богатырского удара монтировкой. В глазах у Нурланна вспыхивают огненные
колеса, и наступает тьма.
...Четверть века назад подросток Нурланн поздним вечером возвращался
из кино домой этим самым переулком. Навстречу ему вышел из подворотни
могучий шестнадцатилетний дебил по прозвищу Муссолини. Не говоря ни
единого слова, он ухватил Нурланна двумя пальцами за нос, стиснул так, что
у того слезы из глаз брызнули, а свободной рукой обшарил деловито его
карманы. Вся операция не заняла и минуты. Муссолини скрылся в подворотню,
а маленький Нурланн, опозоренный, униженный и ограбленный, остался стоять
в темноте с вывернутыми карманами. Слезы текли неудержимо, и вдруг подул
ветер и дождь брызнул ему в лицо...
- Профессор... Профессор... Очнитесь, профессор!
Тьма расходится перед глазами Нурланна, и он видит близко над собой
мокрое мальчишеское лицо, большеглазое, со свежей ссадиной на скуле.
Волосы схвачены белой лентой.
Это не тот мальчик. Тот был в красном, а на этом черная безрукавка и
черные шорты. Еще один голоногий и голорукий мокрый мальчик.
Нурланн, охая и кряхтя, садится, ощупывает себя. Все болит: печенки,
селезенки, кишки. Машина его стоит на прежнем месте, освещая уцелевшей
фарой пустую мостовую.
- А эти где? - спрашивает Нурланн.
- Уехали, - отвечает мальчик. Он сидит перед Нурланном на корточках,
озабоченно оглядывая его лицо.
- А мальчик где?
- Вы можете встать? - спрашивает мальчик вместо ответа.
Нурланн с трудом поднимается на ноги, делает шаг к лимузину и
хватается за дверцу, чтобы не упасть.
- Надо же, как он меня...
- Давайте я сяду за руль, - говорит мальчик.
- Валяй. Мне нужно в "Метрополь".
- Я знаю, - говорит мальчик. - Садитесь, я вас отвезу.
Лимузин катит по улицам.
- Что это было? - спрашивает Нурланн. Кто эти громилы?
Мальчик, не сводя глаз с дороги, отвечает после паузы:
- Не знаю.
- Чего они к нему прицепились? Он что-нибудь натворил?
Пауза.
- Может быть. Только это никого не касается.
- Он удрал?
Пауза.
- Нет.
- Значит, в полицию сдали... Это твой приятель, надо понимать. Я
вижу, тебе тоже попало.
Мальчик не отвечает, только осторожно поглаживает ссадину на скуле.
- Так что же вы все-таки натворили? - спрашивает Нурланн.
- Ничего особенного.
- А если ничего особенного, тогда поехали в полицию вызволять твоего
приятеля. Заодно хотелось бы узнать, кто мне разворотил фару и отбил
печенки.
- Нет, - твердо произносит мальчик. - Я не могу тратить время на
полицию.
Лимузин останавливается перед отелем "Метрополь". Это огромное
многоэтажное здание. Несколько редких светящихся окон, и еще свет падает
сквозь застекленные двери в вестибюль.
- Спасибо, - говорит Нурланн. - Кстати, как тебя зовут?
- Циприан.
- Очень рад. Нурланн. Между прочим, Циприан, откуда ты все знаешь?
Откуда знаешь, что я профессор, что я здесь живу?
- Мы дружим с вашей дочерью.
- Ага. Очень мило. Может быть, зайдешь ко мне, обсохнешь?
- Благодарю вас. Я как раз собирался попросить разрешения зайти. Мне
нужно позвонить. Вы позволите?
Они проходят сквозь вращающуюся дверь в вестибюль, мимо швейцара,
приложившего при виде Нурланна два пальца к форменной фуражке, мимо
богатых статуй с электрическими свечами. В вестибюле никого больше нет,
только портье сидит за стойкой.
Пока Нурланн берет у портье ключи, у входа происходит разговор.
- Ты зачем сюда вперся? - шипит швейцар на Циприана.
- Меня пригласил профессор Нурланн.
- Я тебе покажу профессора Нурланна, - шипит швейцар. - Манеру взял -
по ресторанам шляться...
- Меня пригласил профессор Нурланн, - повторяет Циприан терпеливо. -
Ресторан меня не интересует.
- Еще бы тебя, щенка, ресторан интересовал! Вот я тебя отсюда
вышвырну, чтобы не разговаривал...
Нурланн оборачивается к ним.
- Э-э... - говорит он швейцару. - Парнишка со мной. Так что все в
порядке.
Швейцар ничего не отвечает, лицо у него недовольное.
У себя в номере Нурланн прежде всего сбрасывает мокрый плащ и сдирает
с ног отсыревшие туфли. Циприан стоит рядом, с него капает, но и он, как
давеча Ирма, отнюдь не выглядит "мокрой курицей".
- Раздевайся, - говорит ему Нурланн. - Сейчас я дам полотенце.
- Разрешите, я позвоню.
- Валяй.
Нурланн, пришлепывая мокрыми носками, уходит к ванную. Раздеваясь
там, растираясь купальной простыней и с наслаждением натягивая сухое, он
слышит, как Циприан разговаривает - негромко, спокойно и неразборчиво.
Только однажды, повысив голос, он отчетливо произносит: "Не знаю".
Затягивая пояс халата, Нурланн выходит в гостиную и с изумлением
обнаруживает там дочь Ирму; Циприан по-прежнему стоит у дверей, и с него
по-прежнему капает. Ирма расположилась боком в кресле, она перекинула
мокрые голые ноги через подлокотник.
- Здрасьте! - говорит Нурланн, впрочем, обрадованный.
- Слушай, папа, - капризным голосом произносит Ирма. - Где тебя
носит? Я тебя двадцать часов жду!
- Где меня носит... Циприан, где меня носит? Иди в ванную и
переоденься. Обсушись хотя бы.
- Что вас всех будто заклинило, - говорит Ирма. - Обсушись, оботрись,
переоденься, не ходи босиком...
- Ну, мне кажется, это естественно, - благодушно произносит Нурланн,
доставая из бара бутылку и наливая себе в стакан на два пальца. - Если
мокрый человек...
- То, что наиболее естественно, - негромко говорит Циприан, -
наименее подобает человеку.
Нурланн застывает со стаканом да полпути.
- Естественное всегда примитивно, - добавляет Ирма. - Амеба - да, она
естественна. Но человек - существо сложное, естественное ему не идет.
Нурланн смотрит на Ирму, потом на Циприана, потом в стакан. Он
медленно выцеживает бренди и принимает вызов.
- Ну, разумеется, - говорит он. - Поэтому давайте колоться
наркотиками, одурять себя алкоголем, это ведь противоестественно. Пусть
будут противоестественные прически, противоестественные одежки,
противоестественные движения...
Ирма прерывает его:
- Нет! Противоестественное - это просто естественное навыворот. Мы
говорим совсем не об этом...
Нурланн перебивает в свою очередь.
- Я не знаю, о чем вы говорите, - объявляет он покровительственно. -
Зато я знаю, о чем вам следовало бы говорить. Не убий. Не укради. Не
сладострастничай. Люби ближнего своего больше себя. Кумира себе не
сотвори, лидера, пастыря, интерпретатора... Вот правила, воистину
неестественные, и они-то более всего подобают человеку. Не так ли? Тогда
почему же на протяжении двадцати веков они остаются красивыми лозунгами?
Разменной монетой болтунов и демагогов... Нет, мокренькие вы мои философы.
Не так все это просто. Никому еще пока не удалось придумать, что подобает
человеку, а что - нет. Я лично думаю, что ему все подобает. Такая уж это
обезьяна с гипертрофированным мозгом.
С этими словами он торжествующе наливает себе еще на два пальца и
опрокидывает стакан залпом.
Циприан и Ирма переглядываются.
- Вполне, - говорит Циприан.
- А я тебе что говорила?
- Ну, тогда я пойду.
- Подожди... Папа, - Ирма поворачивается к Нурланну. - Мы приглашаем
тебя поговорить.
- Говорите, - благодушно предлагает Нурланн.
- Нет. Не здесь. Наши ребята котят с тобой встретиться. Ненадолго, на
час-полтора. Пожалуйста.
- Почему со мной? Что я вам - модный писатель?
- С модным писателем мы уже встречались, - говорит Ирма. - А ты
ученый. Ты приехал спасать город. У нас есть к тебе вопросы. Именно к
тебе.
- Видишь ли, у меня очень мало времени. Давайте лучше и отвечу на эти
вопросы вам. Прямо сейчас. Мне даже вопросы можно не задавать. Тучу я
намерен уничтожить в течение пяти - семи дней. Можете быть совершенно
спокойны. Будет применен сравнительно новый коагулянт под игривым
названием...
- Нет, папа, - качает головой Ирма. - Как раз это нас не интересует.
Вопросы к тебе у нас совсем другие.
- Какие? Я больше ничего не знаю.
- Папа, ну пожалуйста!
- Мы вас очень просим, профессор, - присоединяется Циприан.
- Хорошо, - решается Нурланн. - Тогда завтра. Между двенадцатью и
двумя. Где?
- В гимназии. Тебя устроит?
- В которой?
- В нашей... и в твоей тоже. Где ты учился.
- Где я учился... - задумчиво произносит Нурланн. О, забытые ароматы
мела, чернил, никогда не оседающей пыли... изнурительные допросы у
доски... О, запахи тюрьмы, бесправия, лжи, возведенных в принцип!
Договорились.
- Ну, тогда я пошел, - снова говорит Циприан.
Нурланн неохотно поднимается с кресла.
- Подожди, я тебя провожу. А то наш швейцар что-то тебя невзлюбил.
- Не беспокойтесь, профессор, - говорит Циприан. - Все в порядке. Это
мой отец.
Ресторан отеля "Метрополь". Огромная зала, уставленная накрытыми
столиками, белоснежные скатерти, серебро, хрусталь, цветы. Возле каждого
столика торшер, но горит только один - у столика, за которым ужинают
Нурланн, Брун и их школьный друг, ныне известный поэт и бард Хансен.
- Разом сработало великое множество независимых факторов, - объясняет
Нурланн. - Выбросы ядерных станций на севере. Раз. На юге пятьдесят лет
коптят небо металлургические заводы. Два. На западе загубили Страну Озер,
бездарно разбазарили на мелиорацию. Плюс ко всему этому - специфическая
роза ветров этого района. И еще какие-то факторы, которые наверняка
действуют, но мы о ник не догадываемся. Мы многого пока не понимаем...
- Ни черта мы не понимаем, - злобно прерывает Брун. - Невинное
аэрозольное образование! Анализы не дают никаких оснований для паники! Три
десантные группы были сброшены туда, и ни одна не вернулась! Три! - Он
выставляет три пальца. - И ни один профессор пока не объяснил - почему.
- Да, - соглашается Нурланн. - В активной зоне - там, вероятно,
происходят какие-то грандиозные процессы. Честно говоря, я не могу
сообразить, почему она все время расширяется...
- Погоди, - говорит ему Хансен. - Я сейчас все объясню.
На самом деле было так.
В походном доме рядом с химическим заводом жил многосемейный
коллежский секретарь Нурланн. Обстоятельства его: три комнатки, кухня,
прихожая, стертая жена, пятеро зеленоватых детей, крепкая старая теща,
переселившаяся из деревни. Химический завод воняет. Днем и ночью над ним
стоят столбы разноцветного дыма. От ядовитого смрада вокруг умирают
деревья, желтеет трава, дико и странно мутируют комнатные мухи. Коллежский
секретарь ведет многолетнюю упорную кампанию по укрощению завода: гневные
требования в адрес администрации, слезные жалобы во все инстанции,
разгромные фельетоны в газетах, жалкие попытки организовать пикеты у
проходной. Завод стоит, как бастион. На площади перед заводом замертво
падают отравленные постовые. Дохнут домашние животные. Целые семьи
покидают квартиры и уходят бродяжничать. В газетах появляется некролог по
случаю преждевременной кончины директора завода. У нашего коллежского
секретаря умирает жена, дети по очереди заболевают бронхиальной астмой.
Однажды вечером, спустившись зачем-то в подвал, он обнаруживает там
сохранившийся со времен Сопротивления миномет и два ящика мин. Той же
ночью он перетаскивает все это на чердак. Завод лежит перед ним как на
ладони. В свете прожекторных ламп снуют рабочие, бегают вагонетки, плывут
желтые и зеленые клубы ядовитых паров. "Я тебя убью!" - шепчет коллежский
