немедленно вступил в переговоры с Карлом пятым, убеждая его выступить против
протестантов. В конце концов оба тирана пришли к соглашению: папа обязался
уплатить императору двести тысяч золотых экю и снарядить за свой счет
двенадцать тысяч пехотинцев и пятьсот конников; Карл пятый обещал прислать
свою армию, чтобы помочь папским войскам преследовать и сокрушать врагов
римской церкви.
Союзники немедленно взялись за дело. Павел третий опубликовал буллу, в
которой призывал католиков предавать огню и мечу города, селения и даже
деревушки, поддерживавшие протестантов. Кровавой затее, однако, не суждено
было осуществиться: при первом же столкновении на границах Саксонии солдаты
папы и императора обратились в бегство.
Святой отец поспешил отозвать свои войска, предоставив императору самому
выпутываться из того положения, в которое он его вовлек. Последний был
взбешен, увидев, что папа снова надул его. Он пришел в ещё большую ярость,
когда узнал, что Павел, воспользовавшись тем, что император задерживается в
Германии, собирается перенести заседания собора из Тридента в один из
городов папской области. Отправляясь в поход против реформаторов, Карл пятый
в то же время хотел сохранить хотя бы видимость соглашения с протестантскими
князьями, понимая, что в случае поражения реформаторов его обвинят в
нарушении законности, в результате чего члены собора окажутся во власти
папы. Он категорически потребовал, чтобы Павел третий отказался от намерения
переносить собор в Болонью. Его святейшество пропустил это мимо ушей. Тогда
император отправил своих представителей в Тридент, приказав им бросить в
реку кардинала, выступавшего на соборе от имени первосвященника, если там
осмелятся перенести или закрыть собор.
Угроза подействовала. Но папа не сложил оружия, попросту изменил тактику:
он спровоцировал во многих городах беспорядки, а затем объявил, что
совещание близится к концу, и поторопил участников собора закончить
обсуждения.
Возмущенный вероломством папы, Карл пятый решил отомстить ему и
организовал заговор против Пьера-Луиджи Фарнезе.
Узнав о смерти возлюбленного сына, Павел третий пришел в исступление: в
течение нескольких часов обезумевший папа кричал, бранился, извергал хулу на
бога, на богоматерь, на апостолов и всех святых. Обессилев, он заявил, что
обратится за помощью к потусторонним силам, лишь бы уничтожить императора.
Запершись в своей лаборатории, он множество ночей провел с алхимиками и
магами, изучая движение звезд и слушая их заклинания. Но все это не вызвали
даже самых ничтожных колик у Карла пятого.
Убедившись, что дьявол не обнаруживает желания заступиться за него,
святой отец решил рассчитаться с Карлом лично: он вызвал его на поединок,
предложив сразиться на конях или пешими, на шпагах или клинках и предоставив
выбор оружия врагу. Но тот не принял вызова обезумевшего первосвященника.
Когда боль утраты стихла, святой отец перенес всю свою нежность на внука
Октавио Фарнезе. Но и здесь его постигло жестокое разочарование. Подарив
Октавио герцогство Пармское, он поручил ему командование папскими войсками,
которые в это время сражались с Фердинандом Гонзаго, захватившим с помощью
Карла пятого Пьяченцу. Убедившись, что Октавио никудышный военачальник, и
боясь, что имперские войска отнимут у внука наследство, святой отец отозвал
Октавио в Рим и поставил во главе своих войск Камилла Орсини - гонфольера
войск папской курии.
Октавио, однако, очень обиделся, хотя папа и пообещал ему всяческие
почести. То, что его отозвали в Рим, он расценил как немилость и, вступив в
переговоры с Фердинандом Гонзаго, выступил против своего деда.
Когда стало известно о предательстве Октавио, с папой случился удар.
Через час он пришел в сознание, но затем последовал второй удар. Понимая,
что настал его последний час, святой отец, однако, прежде чем испустить дух,
доказал свою бесконечную любовь к внуку и подписал буллу, в которой оставлял
за ним пармскую корону.
ОДНА НА ДВОИХ.
Павел третий, вводя в священную коллегию сыновей и внуков,
руководствовался не только желанием увеличить число своих сторонников.
Честолюбивые замыслы папы шли гораздо дальше: он мечтал обеспечить за
династией Фарнезе апостольский трон.
Его мечты осуществились только частично. Когда кардиналы собрались на
конклав, сразу обрисовались три группировки: приверженцы императора, Франции
и семейства Фарнезе. Последнее возглавлял кардинал Александр. Прелат
предвидел, что ни он, ни его родственники не соберут большинства голосов:
священная коллегия отлично знала о неприязни императора к его семейству и
никогда не пошла бы против воли императора.
Тогда Александр сделал ловкий ход и поддержал кандидатуру кардинала дель
Монте, на которого он оказывал сильное влияние.
Одного из кандидатов отвергли, заподозрив в сочувствии лютеранам. Другого
также отклонили, но по более веским мотивам: у него не было ни фаворита, ни
любовниц. Он отличался добродетелью - по крайней мере такая нелестная слава
ходила за ним,- и он не получил ни одного голоса!
Кардинала дель Монте избрали большинством голосов. Нечего было опасаться,
что он вздумает заняться преобразованием церковных нравов. Серьезные занятия
вообще не были в его вкусе. Он думал только об удовольствиях, а все
остальное было ему глубоко безразлично.
Достойный папы, один из любимых фаворитов Павла третьего принял имя Юлия
третьего. Уроженец Рима, выходец из бедной семьи ремесленников, он шаг за
шагом поднимался по высокой иерархической лестнице и обязан своей карьере,
как говорит Бейль, тем, что "был очень красив в молодости; не трудно
догадаться, каким путем он достиг высоких званий при римском дворе".
Он был столь же циничен, сколь и распутен. Он не скрывал своего влечения
к отрокам, прислуживавшим ему; не раз его ловили на месте преступления, хотя
он не делал из этого никакой тайны, ибо отлично понимал, что именно подобные
нравственные качества приближают его к цели. И он не ошибся!
Бейль собрал любопытнейшую корреспонденцию Юлия третьего - его переписку
с римской куртизанкой, возлюбленной святого отца и ещё одного кардинала. Оба
любовника никогда не были соперниками, а напротив, оставались ближайшими
друзьями. Они сообща воспитывали детей куртизанки, а также сообща приглашали
их впоследствии на свои оргии. Никакие разногласия не омрачали трогательной
дружбы внутри этого тройственного союза.
Письма Юлия третьего, опубликованные Бейлем, свидетельствуют о
распутстве, по сравнению с которым все, о чем мы рассказывали выше, является
невинным пустяком. Мы совершенно не в состоянии изложить их здесь. Да и к
чему: все, что уже сказано, дает ясное представление о нравственном облике
святого отца Юлия третьего.
ОРГИИ В ВАТИКАНЕ.
Желая задобрить Карла пятого, Юлий пообещал открыть собор в Триенте,
который его предшественник преждевременно закрыл, не доведя до конца. Папа
знал, как важно было монарху сохранить равновесие между протестантами и
католиками.
Удовлетворенный этим сообщением, император направил посла поздравить
нового папу и уточнить дату созыва собора. Юлий третий восторженно принял
посла, но, когда встал вопрос об открытии собора, потерял дар речи и стал
бессвязно бормотать. Обещание было дано слишком поспешно - во всяком случае
он не рассчитывал столь скоро его выполнить. Беседа с послом привела его в
уныние - а этот почтенный человек так ценил спокойствие и безмятежность!
Он попытался робко возражать, ссылаясь на то, что надо заручиться
согласием французского двора и монархов главных областей Италии, и добавил с
лукавой усмешкой: "Мы всего несколько дней, как взошли на апостольский трон.
Согласитесь, что прежде всего надо отпраздновать это событие, заняться
пиршествами, а уж потом приступать к делам..."
После аудиенции посол написал императору о впечатлении, вынесенном им из
беседы с папой: "...он готов на любые уступки, лишь бы ничто не нарушало его
беспутной и праздной жизни в Ватикане".
"При дворе Юлия третьего,- рассказывает один заслуживающий доверия
летописец,- дни и ночи проходили в пирах и сатурналиях. Очень часто во время
пиршества папа, окруженный кардиналами и куртизанками, снимал с себя одежду,
предлагая гостям последовать его примеру. Затем, напялив на голову
маскарадный колпак, он во главе этого причудливого хоровода начинал бегать
по садам Ватикана, приплясывая и распевая непристойные песни".
Тот же автор приводит следующее циничное замечание, брошенное папой во
время обычной ночной пляски. "Послушайте,- обратился он к своим кардиналам,-
как бы повел себя народ, если бы мы днем со свечами в руках устроили
шествие, распевая непристойности и шутки вместо гимнов?"
"Он бы нас забросал камнями",- ответил без запинки один из кардиналов.
"В таком случае,- заявил папа,- мы обязаны нашей одежде избавлением от
заслуженной кары".
Летописец отмечает, что последние слова папы не встретили ни у кого
возражения. "Ничто,- пишет он далее,- не даст точного представления обо
всем, что творилось при дворе Юлия третьего. Его святейшество почти всегда
во хмелю и большую часть своих ночей проводит в оргиях с куртизанками,
отроками и кардиналами".
Надо думать, что и священная коллегия была в восторге от сделанного ею
выбора.
ПРО СТОРОЖА ОБЕЗЬЯН И ВЛЮБЛЕННОГО ПАПУ.
В те времена, когда Юлий третий был епископом в Болонье, он поселил у
себя во дворце юношу, которого прозвал в шутку Иннокентием (что значит
невинный). Юноша был его фаворитом и одновременно сторожем обезьян, с
которыми у него было много общего. Своим усердием и нежной привязанностью
юноша покорил сердце повелителя и вскоре получил право распоряжаться во
дворце, как у себя дома. Молодой проказник порой позволял себе лишнее, но
когда обезьяны по его наущению гурьбой налетали на почтенных епископов дель
Монте, захлебывался от восторга.
По словам некоторых летописцев, Иннокентий (его ещё звали Бертучино -
обезьянка) был внебрачным сыном будущего папы.
После восшествия Юлия на престол фаворит продолжал жить в Болонье. На все
просьбы папы приехать в Рим он упорно отвечал: "Приеду, когда назначите меня
кардиналом. Пришлите красную шапку, не то остаюсь в Болонье".
Первое время Юлий третий не отваживался ставить вопрос на обсуждение,
опасаясь недовольства священной коллегии; он ждал, когда положение его
окрепнет. Но как-то после бурной ночи в порыве нахлынувших чувств он решил
проверить, как отнесутся кардиналы к этой идее. Солнце уже приблизилось к
зениту, пир, начавшись накануне вечером, затянулся, как обычно. Папа был
сильно пьян, да и гости были немногим трезвее его. И тогда захмелевший
первосвященник попросил кардиналов не расходиться, пробормотав, что он
намерен провести совещание. Решив, что ретивость папы вызвана опьянением,
пораженные кардиналы пытались отговорить его: время, действительно, было
неподходящим для заседания. Но истосковавшийся по своему любимцу Юлий третий
продолжал настаивать. Видя, что папу не переспоришь, кардиналы поплелись за
ним в зал заседания.
Воссев на троне, в окружении почтенных коллег покровитель Бертучино, не
мешкая, разъяснил причину столь экстренного совещания. "Я прошу,- сказал
он,- наградить моего Бертучино кардинальской шапкой и кафедрой епископа".
По рядам почтенной ассамблеи прошел ропот возмущения; однако выпитое вино
укрепило дух папы - неважно, что язык у него заплетался,- и он не смутился.
Он стал горячо расхваливать достоинства своего возлюбленного, его
поразительные способности доставлять новые и острые ощущения, о которых мы
