страшное, если я дам возможность использовать отысканный клад во зло, во
имя разрушения, а не во благо... Не позволю!!!".
...Окстись, Миша! - просыпался обычно внутренний голос, который
Марина когда-то назвала "средством самозащиты разума от души", просыпался
извечный оппонент и принимался шептать свои наитрезвейшие доводы, стремясь
охладить разгулявшуюся душу и свойства ее, чувства, - ушатом ледяной воды:
так называемой "реальной" оценкой действительности. В этом мире,
справедливо утверждал внутренний голос, того, что хотелось бы нам, нет. Но
мы верим, что в силах его изменить?.. ХА. Ха. Ха. Ха. И еще раз - ха. Ты
нашел Душу, говоришь? Ну и что? А думал ты о том, что в самой душе
изначально намешано не только добро, но и зла предостаточно? не все ведь
зло - атрибут разума. Иначе не было бы всех мерзостей, которые вы с
Мариной огульно звали "приобретениями разума". Разве бы допустила Душа,
будь она такой добренькой, как ты сейчас пытаешься вообразить?.. То-то и
оно. И смотри теперь, кумекай. Это "орлянка", Миша. Бросишь монетку, на
аверсе: Бог, на реверсе: Дьявол. Дьявол ведь, разобравшись по
справедливости и признавшись честно, - тоже Бог... Только со знаком минус.
Черный... "Слушай, Внутренний! - отвечал Михаил, - а не может ли случиться
так, что монетка станет на ребро? Кроме черного и белого, должно же
существовать серое, как компромисс, как переходная стадия, как золотая
середина, а?!". Глупости, говорил в ответ Голос. Никогда монетка на ребро
не падала, и впредь не упадет. Нарушение законов, установленных
Матерью-Природой для детей своих, в таком случае произойдет. А тех, кто
законы нарушает, знаешь, в какие заведения отправляют? Ага, в эти самые.
Смотри, накажет тебя прародительница, отправит твой разум, твою душу, твое
тело, все вместе, в черные глубины хаоса, в пропасть ирреальности
сумасшествия, лишит... Чего лишит, в подобных "разговорах" Внутренний
затруднялся сказать. Слова, определения, термина, означающего сущность
отличия человека от всего прочего, в природе существующего и живущего, ею
порожденного, Михаил не знал и не придумал. Поэтому и называл ДУШОЙ то, к
чему стремился, что искал и что нашел, даст Бог, во благо Человечеству
(тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо три раза, и скрещенными пальцами по
дереву постучать!..), то, что делает человека именно человеком, а не
скопищем молекул разных химических элементов.
- ...Все оказалось немножечко не так, Мариш, - сказал он, когда
понял, что нащупал кончик ниточки, зацепился краешками пальцев за первую
ступеньку веревочной лестницы, болтающейся, как скаженная, под вертолетом,
в котором - Цель, и в который - надо взобраться. - Хотя, в общем и целом,
направление ты указала верное...
"Фантастику читать необходимо было, Мариш. Я понял это слишком
поздно, поэтому и блуждал в потемках, вслепую тыкаясь в запертые двери,
покамест один умный человек не подсказал, что одна, две головы, даже самые
умные, даже самые гениальные, - это хорошо, а тысячи, десятки тысяч голов:
гораздо лучше!.. На определенном этапе развития вида Хомо Сапиенс,
одолеваемый размышлениями о собственной сущности, начал догадываться, где
искать, и выразилась его догадка в форме гипотез и предположений,
облеченных в литературную форму; не мы с тобой одни искали, понимаешь... И
обобщить, сконцентрировать догадки тысяч, вылущить зерно истины: вот чем
заниматься было необходимо. Твои мысли о неисчерпаемости и
неограниченности запаса возможностей человека, изначально заложенных в его
естестве, - не только твои мысли, Маришка, хотя ты и породила их
самостоятельно, я ведь знаю, ты ничего подобного в жизни не читала, только
высоколобые трактаты, весьма далекие от беллетристики. Они всплывали из
глубин подсознания у многих и до тебя, до меня, у многих до этих многих...
И волновая, "биополярная", как ты говорила, природа Души: провидение твое
верно, но ты забыла, что человек - существо, из тех же химических
элементов слепленное, что и Природа, породившая его, и подвержен законам
Химии не в меньшей степени, чем твоего бога по имени Физика... А химия -
это тело. Материальная ипостась. Метаболизм, обмен веществ не стоило
сбрасывать со счетов, а ты сбросила, и меня сбила с толку. Плоть - могучий
фактор, а плоть, Мариш, - это _х_и_м_и_я_. У древних были свои боги, у
нас, поставивших во главу угла Бытия Ее Величество Науку, - свои. Пантеон
целый, а мы с тобой, любимая, служить пытались одному лишь. И копошились в
лоне Церкви его несколько лет... Не знаю, как ты ныне, а я, спасибо умному
человеку, подсказавшему путь, взглянул на проблему гораздо шире. И
результат, мною на данном этапе полученный, если пользоваться несколько
непривычной терминологией - ну чистый тебе SCIENCE FICTION!.. Мне и в
голову не могло прийти, что будет так. Но - так. Правда, умный человек
сказал, что чистой наукой и не пахнет, скорее уж SCIENCE FANTASY... Ну,
может, он и прав. Ему виднее, он хорошо разбирается в тонкостях
терминологии, а я не очень. И вообще, он, безо всяких костылей, которые мы
с тобой столько лет тщимся изобрести, сумел встать на ноги. Судьба у него
такой, говорит. Но мне, тебе, другим, - необходимы костыли, чтобы
научиться ходить. Подняться из грязи, в которой копошимся, встать на ноги,
и зашагать по дороге, не ковылять по обочине, натыкаясь на пикники,
устроенные залетными компаниями, без костылей по дороге топающими. А там,
глядишь, и подпорки себя изживут, и мы свободно зашагаем, костыли
отбросив, себя исчерпавшие... Если не обратим костыль в дубину. Костылем,
знаешь, черепушку во как эффективно проломить при желании можно. И об
этом, кстати, настойчиво предупреждают люди, раньше нас с тобой до многого
додумавшиеся, но в отличие от нас с тобой, пытавшихся воплотить свою идею
в науке, и в отличие от Умного Человека, воплотившего ее (хоть и не сразу,
но со временем) в практическом применении, вынужденные всего лишь писать
книги...".
- ...Куда он делся, - растерянно промолвил Михаил, стоя у
телефона-автомата, подле лестницы, ведущей вниз, в туалеты. - Ну ничего,
позжее звякну, даст бог, застану...
Он бросился к этому телефону, как только очутился внутри здания, даже
багаж не стал сразу получать. Звонил перед вылетом из дому, но сплошные
сбои автоматической АТээС связаться не дали, а заказывать не оставалось
времени. "Накануне вечером надо было звонить! Или ночью! - укорил себя
Михаил. - Болван этакий, забыл друга!.. Уж извини, все мысли Маришка
заполонила...".
Наверстывая упущенное, торчал у лестницы, ведущей в туалет. Длинные
гудки пронзительным укором сверлили ухо. Опоздал, черт подери, подумал
Михаил. Повесил трубку за то, что не дала связи, и побрел вниз, отливать
отходы процесса обмена веществ.
Звонил через каждые пять минут, бродя по аэровокзалу в ожидании
автобуса, уже получив багаж. Даже записал номер, который, в общем-то, знал
наизусть, для верности на бумажку, аккуратно подписав, чей, и держал ее
перед глазами, когда крутил диски. В последнее время, чувствуя, что
становится рассеянным из-за громадности обрушившихся проблем, взял за
правило делать всякие подстраховочные шаги. Особенно после того, как
понял, что всяких злобных самовлюбленных "стасиков" гораздо больше, чем
людей, и даже сходил на всякий случай к нотариусу... Звонил в городе, не
пропуская ни единой будки таксофона, как ловелас ни единой юбки не
пропускает мимо, не ляпнув ей хоть парочки слов. Правда, телефоны в
будках, как и женщины, бывают трех категорий: красивые, некрасивые и
старые, то есть работающие исправно, работающие со сбоями и вообще не
работающие... Как бы там ни было, телефоны всех категорий взаимностью не
отвечали, и масса повешенных трубок отмечала путь Михаила к двери с
надписью "ГОРСПРАВКА". Путь оказался длинным, ломаным, киосков справочных,
в Москве торчащих где надо и не надо, в упор не виднелось, а инструкции
остановленного и спрошенного на предмет местонахождения искомого
учреждения пожилого гражданина сугубо интеллигентной наружности, на
поверку оказались чисто кретиническими, сусанинскими даже, будто дедуля
наметанным бдительным глазом ветерана эМГэБэ узрел в Михаиле связника,
идущего на явку резидента, и с дубовым коварством истинного патриота
отправил агента империалистических спецслужб прямым ходом к проходной
родного министерства. Потому что когда Михаил, в точности следуя
вышеупомянутым инструкциям, пришел, куда было сказано, то с изумлением
обнаружил, что уперся лбом в... Областное Управление КаГэБэ. "Ого-го, -
подумал он, - или я бестолочь последняя, или дядя только-только из желтого
дома на каникулы отпущен".
Продолжая изломанный, как судьба Родины, путь к заветной
"горсправочной", он вышел на широкую улицу, пешеходную, вроде Арбата,
следуя инструкциям молодого бородача богемной наружности, к которому
решился обратиться - для разности масштабов, вероятно. Бородач коротко
махнул рукой: "Иди прямо, до Советской, потом направо поверни, смотри по
левую руку...". Пешеходная улица и оказалась Советской. Повернул направо,
и, верно, по левую сторону улицы, не доходя и двух кварталов, с
облегчением углядел дверь с заветной надписью, ведущую внутрь массивного
дома эпохи сталинской солидно-помпезной архитектуры. "Наш человек!", - с
благодарностью подумал о бородаче.
Гипотеза подтвердилась практикой. Написал на бланке данные, уплатил
пятиалтынный, и спустя десять минут получил координаты местожительства
любимой женщины. Спросил миловидную "горсправщицу", как добираться, и по
Советской вскоре дошел к проспекту, именованному в честь самого главного,
пятибуквенного, вождя революции. Троллейбус, посоветованный девушкой,
проигнорировал, четверть часа поголосовал, что твой депутат ВээС времен
шестибуквенных (первого и второго) и семибуквенного вождей, и в конечном
итоге загрузился в салон коричневого "москвича", "тезки" с шашечками на
боках. (Если бы ему пришлось ехать на улицу, названную именем
восьмибуквенного вождя, вот была бы хохма! но этим именем улицы пока не
называли, а может, никогда и не назовут... А то получился бы сплошной
"революционный путь".) Включенное радио ловило в эфире и через динамики
извергало в салон жесткий ритмичный дэнс-мьюзик, и настроение несколько
поднялось. ("А твоя догадка, друг, что музыка - как программа, - верна! -
подумал в этой связи. - Каждая песня - как дискета. Не то слово.")
Расплатившись с "шефом", метнулся к ближайшему таксофону, оказавшемуся
"красивым", и еще раз получил в ухо длинными гудками. Казнил за саботаж
еще одну трубку и пошел к Марине...
...последний раз попытался дозвониться, когда с пакетами, полными
закуски и рислинга, торопился вернуться в квартиру отшельницы с глазами,
как у смертельно больной собаки. У нее всегда были самые выразительные на
свете глаза, но страдание умирающей от боли ненужности и одиночества Души,
изливающееся во взгляде их сейчас, превзошло все мрачные прогнозы Михаила
во сто, в тысячу крат...
И последний раз проклятые длинные гудки растерзали барабанную
перепонку, вздули чувство вины перед другом из маленького воздушного
шарика до размеров аэростата.
Но Маришка заждалась! - подумал Михаил, приговаривая к повешению
очередную телефонную трубку. Надо торопиться. "Боже, как я соскучился по
ней... Черт побери всех Стасиков в этом мире! Но должны же во мне найтись
силы, чтобы вытащить ее из ямы одиночества, куда падает, падает, падает
