- Нет, все в порядке.
- Что-то я не вижу.
Сесилия почувствовала, что щеки ее начинают краснеть, а братья опять
захихикали.
Она знала, что они сейчас пинают друг друга под столом ногами, и, чтобы
спрятаться от их взглядов, отвернулась к окну - там был сад. Когда-то
давно она спала в коляске под яблоней и ползала по клумбе; ей казалось,
что она помнит это, и помнит, как отец смеялся, вытаскивая ее из цветов.
Сесилия допила чай и встала из-за стола, оставив на тарелке половину
недоеденного пирога. Мать окликнула ее, когда она была уже в дверях.
- Я пойду делать уроки, - сказала Сесилия.
- Доешь сначала пирог.
- Не хочу.
- Некрасиво оставлять на тарелке.
Она ничего не ответила. Она открыла дверь и мягко закрыла ее за собой.
Она заперлась в ванной и принялась разглядывать лицо, вызвавшее такое
пристальное внимание Абрахамсона. Она заставила себя улыбнуться.
Повернулась, пытаясь рассмотреть профиль. Ей не хотелось об этом думать,
но получалось само. Она ненавидела себя, но не могла ничего поделать. Она
растягивала губы, щурила глаза, гримасничала и напускала на себя
равнодушный вид. Но как ни старалась, не могла разглядеть в зеркале черты
своего отчима.
- Естественно, - объяснил Абрахамсон, - ты же не видишь себя со стороны.
Они медленно шли по беговой дорожке мимо теннисного корта и школьной
хоккейной площадки. На ней была летняя форма - сине-зеленое платье и
короткие белые носки.
Абрахамсон был одет во фланелевые шорты и школьную форменную рубашку с
кучей нашивок.
- Другие бы тоже заметили, Абрахамсон.
Он покачал головой. Другим просто нет до этого дела, сказал он. И они
не знают так хорошо их семью.
- Это даже не сходство, Сесилия. Оно не бросается в глаза. Это просто
намек, можно сказать, подозрение.
- Лучше бы ты мне не говорил.
- Но ты же сама захотела.
- Да, я знаю.
Они дошли до края дорожки. Потом повернулись и молча пошли назад к
школе. На площадке девочки играли в теннис.
- Отлично, сорок, - воскликнул учитель английского - старик по прозвищу
Беззубый Кэрол.
- Я ничего не вижу, - сказала Сесилия. - Я целый час проторчала перед
зеркалом.
- Даже если бы я не читал про то, как меняются у человека черты лица, я
бы додумался сам. Что с ней происходит, все время спрашивал я себя, почему
у нее стало такое интересное лицо?
- По-моему, ты все это придумал.
- Может быть.
Они наблюдали за игрой в теннис. Он не из тех, кто ошибается, и не из
тех, кто что-то сочиняет. Если бы у нее были хотя бы веснушки, как у отца
- хоть немного, на лбу или на носу.
- Божественно! - восклицал Беззубый Кэрол. - Ну просто божественно! -
не унимался он, и игра продолжалась. Беднягу должны уволить, сказал
Абрахамсон.
Они пошли дальше. Она тоже слышала, сказала Сесилия, что его скоро
уволят. Жаль, потому что он был неплохой учитель: делай, что хочешь,
только тихо.
- Купи у меня пирожное, - предложил Абрахамсон.
- Не говори никому, пожалуйста.
- Ты можешь покупать хоть каждый день. Я сам никогда все не съедаю.
Прошло время. Пятнадцатого июня Сесилии исполнилось тринадцать лет. По
этому поводу произошла большая суматоха, как всегда получалось у них в
семье по случаю чьего-нибудь дня рождения. Ронан подарил ей "Повесть о
двух городах", мать - платье с розовыми бутонами, которое сама сшила, а
братья - красный браслет. На обед они ели курицу с жареной картошкой и
фасолью, а на десерт лимонный пирог.
Все ее от души поздравляли.
- С днем рождения, дорогая, - негромко сказал Ронан, дождавшись, пока
все соберутся. Он по-настоящему ее любил, она знала это, и им обоим очень
нравилось ходить по воскресеньям в мастерскую. Она тоже любила его. Ей
никогда не приходило в голову, что его можно не любить.
- Прекрасный день рождения, - сказал он и улыбнулся, и она вдруг
подумала о том, о чем никогда не задумывалась раньше, и что не пришло в
голову Абрахамсону:
когда ты столько лет живешь в одном доме с человеком, женатым на твоей
матери, то вполне естественно перенимаешь некоторые его привычки.
Подхватываешь не задумываясь, словно простуду, его улыбку, жесты, походку.
Можно смеяться так, как смеется он, говорить его голосом. И никогда об
этом не догадываться.
- Конечно, - с готовностью согласился Абрахамсон, когда она изложила
ему свою теорию, - конечно, Сесилия.
- Может тогда так оно и есть? Я имею в виду, что из-за этого:
- Может и так.
Его быстрые глаза на секунду встретились с ее, затем перекинулись на
отдаленную фигуру Беззубого Кэрола, который уныло топтался около ямы для
прыжков в длину.
- Может и так, - повторил Абрахамсон.
- Я в этом уверена. Потому что сама не вижу абсолютно никакого сходства.
- Сходство есть, - резко перебил ее он, словно считал нелепым и
нелогичным обсуждать опять то, что уже давно выяснено. - Это все правильно
- то, что когда долго живешь с человеком, становишься на него похожим. Это
один вариант, но есть и другие. Спроси свою мать, Сесилия, но она вряд ли
скажет тебе больше, чем кто-то другой. Так сложились обстоятельства.
Ему надоела эта тема. Он согласился никому не говорить, и теперь не
имело смысла возвращаться опять к этому вопросу.
- Сегодня шоколадное и клубничное, - улыбнулся он, протягивая ей
пирожные.
Потом снова был обед в устричном баре Фитцджеральда. Сесилия надела новое
платье с розами и красный браслет. В день ее рождения от отца пришла
красивая десятишиллинговая открытка, и она не забыла сказать ему спасибо.
- Когда мне самому было тринадцать, - сказал он, срывая целлофан с
конфетной коробки, - я не знал, куда себя девать.
Сесилия сидела полуотвернувшись. Хорошо, что свет в баре неяркий. Он
пробивался через оконное стекло, и еще над стойкой из красного дерева
горело несколько тусклых лампочек. Она старалась не улыбаться, чтобы не
выдать себя случайным движением лица.
- Ну, я вижу ваш парень прет впереди паровоза, - заметил официант Том.
- Не пора ли призвать его к порядку?
- Ох, Том, этот прохиндей чертовки везучий.
Том записал их заказ и включил подъемник.
- Нам еще вина, Том. У леди день рождения.
- Могу предложить французское, сэр. Масон, сэр.
- Отлично, Том.
Было еще рано, и бар пустовал. Двое мужчин в плащах верблюжьего цвета о
чем-то негромко разговаривали около дверей. Сесилия уже видела их здесь.
Это букмекеры, объяснил тогда отец.
- Что-то ты скучная сегодня, - сказал отец. - У тебя зуб не болит?
- Нет, спасибо, все в порядке.
Бар постепенно наполнялся. Мужчины задерживались около их столика,
чтобы перекинуться несколькими словами с отцом, затем усаживались по
соседству или толпились около стойки. Отец закурил новую сигарету.
- Я не знала, что это ты посылаешь чеки, - сказала она.
- Какие чеки?
Она объяснила про плату за школу; она хотела просто поблагодарить его,
и думала, что они посмеются вдвоем над волокитой, из-за которой чеки
всегда опаздывают. Но отец отнесся к замечанию серьезно. Это его вина,
сказал он, директор абсолютно прав, и он должен извиниться.
- О чем с ним разговаривать, - заметила Сесилия и вдруг подумала, что
несмотря на то, что она часто говорила отцу о школьных делах, он на самом
деле представления не имеет ни о сборных домиках, превращенных в классы,
ни о Буйволе, обходящем их каждое утро со своим кондуитом.
Она смотрела, как Том выкручивает из бутылки пробку. Она сказала, что
вчера мопед мисс О'Шонесси окончательно испустил дух, и что в школе
поговаривают, будто Беззубого Кэрола скоро уволят. Она не могла рассказать
о договоре молчания, заключенном с мальчиком по имени Абрахамсон, который
приносит каждый день в школу коробку пирожных. Она бы с удовольствием
рассказала о самих пирожных, потому что отца бы это, наверное, развлекло.
Старанно, что она не говорила этого раньше.
- Пожалуйста, - сказал Том, ставя перед отцом тарелку с устрицами, а
перед ней - с жареным мясом. Он наполнил их бокалы вином и вытер капли со
стакана портера, предназначавшегося кому-то другому.
- Как мать, Сесилия?
- Нормально.
- Остальные тоже?
- Да, все в порядке.
Он внимательно смотрел на нее. Устрица зависла в воздухе по дороге к
рту. Он глотнул вина из бокала.
- Что ж, это хорошо.
Он не торопясь вернулся к устрицам.
- Если не возражаешь, - сказал он, мы можем поехать на скачки.
То же самое. Он прошел через все это. С первого дня, как только зашла
речь о разводе, он не переставал об этом думать, глядя на нее вот как
сейчас и многозначительно вздыхая. "Они были любовниками, когда твой отец
еще жил с вами", - эхом пронесся по устричному бару конфиденциальный шепот
Абрахамсона.
Отцу были очень хорошо знакомы эти подозрения, и он давно свыкся с
чувствами, мучившими сейчас ее. Может, он тоже успокаивал себя теорией,
что когда люди долго живут в одном доме, они перенимают привычки друг
друга. Он повторял это себе снова и снова, но сомнения не исчезали, как
это происходит сейчас с ней.
Мать была замужем за одним человеком, но проделывала с другим то, что
видела однажды Бетти Блюм в родительской спальне. Как верно заметил
Абрахамсон, в такой путанице невозможно сказать точно, кто чей.
- Возьмем пирожные на десерт, - сказал отец.
- Два пирожных. - Том включил подъемник.
- Ты становишься все красивее, девочка.
- Мне не нравится, как я выгляжу.
- Чепуха, ты очень хороша.
Его глаза, спрятанные в улыбающихся морщинках, несколько раз моргнули.
Он ведь намного старше матери, вдруг подумала Сесилия. Раньше ей это не
приходило в голову.
Не потому ли чеки приходят не вовремя, что у него не хватает денег? И
не потому ли он продал машину?
- Мы пойдем на скачки или еще куда? Сегодня ваш выбор, леди.
- Пойдем на скачки.
- Поставите за меня? - шепотом спросил Том, протягивая через стойку
фунтовую банкноту. - На Амазонку в последнем забеге.
- Конечно, Том.
В голосе отца не было и следа той боли, которая, Сесилия теперь знала
это точно, отравляет ему каждую субботу. Сейчас приедет такси и отвезет их
на скачки.
Что-то оно опаздывает, сказал он, но пока говорил, в бар вошел шофер.
- Гони, - скомандовал отец.
Он дал ей денег и посоветовал, на каких лошадей ставить. Он взял ее за
руку и провел по рядам, разыскивая удобное место. Стоял солнечный день,
небо было безоблачное, и вокруг раздавались веселые возбужденные голоса.
- У нас в школе есть мальчик, - сказала она, - он приносит каждый день
пирожные.
Я их у него покупаю.
Он покачал головой и улыбнулся. Потом очень серьезным голосом спросил,
не слишком ли это дорого - она сказала, что нет, не слишком.
Наверное, Марин Финнеган и все в школе, включая Буйвола, тоже что-то
подозревают. И будет совсем нелепо, если она теперь станет помогать ему в
его квартире.
- Мне не хочется зря тратить деньги Тома.
- Значит, Амазонка не выиграет?
- Никакой надежды.
Отец с Сесилией прошли мимо женщины в пестром платье и остановились у
букмекерского табло. Задумчиво потирая челюсть, отец принялся изучать
цифры.
Подошла еще одна женщина - рыжеволосая в темных очках. Она сказала, что
рада его видеть и двинулась дальше.
- Мы кое-что выиграли на Жюльене, - сказал наконец отец. - Ты довольна,
Сесилия?
Она сказала, что довольна. Она поставила часть денег на другую лошадь и
терпеливо ждала, пока он договорится о чем-то с букмекером. Он поставил на
Амазонку только треть фунта Тома. У него было правило - работать с
несколькими букмекерами.
- Эта женщина с рыжими волосами живет в Карлоу, - сказал он, когда они
сели на свои места. - Вдова инспектора.
- Угу, - ответила Сесилия: ей не было дела до женщины с рыжими волосами.
- У Жюльена золотой обод, - сказал он, - а бедолага Том решил ставить
на серый.
Лошади выстроились на стартовой линии и тут же сорвались с места. Потом
быстро и неожиданно для Сесилии скачки закончились.
