- Где квартира для нас отведена - спросил его граф.
- Для вашего сиятельства? - отвечал квартирьер, вздрогнув всем телом. - Здесь, у
старосты, избу очистил. Требовал на барском дворе, так говорят: нетути. Помещица
такая злющая.
- Ну, хорошо, - сказал граф, слезая и расправляя ноги у старостиной избы. - А
что, коляска моя приехала?
- Изволила прибыть, ваше сиятельство! - отвечал квартирьер, указывая фуражкой на
кожаный кузов коляски, видневшийся в воротах, и бросаясь вперед в сени избы,
набитой крестьянским семейством, собравшимся посмотреть на офицера. Одну
старушку он даже столкнул с ног, бойко отворяя дверь в очищенную избу и
сторонясь перед графом.
Изба была довольно большая и просторная, но не совсем чистая. Немец-камердинер,
одетый как барин, стоял в избе и, уставив железную кровать и постлав ее,
разбирал белье из чемодана.
- Фу, мерзость какая квартира! - сказал граф с досадой. - Дяденко! разве нельзя
было лучше отвести у помещика где-нибудь?
- Коли ваше сиятельство прикажете, я пойду выгоню кого на барский двор, -
отвечал Дяденко, - да домишко-то некорыстный, не лучше избы показывает.
- Теперь уж не надо. Ступай.
И граф лег на постель, закинув за голову руки.
- Иоган! - крикнул он на камердинера, - опять бугор по середине сделал! Как ты
не умеешь постелить хорошенько.
Иоган хотел поправить.
- Нет, уж не надо теперь... А халат где? - продолжал он недовольным голосом.
Слуга подал халат.
Граф, прежде чем надевать его, посмотрел полу.
- Так и есть: не вывел пятна. То есть можно ли хуже тебя служить! - прибавил он,
вырывая у него из рук халат и надевая его. - Ты, скажи, это нарочно делаешь?...
Чай готов?...
- Я не мог успевать, - отвечал Иоган.
- Дурак!
После этого граф взял приготовленный французский роман и довольно долго молча
читал его; а Иоган вышел в сени раздувать самовар. Видно было, что граф был в
дурном расположении духа, - должно быть, под влиянием усталости, пыльного лица,
узкого платья и голодного желудка.
- Иоган! - крикнул он снова, - подай счет десяти рублей. Что ты купил в городе?
Граф посмотрел поданный счет и сделал недовольные замечания насчет дороговизны
покупок.
- К чаю рому подай.
- Рому не покупал, - сказал Иоган.
- Отлично! сколько раз я тебе говорил, чтоб был ром!
- Денег недоставало.
- Отчего же Полозов не купил? Ты бы у его человека взял.
- Корнет Полозов? не знаю. Они купили чаю и сахару.
- Скотина!.. Ступай!.. Только ты один умеешь меня выводить из терпения...
знаешь, что я всегда пью чай в походе с ромом.
- Вот два письма из штаба к вам, - сказал камердинер.
Граф лежа распечатал письма и начал читать. Вошел с веселым лицом корнет,
отводивший эскадрон.
- Ну что, Турбин? Тут, кажется, хорошо. А устал-таки я, признаюсь. Жарко было.
- Очень хорошо! Поганая, вонючая изба, и рому нет по твоей милости: твой болван
не купил и этот тоже. Ты бы хоть сказал.
И он продолжал читать. Дочитав до конца письмо, он смял его и бросил на пол.
- Отчего же ты не купил рому? - спрашивал в это время в сенях корнет шопотом у
своего денщика. - Ведь у тебя деньги были?
- Да что ж мы одни всё покупать будем! И так всё я расход держу; а ихний немец
только трубку курит, да и всё.
Второе письмо было, видно, не неприятно, потому что граф улыбаясь читал его.
- От кого это? - спросил Полозов, возвратясь в комнату и устраивая себе ночлег
на досках подле печки.
- От Мины, - весело отвечал граф, подавая ему письмо. - Хочешь прочесть? Что это
за прелесть женщина!.. Ну, право, лучше наших барышень... Посмотри, сколько тут
чувства и ума, в этом письме!.. Одно нехорошо - денег просит.
- Да, это нехорошо, - заметил корнет.
- Я ей, правда, обещал; да тут поход, да и... впрочем, ежели прокомандую еще
месяца три эскадроном, я ей пошлю. Не жалко, право: что за прелесть... а? -
говорил он улыбаясь, следя глазами за выражением лица Полозова, который читал
письмо.
- Безграмотно ужасно, но мило, и кажется, что она точно тебя любит, - отвечал
корнет.
- Гм! Еще бы! Только эти женщины и любя истинно, когда уж любят.
- А то письмо от кого? - спросил корнет, передавая то, которое он читал.
- Так... это там есть господин один, дрянной очень, которому я должен по картам,
и он уже третий раз напоминает... не могу я отдать теперь... глупое письмо! -
отвечал граф, видимо огорченный этим воспоминанием.
Довольно долго после этого разговора оба офицера молчали. Корнет, видимо
находившийся под влиянием графа, молча пил чай, изредка поглядывая на красивую,
отуманившуюся наружность Турбина, пристально глядевшего в окно, и не решался
начать разговора.
- А что, ведь может отлично выйти, - вдруг обернувшись к Полозову и весело
тряхнув головой, сказал граф, - ежели у нас по линии будет в нынешнем году
производство, да еще в дело попадем, я могу своих ротмистров гвардии перегнать.
Разговор и за вторым стаканом чаю продолжался на эту тему, когда вошел старый
Данило и передал приказание Анны Федоровны.
- Да еще приказали спросить, не сынок ли изволите быть графа Федора Иваныча
Турбина? - добавил от себя Данило, узнавший фамилию офицера и помнивший еще
приезд покойного графа в город К. - Наша барыня, Анна Федоровна, очень с ними
знакомы были.
- Это мой отец был; да доложи барыне, что очень благодарен, ничего не нужно,
только, мол, приказали просить, ежели бы можно, комнатку почище где-нибудь, в
доме или где-нибудь.
- Ну, зачем ты это? - сказал Полозов, когда Данило вышел. - Разве не всё равно?
одна ночь здесь разве не всё равно; а они будут стесняться.
- Вот еще! Кажется, довольно мы пошлялись по курным избам!.. Сейчас видно, что
ты непрактический человек... Отчего же не воспользоваться, когда можно хоть на
одну ночь поместиться как людям? А они, напротив, ужасно довольны будут.
- Одно только противно: ежели эта барыня точно знала отца, - продолжал граф
открывая улыбкой свои белые, блестящие зубы, - как-то всегда совестно за папашу
покойного: всегда какая-нибудь история скандальная или долг какой-нибудь. От
этого я терпеть не могу встречать этих отцовских знакомых. Впрочем, тогда век
такой был, - добавил он уже серьезно.
- А я тебе не рассказывал, - сказал Полозов, - я как-то встретил уланской
бригады командира Ильина. Он тебя очень хотел видеть и без памяти любит твоего
отца.
- Он, кажется, ужасная дрянь, этот Ильин. А главное, что все эти господа,
которые уверяют, что знали моего отца, чтобы подделаться ко мне, и как будто
очень милые вещи, рассказывают про отца такие штуки, что слушать совестно. Оно
правда, - я не увлекаюсь и беспристрастно смотрю на вещи, - он был слишком
пылкий человек, иногда и не совсем хорошие штуки делал. Впрочем, всё дело
времени. В наш век он, может быть, вышел бы и очень дельный человек, потому что
способности-то у него были огромные, надо отдать справедливость.
Через четверть часа вернулся слуга и передал просьбу помещицы пожаловать
ночевать в доме.
XI.
Узнав, что гусарский офицер был сын графа Федора Турбина, Анна Федоровна
захлопоталась.
- А, батюшки мои! Голубчик он мой!.. Данило! Скорей беги, скажи: барыня к себе
просит, - заговорила она, вскакивая и скорыми шагами направляясь в девичью. -
Лизанька! Устюшка! приготовить надо твою комнату, Лиза. Ты перейди к дяде; а вы,
братец... братец! вы в гостиной уж ночуйте. Одну ночь ничего.
- Ничего, сестрица, я на полу лягу.
- Красавчик, я чай, коли на отца похож. Хоть погляжу на него, на голубчика...
Вот ты посмотри, Лиза! А отец красавец был... Куда несешь стол? оставь тут, -
суетилась Анна Федоровна, - да две кровати принеси - одну у приказчика возьми,
да на этажерке подсвечник хрустальный возьми, что мне братец в именины подарил,
и калетовскую свечу поставь.
Наконец, всё было готово. Лиза, несмотря на вмешательство матери, устроила по
своему свою комнатку для двух офицеров. Она достала чистое, надушенное резедой
постельное белье и приготовила постели; велела поставить графин воды и свечи
подле, на столике; накурила бумажкой в девичьей и сама перебралась с своею
постелькой в комнату дяди. Анна Федоровна успокоилась немного, уселась опять на
свое место, взяла было даже в руки карты, но, не раскладывая их, оперлась на
пухлый локоть и задумалась. "Времечко-то, времечко как летит! - топотом про себя
твердила она. - Давно ли, кажется? Как теперь гляжу на него. Ах, шалун был! - И
у нее слезы выступили на глаза. - Теперь Лизанька... но всё она не то, что я
была в ее года-то... хороша девочка, но нет, не то..."
- Лизанька, ты бы платьице муслин-де-леневое надела к вечеру.
- Да разве вы их будете звать, мамаша? Лучше не надо, - отвечала Лиза, испытывая
непреодолимое волнение при мысли видеть офицеров, - лучше не надо, мамаша!
Действительно, она не столько желала их видеть, сколько боялась какого-то
волнующего счастия, которое, какой казалось, ожидало ее.
- Может быть, сами захотят познакомиться, Лизочка! - сказала Анна Федоровна,
гладя ее по волосам и вместе с тем думая: "Нет, не те волоса, какие у меня были
в ее годы... Нет, Лизочка, как бы я желала тебе..." И она точно чего-то очень
желала для своей дочери, но женитьбы с графом она не могла предполагать, тех
отношений, которые были с отцом его, она не могла желать, - но чего-то такого
она Очень-очень желала для своей дочери. Ей хотелось, может быть, пожить еще раз
в душе дочери той же жизнью, которою она жила с покойником.
Старичок-кавалерист тоже был несколько взволнован приездом графа. Он вышел в
свою комнату и заперся в ней. Через четверть часа он явился оттуда в венгерке и
голубых панталонах и с смущенно-довольным выражением лица, с которым девушка в
первый раз надевает бальное платье, пошел в назначенную для гостей комнату.
- Посмотрю на нынешних гусаров, сестрица! Покойник граф, точно, истинный гусар
был. Посмотрю, посмотрю.
Офицеры пришли уже с заднего крыльца в назначенную для них комнату.
- Ну, вот видишь ли, - сказал граф, как был, в пыльных сапогах ложась на
приготовленную постель: - разве тут не лучше, чем в избе с тараканами!
- Лучше-то лучше, да как-то обязываться хозяевам...
- Вот вздор! Надо во всем быть практическим человеком. Они ужасно довольны,
наверно... Человек! - крикнул он, - спроси чего-нибудь завесить это окошко, а то
ночью дуть будет.
В это время вошел старичок знакомиться с офицерами. Он, хотя и краснея
несколько, разумеется, не преминул рассказать о том, что был товарищем покойного
графа, что пользовался его расположением, и даже сказал, что он не раз был
облагодетельствован покойником. Разумел ли он под благодениями покойного то, что
тот так и не отдал ему занятых ста рублей, или то, что бросил его в сугроб, или
что ругал его, - старичок не объяснил нисколько. Граф был весьма учтив с
старичком-кавалеристом и благодарил за помещение.
- Уж извините, что не роскошно, граф (он чуть было не сказал: ваше сиятельство,
- так уж отвык от обращения с важными людьми), домик сестрицы маленький. А вот
это сейчас завесим чем-нибудь, и будет хорошо, - прибавил старичок и под
предлогом занавески, но главное, чтоб рассказать поскорее про офицеров, шаркая,
вышел из комнаты.
Хорошенькая Устюша с барыниной шалью пришла завесить окно. Кроме того, барыня
приказала ей спросить, не угодно ли господам чаю.
Хорошее помещение, повидимому, благоприятно подействовало на расположение духа
графа: он, весело улыбаясь, пошутил с Устюшей, так что Устюша назвала его даже
шалуном, расспросил ее, хороша ли их барышня, и на вопрос ее, не угодно ли чаю,
отвечал, что чаю, пожалуй, пусть принесут, а главное, что свой ужин еще не
готов, так нельзя ли теперь водки, закусить чего-нибудь и хересу, ежели есть.
Дядюшка был в восторге от учтивости молодого графа и превозносил до небес
молодое поколение офицеров, говоря, что нынешние люди не в пример авантажнее
прежних.
Анна Федоровна не соглашалась - лучше графа Федора Иваныча никто не был - и
