Ю. АЛЕШКОВСКИЙ
НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ
- Вот послушай. Я уж знаю - скучно не будет. А заскучаешь, значит,
полный ты мудила и ни хуя не петришь в биологии молекулярной, а заодно и в
истории моей жизни. Вот я перед тобой - мужик-красюк, прибарахлен, усами
сладко пошевеливаю, "Москвич" у меня хоть и старый, но ни хуя себе -
бегает, квартира, заметь, не кооперативная и жена скоро кандидат наук.
Жена, надо сказать, загадка. Высшей неразгаданности и тайны глубин. Этот
самый сфинкс, который у арабов, - я короткометражку видел, - говно по
сравнению с нею. В нем и раскалывать-то нечего, если разобраться. Ну, о
жене речь впереди. Ты помногу не наливай, половинь. Так забирает
интеллигентней, и фары не разбегаются. И закусывай, а то окосеешь и не
поймешь ни хуя.
Короче говоря, после войны освободился я девятнадцати лет, тетка моя
меня в Москве прописала - ее начальник паспортного стола ебал прямо на
полу в кабинете, - и месяц нигде не работал, не хотел. Куропчил потихоньку
на садке, причем без партнеров, и даже пропаль спульнуть некому.
Искусство! Видишь пальцы? Ебаться надо Ойстраху: мои длиннее. И, между
прочим, потому что я завязал, чуял я этими пальцами, что за купюры в
лопатниках или просто в карманах. Одними пальчиками брал и ни разу не
ошибся. А сколько таких парушек, которые за рупь горят или за справку из
домоуправления, которые они, фраера, тянут как банкнот в мильон долларов,
сколько сил тратят, на цыпочках балансируют, вытягивают, а их за жопу и в
конверт. У нас не считается, сколько спиздил, главное - не воровать. Ну
ладно, куропчу я себе помаленьку. Маршрут "Б" освоил и трамвай "аннушку".
Карточки, заметь, не брал. А если попадались, я их по почте отсылал или в
стол находок перепуливал. Был при деньге, жениться собрался. Вдруг тетка
говорит:
- Сосед тебя в институт к себе берет. Лаборантом будешь. И завязывай,
все одно погоришь. Скоро срока увеличат. Мой сказывал, а у него брат на
Лубянке шпионов ловит. Все знает прямо от Берии.
И правда, указ вышел: от пяти до четвертака. Я перебздел. И везло мне
что-то очень долго. И специальность получить хотелось. Но работать я не
любил. Не могу и все. Хоть убей. Пришлось идти в институт к соседу, все
ж-таки, потому что примета такая: если перебздел - скоро погоришь. С
соседом этим по утрам здоровались, он в сортире подолгу сидел, газетой
шуршал и смеялся. Воду спустит и хохочет. Ученые, они все авоськой
стебанутые. По-моему, он тетку тоже ебал, и в общем, устроился я в его
лабораторию. Фамилия его была Кизма. Нацию не поймешь, но не еврей и не
русский. Красивый, но какой-то усталый, лет под тридцать.
- Будешь, - говорит, - реактивы носить, опыты помогать ставить,
захочешь - учиться пойдешь.
- Нам, - говорю, - татарам, одна хуй. Что ебать подтаскивать, что
ебаных оттаскивать...
- Больше чтобы мата не слышал.
- Ладно.
Неделю работаю, таскаю хуйни всякие, склянки мою, язык какой-то солью
обжег и дристал четыре дня подряд. Думал, соль - поваренная, а она, падла,
химическая была. Бюллетень не брал, однако. А то в жопу миномет вставлять
будут, как в лагере. Ну уж чернил пузырек я уделал, чтоб на этап северный
не идти... В общем, работаю. Оборудую новую лабораторию. Микроскопов до
хуя и приборов, моторов и так далее. Вдруг надоело. Я даже нашалил. У
начальника кадров лопатник на "скулы" увел, ради искусства своей
профессии. И, еби твою мать, что тут началось! Часа через полтора взвод в
штатском приехал, из института никого не выпускают. Генеральный шмон, и
разве что в жопу не заглядывают. А все из-за чего? Я с лопатником пошел
срать, раскрыл его - денег нет. Одни ксивы, то есть доноса. И на моего
Кизму тоже. Дескать, науку хуй знает куда отодвигает, на собрании не поет,
не хлопает и включает легкую музыку советских композиторов. Опыты его
направлены против человека, который звучит гордо, и поэтому косвенно
расшатывают экономику. Понял? Четвертаком завоняло. Пятьдесят восьмой. Но
я их не люблю. Чужими жопами жопу подтер. По ним получалось, что весь
институт - сплошной заговор осиного гнезда, а значит и ты в том числе? А
кизмов донос я из сортира вынес. Лопатник расписал на части и в унитаз
бросил. Дверь кто-то дергает, орет и бушует. Я вышел, объяснил, что химией
обхавался и что дверь - не зуб, не хуя ее дергать.
- Смотрите, - говорю Кизме, - ксивота на вас.
Он прочитал, побледнел, поблагодарил меня, все понял и хуяк бумажку в
мощнейшую кислоту. Она у нас на глазах растворилась к ебене бабушке.
Тут меня вызывают, вернее, дергают. Я, разумеется, не в сознанке.
- Не такие, - говорю, - портные шили мне дела и то они по швам
расползались на первой примерке.
- Показания есть, что сзади в очереди терся. Может, старое вспомнил?
- Ебал я эти показания. Много хоть там денег было?
- Денег совсем не было.
- На такое говно никогда бы не позарился.
Штатские смеялись. Отдохнули, видать, с моим простым языком и
отпустили.
Назавтра говорю Кизме, что работать не буду. Принципиально - я не
рабочий, а артист своего дела. "Я, - говорю, - на тахте лежать и читать
литературу люблю". Тут он странно на меня так посмотрел и, главное, долго,
- и начал издалека насчет важности для всего человечества евонной науки -
биологии, и что он начинает опыты, равных которым не бывало. Одним словом
- эксперимент. И я ему необходим. И что работа эта благодарная,
творческая. Но самое интересное, что она и не работа, а одно удовольствие,
причем высокооплачиваемое. Только без предрассудков к ней отнестись и с
мыслью о будущем человечества. Он чаще всего на него напирал.
- Слушай, сосед, - говорю, - не еби ты мне мозгу, о чем речь-то?
- Ты должен стать донором.
- Кровь, что ли сдавать?
- Нет, не кровь.
- А что же, - смеюсь, - говно или ссаки?
- Сперма нам нужна, Николай, сперма.
- Что за сперма?
- То, из чего дети получаются.
- Какая же это сперма? Это малофейка. Малофья, по-научному.
- Ну, пусть малофья. Сдавать для науки. Только не пугайся. Позорного
ничего в этом нет. Кстати, полнейшая тайна тебе гарантируется.
- А что ты не сдаешь? - подозрительно спрашиваю. Он нахмурился.
- Могут обвинить в выборе объекта по родственному признаку. Давай,
соглашайся!
Тут я сел на пол и давай хохотать. Ни хуя себе работка! Чуть не
обоссался, и аппендицит заболел.
- Ржешь как болван. Сядь и послушай, для чего нужна твоя сперма.
Шутки шутками, я прислушался, и оказалось, что план у Кизмы таков: я
дрочу и трухаю, что одно и то же, а малофейку эту под микроскопом изучают.
Потом пробуют ввести ее в пизду бесплодной бабе и смотрят, пропадет она
или нет. Тут я его перебил насчет алиментов, в случае чего.
- Это, - говорит, - пусть тебя не тревожит.
И еще у него имелись тайные планы насчет моей малофейки. Обещал
рассказать, как приступит к опытам. И, веришь, встал мой сопливый от этих
разговоров. Хоть сейчас начинай. А это мне не впервой. В лагере каждый
сотый не трухает, а остальные дрочат как сто. Другой подрочит и ходит три
дня, как убитый, от самопозора страдает. И на всю жизнь себя этим
переживанием калечит. Знал я Мильштейна Левку - мошенника. Тот вслух
клятву не раз давал не дрочить больше и не выдерживал. Отбой. Кожаные
движки начинают работать, а Левка зубами скрипит, борется с собой и
затихает постепенно. Я его успокаивал. Организм, мол, требует, и нечего
над ним издеваться, он ни при чем. Не будь ему прокурором.
Ну, ладно. Задумался я и спрашиваю про условия: сколько раз мне
спускать, какой рабочий день, оклад и название должности в трудовой
книжке.
- Оргазмы ежедневно, по утрам, один раз. Оформим тебя техническим
референтом. Рабочий день не нормирован. Восемьдесят два рубля. После
оргазма - в кино.
Я виду не подал, что удивился и даже охуел. Приду, - думаю, - струхну
и на трамвай "аннушку" да в троллейбус "букашку". В случае, если погорю, -
смягчающие обстоятельства - работал в институте. Согласился. Вечером
сходил к старому урке, к родичу, международного класса вор был, пока
границы не закрыли.
- Ты, - говорит, - Микола, в детстве говно жрал, счастливчик,
везунчик, но продешевил. Струхня ведь дороже черной икры стоит. Почти как
платина и радий. Пиздюк официальный ты! Я бы этим биологам хуевым поштучно
свои живчики продавал. На то им и микроскопы даны - подсчитывать.
Поштучно, блядь, понял?
Понял, как не понять. Жопа я и вправду. Ведь живчик - это самый наш
цимес. И на здоровье хуй знает как отразится.
- Не бзди, - говорю, - урка. Цену я постепенно подниму. Не фраер.
- Жалко, ведь нельзя разбавить малофейку, ну вроде как сметану в
магазине. Тоже ведь товар бы был...
- Еб твою мать! - по лбу себя стукаю. - Я придерживать буду при
спуске. А потом с понтом вторую палку сверх плана выдам.
- Не советую, - серьезно так говорит урка, - нельзя прерывать половое
сношение хоть бы с Дунькой Кулаковой. Вредно. Я одну бабу из-за этого
разогнал. Только и вопила: "Кончай куда-нибудь в другое место!" - "Может,
в среднее ухо?" - спрашиваю. "Все равно куда, лишь бы не в мутер!" - у
меня на этой почве на ногах ногти почти перестали расти. Веришь? Пришлось
разогнать ее. Так что уж кончай по-человечески! Тащи бутылку с получки!
Сдери с них молоко за вредность и скажи, что тех, кто кровь сдает, кормят
бацилой Х после сдачи. Не будь фраером. В Америке пять раз струхнешь и
машину покупаешь. Понял?
Ну, прихожу утром на работу, стараюсь, чтобы не рассмеяться. Стыдно
немного, а с другого бока - хули, думаю, краснеть? Пускай ебучее
человечество пользуется. Может, на пользу ему еще пойдет... Смотрю, а для
меня уже малюханькую хавирку приготовили - метра три с половиной, без
окон. Лампа дневного света, тепло. Оттоманка стоит. На столе пробирка.
- Ну вот, Николай, твое рабочее место, - говорит Кизма.
- Только договоримся - без подъебок, - отвечаю.
Кизма велел мне тут не развивать в себе какой-то комплекс
неполноценности, а, наоборот, гордиться.
- Располагайся, приступай. После оргазма закрой пробкой пробирку.
- Чтоб не разбежались?
- Работай быстро и без потерь. Читал плакаты?
Я закрылся, прилег, задумался, вспомнил, как в побег ушли с кирюхой в
бабский лагерь и переебли там всех воровок, а те, кому не досталось, все
больше фашистки и фраерши, трусы с нас сорвали и на части их разорвали,
чтобы хоть запах мужской иметь под казенными одеялами. Вспомнил, а
сопливый, как кобра под дудку головой в разные стороны водит. Я тогда ебся
редко, сразу струхнул пол-пробирки. Целый млечный путь, как говорил мой
сосед по нарам, астроном по специальности. На дружка струхнул, что он
Землю за планету и за хуй не считает и в рот ее ебет, если на ней
происходит такая хуета, что ни в какие ворота не лезет. Прости. Отвлекся.
Несу пробирки Кизме.
- Ого, - говорит, - посмотрим, - и размазал немного по стеклышку, а
остальное в какой-то прибор сунул, весь обледенелый, и пар от него валит.
Посмотрел Кизма в микроскоп и глаза на меня вытаращил, словно по облигации
выиграл: - ну, Николай, - говорит, - ты - супермен! Сверхчеловек!
Невероятно! Почему - не спрашивай. Потом поймешь. Я тебя поднатаскаю в
биологии.
- Посмотреть-то можно?
- В другой раз. Сейчас иди. До завтра.
Ну, я вежливо говорю, что в Америке больше платят, и питаться нужно
после каждой палки от пуза, а то подрочу неделю и вся наука остановится.
