Многие из народа Феанора сожалели о сожжении в Лосгаре и поражались
мужеству покинутых ими товарищей, которое помогло им перебраться через
льды севера, и они предложили бы им свою дружбу, если бы стыд не удержал
их.
Так, из-за проклятья, лежавшего на них, Нольдорцы ничего не добились,
пока Моргот колебался, в страхе перед светом, который был еще новым и
сильным для Орков.
Но Моргот собрался с мыслями и смеялся, видя разобщение его врагов.
В своих подземельях он создавал огромные клубы дыма и пара, и они
вырывались наружу из вершин Железных Гор. Издалека, из Митрима, можно было
видеть эти дымящиеся вершины, пачкающие чистое небо в первое утро мира.
С востока пришел ветер и понес тучи прямо с дымом через Хитлум,
затмевая новое солнце. И они извивались над полями и долинами и, черные и
ядовитые, ложились на воды Митрима.
Тогда Фингон Доблестный, сын Фингольфина, решил покончить с
отчуждением среди Нольдорцев, прежде чем их враг успеет подготовиться к
войне, потому что земля в странах севера дрожала от грохота подземных
кузниц Моргота.
Когда-то в блаженстве Валинора, еще до того, как Моргота освободили
от цепей и ложь его омрачила сердца, Фингон был в тесной дружбе с
Маэдросом, и хотя он не знал еще, что Маэдрос вспомнил о нем при сожжении
кораблей, мысль об их давней дружбе жгла сердце Фингона. Поэтому он
отважился на подвиг, который заслуженно упоминается на празднестве князей
Нольдора: один, без чьей либо помощи, он отправился на поиски Маэдроса.
Воспользовавшись той самой тьмой, что создал Моргот, он незаметно
проник в укрепления своих врагов. Взобравшись высоко на отроги
Тангородрима, Фингон со скорбью взглянул на опустошенную страну, но он не
нашел ни прохода, ни трещины, через которую смог бы проникнуть внутрь
крепости Моргота. Тогда, как вызов Оркам, все еще укрывавшимся в темных
подвалах под землей, Фингон взял свою арфу и запел свою песнь Валинора,
сложенную Нольдорцами в древности, и голос его взлетел над мрачными
провалами, не слыхавшими раньше ничего подобного - только крики страха и
горя.
Так Фингон нашел то, что искал. Ибо высоко над ним кто-то слабо
подхватил его песню, и чей-то голос позвал его. То был Маэдрос, запевший,
несмотря на свои муки. И Фингон взобрался к подножию обрыва, на котором
висел его родич, но дальше подняться не смог. И он заплакал, увидев
жестокую затею Моргота. И Маэдрос, испытывая сильные страдания и не имея
надежды, просил Фингона застрелить его из лука. И Фингон наложил стрелу и
натянул лук. И он безнадежно воззвал к Манве, сказав: "О король, кому
дороги все птицы, сделай так, чтобы полет этой оперенной стрелы был
быстрым, и вспомни о сострадании к Нольдору в час его нужды!"
Ответ на его просьбу последовал мгновенно, так как Манве, которому
дороги все птицы и кому на Таникветиль они приносят вести из Средиземья,
еще раньше послал туда племя орлов, приказав им поселиться на утесах
севера и наблюдать за Морготом - потому что Манве все еще испытывал
жалость к изгнанным Эльфам. И орлы сообщили опечаленному Манве о многом,
что происходило в те дни.
И теперь, едва Фингон натянул свой лук, с огромной высоты слетел
Торондор, король орлов, самый могучий из всех птиц, существовавших
когда-либо. Его распахнутые крылья простирались на тридцать фатомов.
Остановив руку Фингона, он схватил его и поднял до уровня скалы, где
висел Маэдрос, но Фингон не смог освободить его запястья от адских оков:
ни рассечь их, ни вырвать из камня. И потому в своем страдании Маэдрос
снова просил Фингона убить его, но Фингон отсек ему руку выше запястья, и
Торондор унес их обоих в Митрим.
Прошло время, и рана Маэдроса зажила, потому что в нем пылал огонь
жизни, и сила его была наследием древних дней, как и всех, кто вырос в
Валиноре. Тело его снова стало сильным, но тень перенесенных страданий
осталась у него на сердце. И позже меч в левой руке Маэдроса был более
гибельным, чем прежде в правой.
Этим подвигом Фингон завоевал великую известность, и весь Нольдор
восхвалял его.
Ненависть между домами Фингольфина и Феанора пошла на убыль. Потому
что Маэдрос просил прощения за предательство в Арамане и отказался от
своих притязаний на королевскую власть над всем Нольдором, сказав
Фингольфину:
- Если обида больше не лежит между нами, вождь, тогда королевское
достоинство по праву должно принадлежать тебе, самому старшему здесь из
дома Финве и самому мудрому.
Но не все его братья в сердце своем согласились с этим.
Поэтому, как и предсказывал Мандос, члены дома Феанора стали
называться лишенными наследства, так как верховная власть перешла от них к
старшей ветви к дому Фингольфина - власть и в Эленде, и в Белерианде, и
еще из-за утраты ими Сильмарилей. Но теперь Нольдорцы, снова
объединившись, поставили часовых на границах Дор-Даэделота, и Ангбанд был
осажден с запада, юга и востока. Нольдор разослал во все стороны
вестников, чтобы изучить земли Белерианда и договориться о союзе с
народами, живущими там.
Король Тингол без большого восторга принял появление с запада
стольких могущественных князей, стремившихся образовать новые королевства,
и он не открыл доступ в свое королевство, не устранил его волшебное
ограждение, потому что, умудренный мудростью Мелиан, он не верил, что
осада Моргота продлится долго. Только лишь князьям Нольдора из дома
Финарфина было дозволено проникнуть в пределы Охраняемого Королевства,
потому что они имели родство с самим королем Тинголом, поскольку их
матерью была Эрвен из Альквалонде, дочь Ольве.
Первым из изгнанников попал в Менегрот сын Финарфина Ангрод, как
посланец своего брата Финрода. Он долго говорил с королем, рассказав ему о
деяниях Нольдора на севере, об его численности и организации его сил.
Однако, хотя он и был правдивым и мудрым и считал, что все беды уже
искуплены, он не сказал ни слова ни об убийстве родичей, ни о причине
изгнания Нольдора, ни о клятве Феанора.
Король Тингол выслушал эти слова Ангрода и, прежде чем тот продолжил,
прервал его:
- Скажи вот что от моего имени пославшим тебя: Нольдору разрешается
поселиться в Хитлуме и в горных местностях Дор-Финион, и в диких пустых
землях к востоку от Дориата. Но там повсюду находятся многие из моего
народа, и я не допущу, чтобы кто-нибудь ограничивал их свободу, и еще
менее - чтобы их изгнали из собственных хижин. Поэтому, пусть князья
Запада остерегутся вести себя как хозяева, ибо повелитель Белерианда - я,
и все, кто хочет тут поселиться, будут прислушиваться к моим словам. Никто
не должен приходить в Дориат, кроме тех, кого я призову как гостей, или
тех, кому я понадоблюсь в крайней нужде.
Вожди Нольдора держали совет в Митриме, и туда из Дориата явился
Ангрод, принеся послание короля Тингола.
Холодным показалось Нольдору королевское приветствие, и его слова
рассердили сыновей Феанора, но Маэдрос засмеялся, сказав:
- Он - король, который может отстоять свою собственность, иначе
пустым был бы его титул. Тингол дарит нам земли, на которые власть его не
распространяется. Сегодня фактически один лишь Дориат был бы его
владением, если бы не приход Нольдора. Поэтому пусть он правит в Дориате и
радуется, что соседями у него потомки Финве, а не Орки Моргота, которых мы
нашли здесь. Мы устроимся где-нибудь в другом месте, где нам покажется
лучше!
Но Карантир, не любивший сыновей Финарфина, самый грубый из братьев и
самый вспыльчивый, громко воскликнул:
- Еще чего! Пусть сыновья Финарфина не бегают то и дело с их
рассказами к этому темному Эльфу в его пещеры! Кто дал им право говорить
от нашего имени? Да, они действительно находятся в Белерианде, но пусть не
забывают так быстро, что их отец - вождь Нольдора, хотя мать их из другого
рода.
Тогда Ангрод пришел в ярость и покинул совет. Маэдрос упрекнул
Карантира, а большая часть Нольдора из обеих лагерей, слушая его слова,
встревожилась, опасаясь жестокого характера сыновей Феанора, всегда
готовых разразиться опрометчивыми словами и насилием. Однако, Маэдрос
удержал своих братьев, и они оставили совет, а вскоре покинули Митрим и
отправились на восток, за Арос, в обширные земли возле холма Химринг.
Впоследствии эта область была названа границей Маэдроса, потому что с
севера холм и река представляли собой лишь малую защиту от нападения из
Ангбанда.
Там Маэдрос и его братья установили наблюдение, собирая вокруг себя
весь народ, который приходил к ним. И они мало общались со своими
родичами, разве что при необходимости.
Говорят, что Маэдрос сам придумал этот план, чтобы уменьшить
возможность междоусобицы, и еще потому, что он очень хотел, чтобы главная
опасность нападения угрожала ему. Сам же он остался в дружбе с домом
Фингольфина и Финарфина и приходил к ним иногда для общего совета. Но все
же и он был связан клятвой, хотя сейчас он до времени бездействовал.
Народ Карантира поселился дальше к востоку, за верхним течением
Гелиона, возле озера Хелевори под горой Рерир и южнее его.
Они поднимались на вершины Эред Люина и с удивлением смотрели на
восток, потому что дикими и бескрайними казались им Страны Средиземья.
И так случилось, что народ Карантира наткнулся на гномов, после
нападения Моргота и прихода Нольдора переставших посещать Белерианд. Но
хотя оба народа любили ремесла и стремились пополнять свои знания, большой
теплоты между ними не было, потому что гномы отличались скрытностью и
легко обижались, а Карантир был высокомерен и едва скрывал свое презрение
к неприглядным с виду Наугрим, и народ его следовал ему в этом.
Тем не менее, поскольку оба народа боялись и ненавидели Моргота, они
заключили союз, имея в этом взаимную выгоду.
Наугрим в то время знали много секретов ремесла, а кузнецы и
каменщики Ногрода стали знамениты в своем племени. Когда гномы начали
снова бывать в Белерианде, вся торговля добычей их рудников проходила
сначала через руки Карантира, и так пришли к нему большие богатства.
Когда прошло двадцать лет Солнца, Фингольфин, король Нольдора,
организовал великий праздник, и случилось это весной, вблизи омутов
Иврина, где брала начало быстрая река Нарог. Та страна была зеленая и
прекрасная и лежала у подножия Гор Мрака, защищавших ее с севера.
В последующие дни печали долго помнилась радость этого праздника, и
он был назван Мерет Адертал, Празднество Воссоединения.
Туда явились многие из вождей и народа Фингольфина и Финрода, а из
сыновей Феанора - Маэдрос и Маглор с воинами восточных границ. Пришли туда
и многочисленные Серые Эльфы, скитальцы лесов Белерианда, и народ гаваней
вместе с Сирданом, их повелителем. Пришли даже Зеленые Эльфы из
Оссирианда, Страны Семи Рек, находившейся далеко отсюда, под обрывами
Синих гор. Но из Дориата явились лишь два посланца, Маблунг и Даэрон,
принеся приветствие от короля.
Немало совещаний было проведено во время Мерет Адертала, много
принесено клятв в союзничестве и дружбе, и говорят, что на этом празднике
даже Нольдорцы большей частью пользовались языком Серых Эльфов, выучив
быстро наречие Белерианда, в то время как Синдар медленнее овладевали
речью Валинора. Сердца Нольдора окрепли и наполнились надеждой, и многим
из них казалось, что слова Феанора, призывавшего их искать свободы и
прекрасных королевств в Средиземье, оправдались. И действительно, затем
