приближалось ко мне так же ощутимо, как когда-то ощутимо шла по коридору
Талькиной квартиры Смерть. Я вспомнил тот день - весь, от дребезжания
будильника, от тоскливого запойного соседа, до мутно-оранжевого вечера,
когда я шел домой, как Иван-дурак, нашедший волшебную палочку. Ненужную,
опасную, но сулящую так много... - Логос, - я не спросил, а скорее озвучил
свои воспоминания . Но Александр кивнул: - Угу. Значит, ты знаешь. Пора
браться за дело, а то пишешь без разбору, как попало, а людям за тобой
следи... Мне представились курсы для начинающих Иванов- дураков: для тех,
что с палочками, для тех, что с перьями Жар-птицы, и для всяких с
кладенцами, самобранками, сапогами и горбунками... Потом они все становятся
Иванами-царевичами, находят своих лягушек... Меня разобрал смех.
Краткосрочные курсы демиургов. Повышение квалификации - от творчества до
Творения. Я всегда знал, с тех самых сочинений, как звенит в душе удачная
фраза, как меняется лицо человека, в которого попал этот заряд. Один на
тысячи пустых слов. Как сложно плетется сеть повествования, словно неумелыми
пальцами - за коклюшки мастерицы, и через каждые сто узелков - бисеринка...
пробовал я у тетки-кружевницы в деревне когда-то. Но вот объединяться с
кем-то, учиться чему-то у других, может быть даже реально ощутить то, что я
могу сделать, увидеть результат - не хотел. Боялся или даже брезговал.
Боялся себя, и брезговал себя же: со своими желаниями, страстями и
комплексами я никак не годился на такую роль. Потому я и не писал по адресам
из коричневого конверта. Сам по себе я был обыкновенен, а с силой Логоса -
страшен. Маленький фюрер в моей душе пока не имел надо мной власти... Я
хотел тогда просто писать.
Как странно помнить эти мысли - теперь не имеющие ко мне отношения,
словно чужие, но так и оставшиеся внутренними, слова. Но так я тогда думал,
и появление Орлякова стало поводом к новым самокопаниям. Пробыл он у нас с
неделю, и разговоры с ним были как уроки фехтования: он острил, язвил,
цинично огрублял, я сопротивлялся, уходил, пробивал защиту, отступал. Потом
я мотался к нему в Москву. Мы сидели летним днем в стеклянном аквариуме
молодежной редакции, приходили и уходили разные люди, плавали невероятные
пласты сигаретного дыма, редактор Павел Мухин иногда выбирался с нами в
кафетерий, и никто не вербовал меня вставать стройными рядами. Просто
несколько раз приносили рукописи: отпечатанные или написанные на листах из
тетрадки, и просили: найди кусок и переделай. Я двигался по тексту, как
минер, напряженный до тошноты, находил, исправлял. Иногда это были почти
безобидные кусочки: кого жадность заела, кого обида, кто простенько мечтает
о славе. Законы Логоса постигались мною как бы изнутри, и в то же время за
каждым законом стоял конкретный текст.
Допустим, мои школьные сочинения мало кого могли бы взволновать. Я не
рассчитывал на аудиторию, их читали Талька да учительница. Значит, даже
чисто выписанный кусок не мог "сработать" - у него не было адресата. Статьи
в стенгазете - уже немного сильнее, но там необходимость всем угодить:
редколлегии, учителям, одноклассникам, как бы размывала силу слова. Во
всяком случае, у меня. Какие-то наброски, написанные "в стол" так же мало
действовали, как пустая гильза - стреляет. Пиши сколько угодно. Пока не
решишь, что получается, пока не почувствуешь: пора поделиться с другими,
неважно, друзьям почитать или в журнал отправить. А то еще проще: письмо.
Конкретно адресованное слово. Многое зависело и от того, насколько одарен
автор...
То, что пытались делать эти люди, знающие про Логос, казалось мне
бессмысленным, как попытка грести против водопада. Никакой у них тайной
организации не было, просто по цепочкам передавалось то, что найдено, узнано
где-то, или что нужно сделать. Мне казалось странным, как это может
работать, и не было желания участвовать в массовом самообмане. На одну
разминированную мною рукопись наверняка есть сотни других, уходящих к чужим
людям, которые ничего не знают, и любая из них может нести в себе Логос -
как радиоактивный кусочек, как глоток живой воды. Я не спрашивал никого:
зачем и что дальше. Не пытался узнавать: давно ли люди поняли, что пытались
сделать и что - смогли. Я придумывал разные ответы сам, и они мне не
нравились. Радовало хоть то, что никто из моих новых знакомых не стремился
воплощать какие-то утопии, осчастливливать мир в добровольно- принудительном
порядке. Потом я на время перестал приезжать к Орлякову, и общение с
московскими книголюбами стало периодическим.
Скажу честно: я пытался что-то сделать сам. Лечить. Делать счастливыми.
Мстить. Подталкивать судьбу. Так, когда я был на четвертом курсе, родители
переехали в город, где я учился, получили квартиру. Девушка из группы
избавилась от астмы. Отчислили комсомольского стукачка, весьма неприятного
типа. Помирились несколько знакомых. То я верил, что это моих рук... то есть
ручки дело, то не верил. Писать в стол я тоже продолжал. Уже не мог не
продолжать.
Самый безопасный жанр для того, кому подвластен Логос, конечно же,
фантастика. Был это мой вывод, или его подсказал кто-то, уже не важно. Очень
простое решение: не можешь не писать, пиши про выдуманный мир. Одна-две
детали, типа, "он проснулся", "она выключила телевизор" в последней фразе,
конечно тоже помогают, но создание своих миров с этим не сравнить. Вселенные
- здесь и сейчас! И люди - живые. Только ничего из написанного никогда не
придет в этот мир. Поэтому бисеринки Логоса я не прятал, не убирал из
текста. Я мог написать совершенно бессмысленную фразу и развить из нее
сюжет. У меня в голове поселилось множество различных людей, через некоторое
время я не мог сказать, кого из них я придумал, а кто встретился мне в
жизни. Хитрый дедок-ложкорез и уставшая от запаха еды повариха, чертежник,
рисующий по вечерам крохотные миниатюры отточенным карандашом и девушка,
которая не умеет петь, большая семья и одинокий астронавт, мальчик-солдатик
на заставе среди заросших морошкой сопок и кассирша из огромного универмага,
которая на балконе пытается вспомнить названия почти неразличимых в городе
звезд... Все они толкались, стремясь попасть на бумагу, доказывали мне, что
вот именно тут им самое место. Мои рассказы никогда никто не "чистил". Ну,
могли изуродовать в праведном стремлении "довести до ума" те, кто не только
про Логос - про русский язык мало что знали...
Закончив институт, я работал в больнице, писал по ночам или по утрам,
отоспавшись после дежурства. В это время мне довелось поездить на творческие
семинары. Приглашения всегда присылали из Москвы, но мотался я по многим
городам. Ощущение свободы и легкий снобизм этого образа жизни пьянили. Там
встречались старые знакомые - и Орляков в том числе. Мы пили, уже не только
чай, а разговоры все так же напоминали изящный танец с клинками в руках.
Приятное времяпровождение, споры, после которых рождались сюжеты, или
исчезала досада на очередную неудачу. Разговор о соавторстве зашел во время
какой-то конференции. Я уже пробовал писать в тандеме, другой начинающий
автор тоже имел такой опыт. Так что мы начали обмениваться впечатлениями:
чем это лучше, чем хуже. Присутствующие, конечно, разделились, как и мнения:
смех и серьезные доводы, выкрики и шепот на ухо. Вспоминали разные пары
соавторов, которые одним нравились, другим нет. Этот спор мы с коллегой
решили продолжить наедине: что-то он затронул в нас обоих. Заодно
познакомились ближе. Петр, которого иначе, чем Пит, никто не звал, был
осведомлен о Логосе. Более того - он несколько лет был рабочей лошадкой на
этой ниве. Правда, не в Москве. - Я был тогда, можно сказать, пацан. А тут
такие люди, понимаешь? - усмехался он, сидя на подоконнике в моем номере. -
Я был готов на что угодно для них. Ходил на семинары и чувствовал себя
приобщенным. В это время как раз пошла первая волна мистической чернухи:
газеты, тоненькие книжечки. Меня бросили на Кочеткова, как на амбразуру.
Исправлять свои тексты он бы не дал, маньяк. Я даже не знаю, пытались к нему
подступиться или нет. Скорее всего, про Логос он не знал. И, к счастью, дано
ему было немного. Но писал - как в три руки. Оставалось одно: издавать такие
же дешевые лотошные книжечки, и в них печатать нейтрализующие вещи. Он про
конец света - я про рождение Вселенной, он про монстров - я про добрых
пришельцев, - Пит пожал плечами и снова наполнил эмалированную кружку чаем.
- Так и начал писать. Перестал чистого листа бояться. Сперва гнал
количество. Такая шелуха была, главное Логос вложить. Конечно, менял
псевдонимы. Потом устал. Пока отдыхал, придумывал разные способы обезвредить
Кочеткова: письмо ему послать или рукопись подсунуть, например. Даже пытался
написать это письмо... - Пит замолчал, видимо припоминая текст письма.
- А потом, - спросил я, потому что мне показалось: это обо мне, только
я из той реальности ускользнул, не дал поставить себя послушной гирькой на
чашу весов. Шел, судя по всему, четвертый час утра, когда даже у трезвого-
то человека голова слегка кружится и развязывается язык. - Что сделали с
Кочетковым? - Сделали, не знаю, кто, только не я. Теперь в его книжках
Логоса нет. Проверяют, конечно, наверняка, но уже для подстраховки. - А ты?
- А я в это время занялся переводными текстами. Понимаешь, переводчик - он
вроде как соавтор писателю. Если они одинаково видят мир - Логос
усиливается. Если по-разному - ослабляется. Халтура вообще на нет его
сводит. Это очевидно. И редко, но бывает, когда переводчик Логосом владеет,
а писатель нет. Вот я занимался тем, что сравнивал переводы. Не столько для
издательства, сколько для анализа. Пробовал сохранить Логос, отходя далеко
от изначального текста. Иногда получалось. Ну, ты знаешь. - А соавторство? -
Это попозже было. Несколько кусков мы погубили - не вышло компромисса, а так
ничего. Вроде как тоннель копать с двух сторон: может встретишься на
середине, а может, будет два тоннеля. - У нас не так было, мы вроде бы
играли... допустим, мяч перебрасывали. Когда в руки, когда в стенку, а когда
и по очкам. - У тебя ж нет очков... А, понял! - Ну да... - мы посмеялись. -
Там есть несколько кусков... Скажем так, неожиданных. - Когда такое
получалось, мы их просто не трогали. Все- таки нельзя разделить - кто что
написал. Это словно третий человек был - состоящий из нас двоих... - Если бы
можно было найти идеального соавтора! - Пит потянулся и перебрался на
кровать. Лег на спину по диагонали. Пожалуй, мы с ним могли бы
попробовать... когда-нибудь... - А какой он, идеальный? Это ведь не экипаж
космонавтов подбирать или там супружескую пару, - Я размышлял вслух или ждал
ответа? - Ну, начнем с того, что она негр... - вспомнил Пит старый анекдот.
- Пожалуй, она - это правильно. Женщина должна лучше дополнять мужчину.
Давай подумаем... Значит, чтобы никаких перерасходов энергии, должна быть
сильно старше... никакого секса, только творчество... - Худенькая,
маленького роста, блондинка со светлыми глазами, не врач, а наоборот - это
милиционер, что ли? - Патологоанатом. Думаю, внешность тут не причем, даже
наоборот: как представлю себе тощую старуху, вот она смотрит, как я кусище
мяса себе жарю, и губы поджимает... Не пьет... Не курит... - Ладно,
внешность оставим, а профессия? - Тоже неважно. Важно, чтобы она до встречи
со мной не писала, а тут вдруг начала... - Творческая дефлорация? - Пит
фыркнул. - Да нет, просто мы же придумываем МНЕ соавтора, а не ей, значит я
