета.
- Хотите, - спрашивает главврач с нормальным человеческим лицом, -
аттракцион посмотреть и сеансов, как у нас говорят, поднабраться? Там и
Понатьева своего увидите.
Пошли. Зоны лазаретные, мужская и женская, разделены забором. Перелезть
через него нельзя даже здоровому человеку. На нем проволока колючая и острые
пики. По обе стороны забора - бараки, операционные, кухни, прогулочные
дорожки, морги. Морг женский и морг мужской. Мы стояли в женской зоне, на
вахте, оттуда хорошо просматривался весь забор.
- Гони мужиков на прогулку! - распорядился главврач и сказал: -
Наблюдайте, товарищ полковник.
И вот товарищ полковник видит через некоторое время, как из дырок в
заборе, из одной, третьей, десятой, двадцатой, вылезают разных размеров
стоячие мужские члены, а один из них самый здоровый. Главврач и вахтенные
охранники засмеялись. Я не сразу сообразил, над чем они хохочут. Да!
Представьте себе, гражданин Гуров, вылезают на наших глазах стоячие мужские
члены, которым бы сейчас жен своих радовать и веселить, бабенок-полюбоениц в
сладкую пропасть закидывать, детишек зачинать, а они вылазят из дырок в
заборе, залатанною во многих местах, вылазят в заново пробитые дырки,
просовываются еще пять-шесть членов, и вот уже, визжа, горланя, хохоча,
задирая на ходу юбки, платьица и комбинашки, бегут к членам из открытого
барака несчастные бабешки... Облепили забор, тычутся кто задом, кто передом.
Я остолбенел и как бы отлетел сам от себя, став бесплотной тенью, потому что
душа, много чего повидавшая, не могла признать в первый момент реальности
"провинциального аттракциона", как называли его главврач и надзиратели.
Молодые и средних лет женщины прилаживались к детородным органам
зазаборных мужчин, и я слышал, как сплетаются чисто, вульгарно, нежно,
шутливо и страдательно их голоса из-за невозможности сплестись в желанной
ласке рукам и ногам из-за черт знает кем изобретенной невозможности
приникновения в счастьи самоотдачи к устам человеческим человеческих уст.
Это было невыносимо, и за миг до того, как я пришел о себя, я ощутил в своей
душе отрешенную от всего личного любовь к людям, а может быть, страстное
сострадание.
Что-то удержало меня дать приказ прекратить это безобразие. Я
отвернулся от женщин, стараясь не слышать ни голосов их, ни смеха, ни
выкриков, в которых чувствовался назревавший по мере необходимого
возрастания в душах общего стыда, взрыв веселого, спасительного хулиганства,
и смотрел на похабные лица надзирателей. Я вглядывался в них, потом спросил,
откуда сами они родом? Смоленский. Вятский. С Урала. Крестьяне? Крестьяне...
Чего с земли снялись? Вы же не призывные.
В райком, сказывается, их вызвали и сказали, что охранять некому и
поэтому они, как самые сознательные и трудолюбивые колхозники, должны взять
винтовки в руки и идти на курсы надзирателей. Ну, а то, на что вы смотрите,
интересно? - спрашиваю. За всех ответил главврач:
- Интересно с точки зрения, до чего могут пасть изменники, воры, шпионы
и вообще все враги народа.
Идемте, говорю, в мужскую зону. Вызовите бригаду плотников. Снимите
забор. Пусть совокупляются по-человечески. За демографический взрыв будете
отвечать лично вы. Развели тут бордель! Колониалисты, фашисты, капиталисты и
поме щики не позволяли себе измываться над первичными человеческими
инстинктами. Вы же не только позволили, но и рыла свои осклабили. Доложу
Берия! Всех перестреляю!
Приходим в мужскую зону. Помните, Понятьев, тот момент?. Помнит. Он все
помнит, в отличие от вас, гражданин Гуров.. Двое зеков держали его на руках,
прижимая к забору Я поначалу не понял, что безногий и безрукий обрубок с
совершенно голым черепом - ваш папашка. Это ему принадлежал самый длинный
хер. Папашка силился получить удовольствие Я подумал, что вид мужиков,
отфавлявших нужду в бабах был не так унизителен, беспомощен, жалок, не так
разрывал сердце, как вид суетившихся перед забором женщин неловко
совершавших мужские телодвижения и, возможно ухарски воображавших себя в эти
