Настоящая подборка составлена из старейших отрывков, в основном
касающихся легенд и шуток Графства конца Третьей Эпохи, которые, вероятнее
всего, были написаны хоббитами, а именно, Бильбо и его друзьями или их
прямыми потомками. Авторство, однако, указывалось редко, поскольку отрывки
эти, не входящие в эпопею, прошли через многие руки и записаны, скорее
всего, со слов.
В Алой Книге говорится, что номер 5 - сочинение Бильбо, а номер 7 -
Сэма Скромби. Инициалами С.С. помечен и номер 8, что следует признать
правильным; номер 10 также помечен С.С., хотя в данном случае Сэм, скорее
всего, просто изменил старый стих из забавного бестиария, весьма
популярного среди хоббитов, ибо во "Властелине Колец" сам же Сэм ясно
говорит, что стихотворение это относится к широко распространенным
преданиям Графства.
Стихотворение номер 3 относится к другому роду произведений, которые
очень забавляли хоббитов: сказка или песня, которая, возвращаясь в конце к
своему началу, могла повторяться до бесконечности, пока слушателям не
надоест. Отдельные образчики подобного рода записаны в Алой Книге, однако
большинство их весьма примитивно и необработано. Номер 3 длиннее и
завершеннее прочих. Он, вне всякого сомнения, написан Бильбо. На авторство
указывает совершенно очевидная связь стихотворения с длинной поэмой,
которую Бильбо продекламировал в качестве собственного сочинения в доме
Элронда. Раздольская версия "вздорных вирш" была им значительно
трансформирована и приспособлена (правда, несколько нелепо) к легендам
высших эльфов и нуменорцев об Эрендиле. Бильбо очень гордился и версией и
оригиналом, поскольку размер их, похоже, придумал сам. Приведенное в этом
сборнике более раннее произведение относится, по-видимому, к тому времени,
когда Бильбо только что вернулся из своего путешествия. Хотя в нем и
заметно влияние эльфийских преданий, оно едва сказывается, да и
использованные в стихотворении имена (Деррилин, Белмариэль, Телламин,
Фантазиель) совершенно не эльфийские, а лишь придуманы в эльфийском стиле.
В прочих стихах заметно влияние событий конца Третьей Эпохи и
расширение горизонтов Графства благодаря контактам с Раздолом и Гондором.
Стихотворение номер 6, помещенное непосредственно за песенкой Бильбо о
Лунном Деде, и последнее, номер 16, восходят к гондорским источникам. Они
явно отражают обычаи людей, живущих на побережье и привычных к рекам,
которые впадают в море. Так, в номере 6 содержится упоминание о Дивногорье
(известный "ветрам всем открытый залив") и о колоколе приморской крепости
Тирит-Аэор в Дол-Амроте. В номере 16 говорится о "семи быстрых реках"
<Лефнуй, Мортонд-Кирилл-Рингло, Гилрейн-Сернуй и Андуин>, что текут к морю
в Южном Королевстве, и названо имя на высоком языке Гондора - Фириэль,
смертная женщина. <Имя это принадлежало принцессе Гондора, которая вела
свою родословную, по утверждению Арагорна, по южной линии. Так же звали
дочь Эланор, внучку Сэма, хотя имя ее, скорее всего, взято именно из этой
песни. Появиться в Западном Уделе оно не могло.> В Дол-Амроте и на
Прибрежье сохранились многие обычаи древнейших их обитателей - эльфов, а
из гавани в устье Мортонда "западные корабли" уплывали всю Вторую Эпоху до
самого падения Эрегиона. Таким образом, оба стихотворения являются лишь
переделками южных источников, хотя Бильбо мог услышать последние и в
Раздоле. Номер 14 также связан с преданиями Раздола, эльфийскими и
нуменорскими, о героических днях конца Первой Эпохи. Пожалуй, в нем
отразилась нуменорская легенда о Турине и гноме Миме.
А вот номера 1 и 2 явно родились в Забрендии: в них масса сведений и
об этом крае, и о чащобах Леса, и о долине Ветлянки. <Загородка -
небольшая гавань на северном берегу Ветлянки за Городьбою, которая хорошо
охраняется и защищена "загородью" - изгородью из кольев в воде. Брередон
("вересковый холм" на всеобщем языке) - небольшая деревушка на косогоре за
гаванью, что лежит в узком языке между Сенной и Брендуином. Близ Схода,
притока Ивлянки, была пристань, от которой проселочная дорога бежала к
Глубокопному и далее к тракту на Неторное Перепутье, что шел через
Камышное и Склады.> Ни один хоббит к западу от грибных угодий не знает
столько. Стихотворения показывают также, что забрендийцы были знакомы с
Томом Бомбадилом, <возможно, именно они-то и дали ему это имя (оно
забрендийское по форме) в дополнение ко всем его более древним прозвищам>
хотя, без сомнения, столь же мало подозревали о его могуществе, как
население Графства - о могуществе Гэндальфа. И тот и другой
рассматривались хоббитами как доброжелательные личности, быть может,
несколько таинственные и непредсказуемые, но и не в последней степени
забавные. Номер 1 - более раннее произведение, составленное из различных
хоббитонских легенд о Бомбадиле. Сходные предания использованы и в номере
2, хотя доброжелательное подшучивание Тома над его знакомцами обратилась
здесь в едкие насмешки, не без юмора, но с оттенком угрозы. Этот стих
сочинен, вероятно, много позднее, уже после появления Фродо и его
спутников в жилище Бомбадила.
Собственно хоббичьи стихотворения, здесь представленные, обладают
двумя главными общими чертами: пристрастием к иноземным словечкам и к
ритмическим или рифмовым сложностям. При всем своем простодушии хоббиты
явно уважают такие вещи, как добродетель и любезность, хотя качества эти -
в основном лишь имитация учтивости эльфов. Данные стихи также, по крайней
мере на первый взгляд, легкомысленны и фривольны, но при чтении временами
возникает неловкое ощущение, что подразумевается в них больше, чем
высказывается. Исключение составляет только номер 15, явно хоббитанского
происхождения. Это наиболее позднее произведение, относящееся к Четвертой
Эпохе, включено тем не менее в сборник, ибо чья-та рука накорябала в конце
"Сон Фродо" - весьма любопытная отметка. Она указывает, что стихотворение
(вне всякого сомнения, сам Фродо его не сочинял) ассоциируется с темными,
тягостными видениями, посещавшими Фродо в марте и октябре в течении
последних трех лет. Но оно созвучно и другим преданиям о хоббитах,
зараженных "безумием странствий", которые, если когда-либо и возвращались,
чувствовали себя неладно и неуютно на родине. Море всегда и всюду
присутствует на заднем плане в любых хоббитских сочинениях, но страх перед
ним и недоверие ко всем эльфийским легендам в Графстве Третьей Эпохи
преобладали, и настрой этот не вполне исчез после событий и перемен,
завершивших Эпоху.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТОМА БОМБАДИЛА
Жил-был Том Бомбадил - развеселый малый
В ярко-желтых башмаках, в синей куртке старой,
И в зеленом кушаке, и в чулках из кожи,
В острой шляпе, и перо есть на шляпе тоже.
Он на горке поживал, где родник Ветлянки
В чащу ручейком сбегал прямо по полянке.
Как-то летнюю порой старый Том, гуляя,
В заливных лугах кружа, лютики срывая,
Травкой щекоча шмелей, что в цветах гудели,
Засиделся у реки: воды так блестели...
Борода висит в воде, прямо как на грех.
Золотинка, дочь Реки, тут всплыла наверх...
Ловко дернула она. Том в кувшинки - плюх!
Ну барахтаться, хлебать, булькать - фух! да ух!
- Эй, Том Бомбадил! Ты на дно собрался?
Пузырей тут напускал, тиной расплескался,
Быстрых рыбок разогнал, диких уток тоже...
Шляпу, глянь-ка, утопил! И перо к тому же!
- Ты достань-ка мне ее, милая ундина!
Бомбадилу нипочем лужица и тина.
А потом назад ныряй в омут свой тенистый,
Спи себе там средь корней старых ив ветвистых!
Золотинка ускользнула в дом подводный, к маме,
Том остался у реки в шляпе и кафтане.
Он на солнышке присел: отдых Тому нужен,
Чтоб просохли башмаки и перо к тому же.
Тут проснулся Старец Ива, начал песнопенье,
Крепко Тома усыпил под ветвистой сенью,
В щель тихонько засосал - крак! - нет двери туже.
Том пропал, и башмаки, и перо к тому же.
- Эй, Том Бомбадил! О чем размышляешь?
Посидеть в моем нутре разве не желаешь?
Щекочи меня пером, а я воды напьюсь,
И капелью на тебя по трещинам прольюсь!
- Ну-ка, выпускай меня, Старец Ива, душка!
Корни старые твои, право, не подушка!
Пей речную воду всласть, набирайся силы,
Сон тебе хочу послать, как ундине милой.
Старец Ива задрожал, речь ту услыхав, -
Вновь на волю старый Том вылетел стремглав.
Скрипнув, вмиг сомкнулась щель, замерла листва...
По Ветлянке вверх пошел Бомбадил тогда.
На опушке посидел, где и свет и тень,
Свист и щебет певчих птиц слушал целый день.
Бабочки вились над ним, солнце опускалось,
Туч угрюмых пелена в небо поднималась.
Мелкий дождь заморосил и вдруг хлынул бойко,
Гладь речную замутил, пузырей-то сколько!
Том пустился наутек под тугой капелью
И в укромную нору спрятался скорее.
Жил в норе Барсук седой, черные глазищи,
С сыновьями и с женой. Холм изрыл до днища.
Он за куртку Тома - хвать! - и скорей в туннели
Поволок, в земную глубь от передней двери.
В темном тайнике своем заворчал сердито:
- Ну, Том Бомбадил, вот теперь мы квиты!
Ты зачем вломился в дом непрошенно-незванно?
Поищи-ка путь наверх! Будет нам забавно.
- Ну-ка, выводи меня, Барсук-барсучище!
Землю с лапок отряхни, вытри нос почище!
К задней двери проводи в зарослях терновых,
Сам же спать скорей беги, слов не жди суровых:
Золотинка крепко спит, Старец Ива тоже.
Препираться мне с тобой, право, тут негоже!
Испугались барсуки, извиняться стали,
Ход удобный к задней двери мигом показали.
Сами дрожкою дрожат: юркнули в нору,
Глиной стали затыкать каждую дыру.
Дождь прошел, в умытом небе легкой дымки вязь.
Бомбадил домой пошел, в бороду смеясь.
Ставни настежь распахнул, в комнату войдя.
Мотыльки тотчас порхать стали вкруг огня.
А в окошках свой заводят звезды хоровод,
Тонкий месяц с небосвода уплывет вот-вот.
Тьма сгустилась над холмом. Том свечу берет,
К двери по скрипучим доскам с песнею идет.
Холодом дохнула ночь: - Слушай, Бомбадил!
Зря ты о Могильном Духе, весельчак, забыл!
На свободе я опять, из кургана встал,
Где источенных камней щерится оскал.
Унесу тебя с собой, румянец прочь сгоню,
В склепе смрадном под землей навек окостенею!
- Прочь! Немедля дверь закрой! Сгинь в немую тьму!
Слушать твой загробный хохот Тому ни к чему!
В землю, скрытую травой, кости уноси!
Золотинка видит сны, спят и барсуки,
Старец Ива задремал, и тебе спать вскоре.
Клад могильный свой храни и былое горе!
Дух Могильный тут вздохнул, тяжко застонал,
И в окошко с воем выплыл, темной тенью стал,
Прочь помчался над холмом, словно филин-тать,
