76
Пашка звонил Вчерашкин... Пашка... Поздравил с шестидесятилетием.. .
Потрепались. Он что-то толковал мне о карьере детей. Намекнул, что туго в
области с "бациллой ". Так в детдоме мы называли масло и мясо. Попросил
прислать хорошей селедочки. Даже в обкомовокой кормушке нет хорошей
селедочки. Он что-то толковал мне. Я смотрел тупо и ничего почти не
соображая, на жирандоли. В хрустальных листьях играл бивший сквозь щель
портьеры луч нашего с вами солнца. Воздух в холле был неподвижен, неоткуда
было взяться ни малейшему дуновению, но хрусталинки дрожали, радужно
вспыхивая и перебрасывая друг другу упаеший на них луч. Возможно, это он сам
пробудил какую-то жизнь в ограненных, висевших на золотых ветках кристаллах,
пробудил, и жуть пробрала мою душу, когда солнце проследовало далее, холл
погрузился в полутьму, а жирандоли продолжали хоронить, вопреки законам
распространения света, навсегда отлетевший от родного светила маленький
лучик, пока он совсем не истлел в одном из хрустальных листьев... Может
быть, мне так казалось...
Пашка что-то толковал, в слухе моем умирали его слова, я провожал их
слабым вниманием и равнодушно отнесса к внезапному нашествию на память ликов
и образов прошлой жизни... Вы, наверно, удивились, услышав мой хохот?..
В канун шестидесятилетия великой октябрьской социалистической революции
Пашку пригласили в академический театр оперы и балета имени Гоголя на
премьеру трагикомического балета "Мертвые души"... Рублетто Лоберта,
простите, я заговариваюсь, либретто Губерта Рождественко.
Не хотел Пашка идти на балет, ибо надоело ему за всю свою долгую
начальственную жизнь подыхать от скуки в личной ложе.
Дома вместо зарядки, а также в кабинете он выкаблучивал разные па де де
из амаада, как он их называл, пируаты, подококи, прыжки, и чуть ли не
шпагаты, которые знал наизусть. "Лебединое озеро", "Коппелию", "Молодую
гвардию", "Раймонду", "Ромео", "Спартак", "Повесть о настоящем человек" и
другие балеты он смотрел бессчетное количество раз с наезжаашими в область
главами государсте, с делегациями компартий, с женой, с передовиками слетов
и героями пленумов. А тут заупрямился. Сказался больным. Я, говорит, лучше
самого Гоголя почитаю, с которого надо брать пример самиздатчикам и самим
сжигать писанину, порочащую государство и его порядки...
Я не отговорился, Василий Васильевич. Все Пашка, вроде нас с вами,
знает про советскую власть, но позволять подрывать ее, пока жив, не
дозволит... Хотите, считайте это цинизмом, хотите беспринципностью или
подончеством властного бюрократа, чем хотите считайте это и как хотите
называйте. В свои шестьдесят лет ему уже наплевать на все, кроме покоя,
карьеры детей, безмятежной старости и болельщицких страстей. Вопреки
ненависти к дьявольщине, Пашка болеет, как болеют за "Спартак" или "Динамо",
за наш экспансионизм.
Когда у венгров и у чехов случились заварушки, Пашка не спал, торчал у
приемника и звонил в ЦК, чтобы быстрей скидывали десант и направляли на
бандитоа танки, иначе он не ручается за спокойствие на металлургическом
комбинате, шахтах, заводах и совхозах. Инфаркты хватал Пашка: так страстно и
стрессово болел он за "наших". Разрыв с Китаем довел его до экземы. Покрылся
красными с желтыми корками пятнами и струпьями. Вылечили хозяина области
китайским же иглоукалыванием. Индонезия поразила Пашку бессонницей со
слуховыми галлюцинациями. От победы Израиля в шестидневной войне его страшно
заперло. Промывания и клизмы не помогали. Думали, рак желудка с метастазами
от кишечника до ануса. Прекращение огня и разрыв отношений с агрессором
соцстран мгновенно усилили перистальтику, и Пашка пулей вылетел из почетного
президиума на партсобрании в какой-то шахте. Чуть не оскандалился.
Когда пришел к власти в Чили Альенде, Пашка устроил манифестацию
молодежи перед памятником неизвестному солдату и фейерверк. Приказал также
выбросить ливерной колбасы и топленое масло в центральном гастрономе. Зато
после путча хунты его хватанул легкий удар с частичной потерей речи. Трудно
было узнать этого сильного человека в расхлябанном пациенте одной из палат
кремлевки, куда его доставили на сверхзвуковом истребителе. Он плакал, рвал
на себе волосы, неосторожно упрекал Кастро в медлительности и был в общем
похож на ханыгу, поставившего последний червонец в финале кубка за родной
бездарный ЦСКА, пропустивший нелепый гол на последней секунде матча.
Спросил я довольно жестко, не очумел ли он окончательно на партийной
работе...
Сильней меня, говорит, эта страсть, Рука, сильней. Ничего не могу с
собой поделать. С радостью бы стал лечиться, но у кого? И что я скажу? Хочу
болеть за Пиночета, хотя считаю его методы борьбы о коммунизмом
дискредитирующими антикоммунизм?.. Меня же о ходу упекут в психушку, как
Генерала одного! Игра - похабная страсть, Рука, похабная...
Так вот: сказался Пашка больным, но на его невезуху в город прибыли два
члена политбюро, пять министров и какие-то важные иностранцы. Пришлось ему
переть на "Мертвые души".
В декорациях Пашку раздражала одна деталь: задник, не снимавшийся на
протяжении всех трех актов. На огромном, во всю ширину сцены, сером
полотнище художник наляпал углем и слегка размыл силуэты разновозрастных
крестьян обоего пола... Изможденные лица с закрытыми глазами, всклокоченные
волосы, кожа да кости... Это были сами мертвые души. Балет посвящается их
памяти, памяти безвестно погибших под гнетом помещичьего ига. Они должны
были по мысли художника и либреттиста будить вздремнувшее классовое чувство
зрителя. Первый акт назывался "Тезис", второй "Антитезис", третий "Слава
синтезу, слава России - СССР!"
Все это была ужасная, вульгарная спекуляция и халтура, сказал Пашка.
Его подташнивало от мельтешения карикатурного Чичикова на громадной шашечной
доске среди кордебалета голых шашек, акробатических прыжков Ноздрева,
тягуче-сентиментального адажио Манилова, громоподобной, с пуканием валторн,
музыки, сопровождавшей грубое топание Собакевича. Детишки, танцевавшие
"пирожки", "блинчики", "булочки" и различные закусочки, вызванные на сцену
широким жестом Коробочки, и прочие хреновины действия, разворачивавшиеся на
фоне гневных мертвых душ - предметов алчной купли и продажи, чуть не довели
Пашку до сердечного приступа. Балет продолжался.
Залихватское па де труа Чичикова, Петрушки и Селифана посреди
тоскливого бездорожья около разбитой брички выражало уверенность в том, что
через сто лет дороги здесь станут лучше, и вывело Пашку из себя, поскольку
он недавно огреб замечание за развал дорожного строительства в области. Он
от тошнотворной досады и раздражения громко зааплодировал.
Зал тупо подхватил овацию, отчего казалось, что все помимо своей воли
аплодируют бездорожью... А когда началась сцена обеда в губернаторском доме
и балерунчики, танцуя, вынесли на подносах гусей, поросят, жареных с
гречневой кашей, большущего осетра, грибочки, салаты, гору свежих помидор,
старинные супницы с тройной ухой и метра на два расстегаи, в зале
установилась мертвая тишина.
Многие люди, имевшие отношение к областной торговой сети и снабжению
населения продуктами первой необходимости, густо, но непонятно почему,
покраснели, а пара дюжих билетеров во фраках, стеснявших чекистские
движения, вывели из зала захохотавшего молодого человека и старую
большевичку, смачно жеваешую захваченный из дома бутерброд с вареной
капустой. Зрители, так же как удаленные из зала нарушители, приняли это за
модернистский прием, иллюстрирующий основное действие...
Чичиков, разжиревши на глазах всего зала от ненасытногопожирания
мертвых душ, в конце первого действия проскакал, дрыгая ногами, к запасному
выходу - он спасался от преследования мертвых душ крепостного крестьянства.
После перерыва началась антитеза: преследование народовольцами в
разночинной одеженке положительных представителей дворянства,
выполненное в захватывающей манере с выстрелами и фехтованием. Затем
заключение Чичикова в царскую тюрьму народов.
Снова грандиозный сверхнатуралистический обед у Тентетникова с тортом,
изображавшим сцену убийства царя-освободителя крестьян Александра
героями-революционерами. Наконец пошел сплошной синтез, не отделенный от
антитезы хождением зрителей в буфет и в сортир.
Задник упал. Ио сцене проехал трактор, вытащивший бричку Чичикова из
колдоебии и грязищи Российской истории. Сам Чичиков задумчиво, как обезьяна,
качался на качелях на месте задника, как бы подводя итог своей
безнравственной, напрасной, бесплодной деятельности и шарахаясь то влево, то
вправо, хотя перед ним путеводительно фосфоресцировал и искрился портрет
изобретателя научного коммунизма... Из-за кулис донеслась до Пашки
"Дубинушка ", замешанная на "Интернационале", и на сцену вышла плотная толпа
оживших мертвых крестьянских душ. Они несли над собой транспарант "Слава
колхозному строительству!" и чучела порочных персонажей великой поэмы
Гоголя. Сам автор поэмы, сидевший в сторонке на пьедестале, вдруг порывисто
встал, словно завороженный чудившимся ему в корчах горевшей рукописи
изумительным и долгожданным синтезом.
Гремели литавры. Через всю сцену провели бородатых дядеи и бедрастых
бабенок, прикованных друг к другу цепями антинародных предрассудков. Это
уходило со сцены истории под гиканье и свист бывших мертвых душ российское
кулачество. Уходило с поникшими головами и угрюмыми взглядами исподлобья.
Затем погас свет и с экрана примо в зал помчалась гоголевская тройка.
Присутствующие инстинктивно пригнули головы. Кони летели, раздувая ноздри и
храпя. Перед ними расступались символические народы и государства, а правил
тройкой тоже символический ямщик - здоровенный молодец в тренировочном
костюме с бровастой рожей и буквами КПСС на груди.
Зал рукоплескал стоя. Ожившие мертвые души приветственно махали руками
почетным гостям города. Пашка, очумев от музыки и танцев, пригласил гостей
проследовать на сцену для "стихийного синтеза партии и народа после
представления".
Зрители выли в экстазе, когда растроганные встречей, сплелись в
радушных обьятиях Пашка с Чичиковым, Манилов и Ноздрев с двумя политическими
руководителями, Плюшкин с управляющим горторгом, Коробочка с
завоблздравотделом, губернатор и высшие чиновники с иностранными гостями из
Болгарии и Монголии, а их жены с Петрушкой и Селифаном. Потрясающая
вакханалия кончилась там же на сцене, за столом с изумительной снедью и
валютной водкой из магазина "Березка". Пили друг за друга, за
шестидесятилетие, за Гоголя и наши вооруженные силы.
Сам балет Пашка строго приказал больше никогда не показывать, ибо
великие произведения искусства должны существовать в одном-единственном
экземпляре. Декорации было приказано сжечь, а с балерин и балерунов взять
подписку о меразглашении слухов насчет продуктового реквизита. Исполнителя
же роли Чичикова предупредить, что если он не перестанет сожительствовать в
Ноздревьим и Петрушкой, то его не сделают народным артистом РСФСР и
переведут в детские каникулы на Деда Мороза...
Бедный Пашка. Не прошли для него даром сорок лет партработы в сплошном
раздвоении личности, в разрушении идей дьявола левой рукой и в укреплении ее
же правой. Простился я с ним. Очень удивится, получив завтра телеграмму о
моей смерти. Не ожидал, скажет, не ожидал. Всплакнет. Откровенно говоря, не
торопил я его с рассказом. Чего, собственно, торопиться?..Цепляюсь слегка...
