кажется, недовольна.
- То было хорошее время. Единственное, что нам тогда угрожало, - это
семестровая контрольная по латыни. Сейчас, к сожалению, наше ближайшее
будущее безоблачным не назовешь. Туча...
Его прерывает смех. Он нахмуривается.
- Я не собирался каламбурить. Ничего смешного тут нет. Город охвачен
паникой, многие из ваших родителей испуганы до такой степени, что ждут
Страшного Суда. Город на военном положении. Готовится эвакуация. Для этого
есть кое-какие основания, однако положение совсем не так плохо, как это
вам, может быть, представляется. Что такое на самом деле Туча? Представьте
себе...
Посередине зала воздвигается толстенький подросток с прекрасными
синими глазами.
- Господин профессор, - говорит он. - Про Тучу мы все знаем. Не надо
про Тучу.
- Вот как? - Нурланн прищуривается на него. - И что же вы знаете про
Тучу?
Вопрос этот повисает в воздухе. Его пропускают мимо ушей.
- Меня зовут Миккель, - объявляет толстенький подросток. - Разрешите
задать вопрос.
Нурланн пожимает плечами.
- Задавай.
- Что такое, по-вашему, прогресс?
- При чем здесь прогресс? - с недоумением и раздражением спрашивает
Нурланн.
- Одну минуту, - громко произносит Циприан и встает. - Господин
Нурланн, разрешите, я объясню. Мы бы не хотели сейчас затрагивать частные
вопросы. Только общие. Самые общие. Мы обращаемся к вам не как к физику, а
как к представителю авторитетной социальной группы. Мы многого не
понимаем, и мы хотели бы узнать, что думают сильные мира сего.
- Послушайте, - говорит Нурланн. - Каждый должен заниматься своим
делом. Если вам хочется знать, что такое прогресс, обратитесь к социологу,
к философу... При чем здесь я?
- Социолога мы уже спрашивали, - терпеливо говорит Циприан. - Мы его
поняли так, что никто толком не знает, что такое прогресс. Вернее,
существуют разные мнения...
- Вот мы и хотим знать ваше мнение по этому поводу, - подхватывает
Миккель. - Только мнение, больше ничего.
Некоторое время Нурланн смотрит на него, затем говорит:
- Хорошо, пожалуйста. Прогресс есть непрерывное увеличение знаний о
мире, в котором мы живем.
- Любой ценой? - звонко спрашивает смуглая девочка, и в голосе ее
звучит не то горечь, не то ненависть.
- При чем здесь цена? Конечно, существуют запреты на определенные
приемы и методы; скажем, можно платить своей жизнью, но нельзя чужой и так
далее. Но вообще говоря, прогресс - штука жестокая, и надо быть готовым
платить за него сколько потребуется.
- Значит, может быть безнравственный прогресс? - Это тощая девочка
прямо перед Нурланном.
- Не может, но бывает, - парирует Нурланн. - Прогресс, повторяю, -
это штука жестокая.
Встает Миккель:
- Ваш прогресс - это прогресс науки. А человек?
- Это все связано. Прогресс науки - прогресс общества. Прогресс
общества - прогресс человека.
- Вы верите в то, что говорите? - осведомляется Миккель. - Это же
несерьезно.
- Почему несерьезно? - изумляется Нурланн.
- Потому что прогресс науки есть определенно. Прогресс общества?
Возможно. А уж прогресса человека - точно нет.
Нурланн слегка сбит с толку.
- Н-ну... Это, наверное, все же не так... Есть все же разница между
нами и...
Его перебивают:
- Какими вы бы хотели видеть нас в будущем?
Нурланн совсем теряется и поэтому ожесточается:
- Вас? В будущем? С какой стати я должен по этому поводу что-либо
хотеть?
Все смеются.
- В самом деле, - говорит Нурланн, несколько приободрившись. -
Странный вопрос. Но я догадываюсь, _ч_т_о_ вы имеете в виду. Так вот, я
хотел бы, чтобы вы летали к звездам и держались подальше от наркотиков.
Пауза. Все ждут, что он скажет дальше. Нурланн сам ощущает острую
недостаточность своего ответа, но он и впрямь не знает, что сказать.
- И это все? - спрашивает тощенькая девочка.
Нурланн пожимает плечами. По залу пробегает шум. Ребята
переглядываются, вполголоса обмениваются репликами.
Поднимается Циприан.
- Разрешите мне. Давайте рассмотрим такую схему. Автоматизация
развивается теми же темпами, что и сейчас. Тогда через несколько десятков
лет подавляющее большинство активного населения Земли выбрасывается из
производственных процессов за ненадобностью. Из сферы обслуживания тоже.
Все сыты, никто друг друга не топчет, никто другу другу не мешает... и
никто никому не нужен. Есть, конечно, миллион человек, обеспечивающих
бесперебойную работу старых машин и создание машин новых... Ну, и летающих
к звездам тысяч сто. Но остальные миллиарды друг другу просто не нужны.
Это хорошо, как вы полагаете?
- Не знаю, - говорит Нурланн сердито. - Это и не хорошо и не плохо.
Это либо возможно, либо невозможно. Нелепо ставить отметки социологическим
законам. Хорош или плох второй закон Ньютона? Квадрат гипотенузы равен
сумме квадратов катетов - это хорошо или плохо?
- Наверное, я неправильно выразился, - вежливо отвечает Циприан. - Я
хотел спросить: нравится ли вам лично такое состояние общества? Или вот
вопрос еще более общий: какое состояние общества представляется лично вам
наиболее приемлемым?
- Боюсь, я разочарую вас, - высокомерно произносит Нурланн. - Меня
лично вполне устраивает нынешнее состояние общества.
Смуглая девочка яростно говорит:
- Конечно, ведь вас устраивает, что можно схватить человека, сунуть
его в каменный мешок и вытягивать из него все, пока он не умрет!
Нурланн пожимает плечами.
- Ну, это никому не может нравиться. Я понимаю, вы молоды, вам
хочется разрушить старый мир и на его костях построить новый. Однако
имейте в виду, это очень старая идея, и пока она еще ни разу не привела к
желаемым результатам. То самое, что в старом мире вызывает особенное
желание беспощадно разрушать, - например, тайная полиция, - особенно легко
приспосабливается к разрушению, жестокости, беспощадности, становится
необходимым и непременно сохраняется, делается хозяином в новом мире и в
конечном счете убивает смелых разрушителей.
- Боюсь, вы нас неправильно понимаете, господин профессор, -
возражает Миккель. - Мы вовсе не собираемся разрушать старый мир. Мы
собираемся строить новый. Только строить! Ничего не разрушать, только
строить.
- За чей счет? - насмешливо спрашивает Нурланн.
- Этот вопрос не имеет смысла для нас. За счет травы, за счет
облаков, за счет текучей воды... за счет звезд.
- В точности как все, кто был до вас, - говорит Нурланн.
- Нет, потому что они вытаптывали траву, рассеивали облака,
останавливали воду... Вы меня поняли буквально, а это лишь аллегория.
- Ну что ж, валяйте, стройте, - говорит Нурланн. - Не забывайте
только, что старые миры не любят, когда кто-то строит новые. Они
сопротивляются. Они норовят помешать.
- Нынешний старый мир, - загадочно произносит Циприан, - нам мешать
не станет. Ему, видите ли, не до нас. Прежняя история прекратила течение
свое, не надо на нее ссылаться.
- Что ж, тем лучше, - говорит утомленно Нурланн. - Очень рад, что у
вас все так удачно складывается. А сейчас я хотел бы уточнить относительно
прогресса...
Но Миккель прерывает его:
- Видите ли, господин профессор, я не думаю, чтобы это было нужно. Мы
уже составили представление. Мы хотели познакомиться с современным крупным
ученым, и мы познакомились. Теперь мы знаем больше, чем знали до встречи с
вами. Спасибо.
Раздается гомон: "Спасибо... Спасибо, господин Нурланн...", зал
понемногу пустеет, а Нурланн стоит на кафедре, стиснув ее края изо всех
сил, и чувствует себя болваном, и знает, что красен и что вид являет собой
растерянный и жалкий.
Проспект между триумфальной аркой и черной стеной Тучи пуст. На
тротуарах и на мостовой огромное количество брошенных зонтиков - это все,
что осталось от эвакуированных. Три "корсара" в боевой готовности
выстроены шеренгой под аркой, пространство вокруг арки оцеплено солдатами
в плащах-накидках, а за оцеплением волнуются толпы Агнцев Страшного Суда в
клетчатых балахонах.
Дождь не очень сильный, и с вершины триумфальной арки черная стена
Тучи видна вполне отчетливо.
На часах без двух минут шесть.
Нурланн смотрит на Тучу в бинокль. Ассистент застыл на корточках у
приборов. В нескольких шагах от него стоит, расставив ноги и перекатываясь
с носка на пятку, командир дивизиона. Рядом с ним радист с микрофоном у
рта.
- Синхронизации хорошей не получится, - с улыбочкой сообщает
ассистент.
- Это несущественно, - отзывается Нурланн сквозь зубы.
- Готовность шестьдесят, - бросает командир дивизиона.
- Готовность пятьдесят девять, - бормочет в микрофон радист.
В этот момент Нурланн вдруг обнаруживает в поле зрения бинокля две
человеческие фигурки.
- Что за черт! - говорит он громко. - Там люди!
- Где? - Командир дивизиона утыкается лицом в нарамник стереоприцела.
- Это дети, - говорит Нурланн сердито. - Отмените стрельбу.
В поле зрения его бинокля отчетливо видны двое ребят, голоногих и
голоруких, они идут к Туче, причем один оживленно размахивает руками,
словно что-то рассказывает.
- Где вы кого видите? - рявкает командир.
- Да вон же, у самой Тучи, посередине проспекта!
- Нет там никого! Пусто!
- Никого нет, профессор, - подтверждает ассистент.
Нурланн дико глядит на него, потом на командира.
- Отменить стрельбу! - хрипло кричит он и бросается к лестнице. Это
железная винтовая лестница в одной из опор арки, в мрачном каменном
колодце с осклизлыми стенами. Нурланн сыплется вниз по ступенькам,
судорожно хватаясь то за ржавые перила, то за сырые плиты стен. Сверку,
наклонившись в колодец, командир дивизиона орет ему вслед:
- Еще чего - отменить! Надрался, понимаешь, до чертиков и еще
командует...
Нурланн бросается в лимузин, машина с диким ревом устремляется в
пустой каньон проспекта, расшвыривая зонтики. Он уже простым глазом видит
двух подростков на фоне черной стены, и тут...
Багровым светом озаряются стены домов, и над самой крышей лимузина,
над самой головой Нурланна с раздирающим скрежетом и воем проносятся к
черной стене огненные шары ракетных снарядов. Нурланн инстинктивно бьет по
тормозам, машину несколько раз поворачивает по мокрому асфальту, и, когда
Нурланн на дрожащих ногах выбирается из-за руля, он видит впереди,
насколько хватает глаз, абсолютно пустой, абсолютно сухой, слегка
дымящийся проспект, и нет больше ни черной стены, ни детей.
Шепча молитву, Нурланн долго смотрит на то место, где только что были
дети, а тем временем, прямо у него на глазах, справа, слева, сверку,
словно беззвучная черная лавина, заливает открывшуюся прореху черная
стена. В этот момент он окончательно приходит в себя. Лавина звуков
обрушивается на него: ужасные вопли, свист, звон разлетающихся стекол,
выстрел, другой... Он оборачивается.
На позиции "корсаров" медленно кипит людская каша - Агнцы Страшного
Суда, прорвав оцепление, лезут на "корсары", ломая все, что им под силу...
- Никого там не было! - гремит Брун. Он стоит посередине номера
Нурланна, засунув руки за брючный ремень, а Нурланн, обхватив голову
руками, скрючился в кресле. - Это мираж! Галлюцинация! Она обморочила
тебя, она же морочит людей, это все знают.
- Зачем? - спрашивает Нурланн, не поднимая головы.
- Откуда я знаю - зачем? Мы здесь полгода бьемся как рыба об лед и
ничего не узнали. Не хотела, чтобы ты в нее палил, вот и обморочила.
