- В первые дни еще можно было заметить подобие страха, но
сейчас они ничего не боятся... Вот ваши полумеры... (Они,
то-есть - люди, население.) Они без сопротивления отдали нам
свои деньги, они не сопротивлялись, когда мы брали власть, они
не желают читать моих декретов, как будто я их пишу тростью на
воде... Но, чорт возьми, я предпочел бы иметь дело с бешеным
слоном, чем с этой сумасшедшей сволочью, которая перестала
любить деньги и уважать власть. Что случилось, я спрашиваю? Они
пережили несколько часов смертельного страха. Все. Мы вывернули
их карманы, правда, но после этого они должны были еще больше
преклониться перед идеей концентрированного капитала...
Один из диктаторов, похожий на старого сверчка, спросил:
- Уверены ли вы, сэр, что мы так богаты, как мы это
думаем, сэр?
- Девять десятых мирового золота лежит в подземельях
здесь, - Руф, ударил ногой по ковру, - ключ от этого золота
здесь, - он похлопал себя по жилетному карману, - в этом никто
не сомневается.
- Я удовлетворен вашим объяснением, благодарю вас, сэр, -
ответил диктатор, похожий на сверчка. Руф продолжал:
- Они продолжают существовать, как ни в чем не бывало.
Заводы работают, фермеры работают, чиновники и служащие
работают. Очень хорошо, но при чем же мы, я спрашиваю? Мы -
хозяева страны или мы сами себя выдумали? Вчера, в парке, я
схватил за воротник какого-то прохожего. "Понимаете ли вы, сэр,
- крикнул я ему, - что вы весь - мой, с костями и мясом, с
вашей душонкой, которая стоит 27 долларов в неделю?" Негодяй
усмехнулся, будто он зацепил воротником за сучок, освободился и
ушел, посвистывая. Мы взорвали проклятую луну, мы овладели
мировым капиталом, мы взяли на себя чудовищную власть только
для того, чтобы к нам относились, как к явлению природы, - дует
ветер, подними воротник. Я запретил музыку в общественных
местах, - весь город ходит и насвистывает. Я закрыл кабаки и
театры - в городе стали собираться по квартирам, - они
развлекаются бесплатно. Мы - мираж. Мы - боги, которым больше
не желают приносить жертв. Я спрашиваю, - мы намерены
зарываться по шею в наше золото или перед этим камином
надуваться от гордости, в упоении, что мы - власть, которую еще
не видел мир? Я спрашиваю - каков практический вывод из нашего
могущества?
Диктаторы молчали, глядя на кровавые угли камина. Руф
отхлебнул минеральной воды и продолжал:
- Если вы будете бить кулаками в воздух, - в конце концов
вы упадете и разобьете нос. Нужно создать сопротивление среды,
в которой действуешь, иначе действия не произойдет. Мы - на
краю пропасти, - я утверждаю. Человечество сошло с ума. Нужно
вернуть ему разум, вернуть его к естественной борьбе за
существование, со всеми освященными историей формами, где в
свободной борьбе личности с личностью вырастает здоровый
человеческий экземпляр. Мы должны произвести массовый отбор.
Направо и - налево.
- Ближе к делу, что вы предлагаете? - спросил другой из
диктаторов, запустив ногти в подбородок.
- Кровь, - сказал Руф, - всех этих с неисправимо
сдвинутыми мозгами, всех этих свистунов, мечтателей, без двух
минут коммунистов - налево. Мы объявим войну
Восточно-Европейскому Союзу, мы объявляем запись добровольцев в
войска, - вот первый отбор наиболее здоровых личностей...
Руф нажал кнопку электрического звонка. За стеной в тишине
затрещало. Прошла минута, две, три. Руф поднял брови. Диктаторы
переглянулись. Никто не шел. Руф сорвал с камина, с телефонного
аппарата, трубку, сказал сквозь зубы номер и слушал. Понемногу
челюсть его отваливалась. Он осторожно положил трубку на
аппарат, подошел к окну и приподнял тяжелую шелковую портьеру.
Затем он вернулся к камину и снова отхлебнул глоток минеральной
воды.
- Площадь пуста, - хриповато сказал он, - войск на площади
нет.
Диктаторы, глядя на него, ушли глубоко в кресла. Было
долгое молчание. Один только спросил:
- Сегодня были какие-нибудь признаки?
- Да, были, - ответил Руф, стукнув зубами, - иначе бы я
вас не собрал сюда, иначе бы я не говорил так, как говорил.
Опять у камина долго молчали. Затем, в тишине Белого Дома,
издалека, раздались шаги. Они приближались, звонко, весело
стуча по паркету. Диктаторы стали глядеть на дверь. Без стука,
широко распахнулась дверь, и вошел плечистый молодой человек с
льняными волосами. Он был в шерстяной белой рубашке с
засученными по локоть рукавами, широкий бумажный пояс
перепоясывал его плисовые коричневые штаны на крепких ногах.
Лицо у него было обыкновенное, веселое, добродушное, чуть
вздернутый нос, пушок на верхней губе, девичий румянец на
крепких скулах. Он остановился шагах в трех от камина, сверху
вниз кивнул головой, пришмыгнул слегка:
- Вы кто такие, джентльмены?
- Что тебе нужно здесь, негодяй? - спросил Руф, медленно
вытаскивая руки из карманов брюк.
- Помещение нам нужно под клуб, нельзя ли очистить.
Август 1924 г.
