господа бога, а потом два сталкера подряд за несколько дней погибли с
ними, убитые подземными разрядами. И как отрезало... Кто же все-таки был
этот Хлюст? Стервятник его сюда привел или он сам сюда пришел? И почему их
всех тянуло к этому карьеру? Почему я об этом ничего не слыхал?.. Дьявол,
припекает-то как! И это с утра, а что будет потом?
Артур, который шел шагах в пяти впереди, поднял руку и вытер со лба
пот. Рэдрик покосился на солнце. Солнце было еще невысоко. И тут он вдруг
осознал, что сухая трава под ногами не шуршит, как раньше, а словно бы
поскрипывает, как картофельная мука, и она уже не колючая и жесткая, как
раньше, а мягкая и зыбкая, - она рассыпалась под сапогом, словно лохмотья
копоти. И он увидел четко выдавленные следы Артура и бросился на землю,
крикнув: "Ложись!"
Он упал лицом в траву, и она разлетелась в пыль под его щекой, и он
заскрипел зубами от злости, что так не повезло. Он лежал, стараясь не
двигаться, все еще надеясь, что, может быть, пронесет, хотя и понимал, что
они попались. Жар усиливался, наваливался, обволакивая все тело, как
простыня, смоченная кипятком, глаза залило потом, и Рэдрик запоздало
крикнул Артуру: "Не шевелись! Терпи!". И стал терпеть сам.
И он бы вытерпел, и все обошлось бы тихо-благородно, пропотели бы
только, но не выдержал Артур. То ли не расслышал, что ему крикнул, то ли
перепугался сверх всякой меры, а может быть, разом припекло его еще
сильнее, чем Рэдрика, - во всяком случае управлять собой он перестал и
слепо, с каким-то горловым воплем, кинулся, пригнувшись, куда погнал его
бессмысленный инстинкт - назад, как раз туда, куда бежать уж никак нельзя
было. Рэдрик едва успел приподняться и обеими руками ухватить его за ногу,
и он всем телом грянулся о землю, подняв тучу пепла, взвизгнул
неестественно высоким голосом, лягнул Рэдрика свободной ногой в лицо,
забился и задергался, но Рэдрик, сам уже плохо соображая от боли, наполз
на него, прижимаясь обожженным лицом к кожаной куртке, стремясь задавить,
втереть в землю, обеими руками держа за длинные волосы дергающуюся голову
и бешено колотя носками ботинок и коленями по ногам, по земле, по заду. Он
смутно слышал стоны и мычание, доносившиеся из-под него, и свой
собственный хриплый рев: "Лежи, жаба, лежи, убью...". А сверху на него все
наваливали и наваливали груды раскаленного угля, и уже полыхала на нем
одежда, и трещала, вздуваясь пузырями и лопаясь, кожа на ногах и боках, и
он, уткнувшись лбом в серый пепел, судорожно уминая грудью голову этого
проклятого сопляка, не выдержал и заорал изо всех си л...
Он не помнил, когда все это кончилось. Понял только, что снова может
дышать, что воздух снова стал воздухом, а не раскаленным паром, выжигающим
глотку, и сообразил, что надо спешить, что надо как можно скорее убираться
из-под этой дьявольской жаровни, пока она снова не опустилась на них. Он
сполз с Артура, который лежал совершенно неподвижно, зажал обе его ноги
под мышкой и, помогая себе свободной рукой, пополз вперед, не спуская глаз
с черты, за которой снова начиналась трава, мертвая, сухая, колючая, но
настоящая, - она казалась ему сейчас величайшим обиталищем жизни. Пепел
скрипел на зубах, обожженное лицо то и дело обдавало остатками жара, пот
лил прямо в глаза, наверное, потому, что ни бровей, ни ресниц у него
больше не было. Артур волочился следом, словно нарочно цепляясь своей
проклятой курточкой; горели обваренные руки, а рюкзак при каждом движении
поддавал в обгорелый затылок. От боли и духоты Рэдрик с ужасом подумал,
что совсем обварился и теперь ему не дойти. От этого страха он сильнее
заработал свободным локтем и коленками, только бы доползти, ну еще
немного, давай, Рэд, давай, Рыжий, вот так, вот так, ну еще немного...
Потом он долго лежал, погрузив лицо и руки в холодную ржавую воду, с
наслаждением вдыхая провонявшую гнилью прохладу. Век бы так лежал, но он
заставил себя подняться, стоя на коленях, сбросил рюкзак, на четвереньках
подобрался к Артуру, который все еще неподвижно лежал в шагах тридцати от
болота, и перевернул его на спину. Н-да, красивый был мальчик. Теперь эта
смазливая мордашка казалась черно-серой маской из смеси запекшейся крови и
пепла, и несколько секунд Рэдрик с тупым интересом разглядывал продольные
борозды на этой маске - следы от кочек и камней. Потом он поднялся на
ноги, взял Артура под мышки и потащил к воде. Артур хрипло дышал, время от
времени постанывая. Рэдрик бросил его лицом в самую большую лужу и
повалился рядом, снова переживая наслаждение от мокрой ледяной ласки.
Артур забулькал, завозился, подтянул под себя руки и поднял голову. Глаза
его были вытаращены, он ничего не соображал и жадно хватал ртом воздух,
отплевываясь и кашляя. Потом взгляд его сделался осмысленным и остановился
на Рэдрике.
- Ф-фу-у... - сказал он и помотал лицом, разбрызгивая грязную воду. -
Что это было, мистер Шухарт?
- Смерть это была, - невнятно произнес Рэдрик и закашлялся. Он ощупал
лицо. Было больно. Нос распух, но брови и ресницы, как это ни странно,
были на месте. И кожа на руках тоже оказалась цела, только покраснела
малость.
Артур тоже осторожно трогал пальцами свое лицо. Теперь, когда
страшную маску смыло водой, физиономия у него оказалась тоже противу
ожиданий почти в порядке. Несколько царапин, ссадина на лбу, рассечена
нижняя губа, а так, в общем, ничего.
- Никогда о таком не слышал, - проговорил Артур и посмотрел назад.
Рэдрик тоже оглянулся. На сероватой испепеленной траве осталось много
следов, и Рэдрик поразился, как, оказывается, короток был тот страшный,
бесконечный путь, который он прополз, спасаясь от гибели. Каких-нибудь
метров двадцать-тридцать, не больше, было всего от края до края выжженной
проплешины, но он сослепу и от страха полз по ней каким-то диким зигзагом,
как таракан по раскаленной сковороде, и спасибо еще, что полз, в общем,
туда, куда надо, а ведь мог бы заползти на "комариную плешь" слева, а мог
бы и вообще повернуть обратно... Нет, не мог бы, подумал он с
ожесточением. Это молокосос какой-нибудь мог бы, а я тебе не молокосос, и
если бы не этот дурак, то вообще ничего бы не случилось, обварил бы себе
ноги, вот и все неприятности.
Он посмотрел на Артура. Артур с фырканьем умывался, покряхтывал,
задевая больные места. Рэдрик поднялся и, морщась от прикосновений
задубевшей от жары одежды к обожженной коже, вышел на сухое место и
нагнулся над рюкзаком. Вот рюкзаку досталось по-настоящему. Верхние
клапаны просто-напросто обгорели, пузырьки в аптечке все полопались от
жара к чертовой матери, и от жухлого пятна несло невыносимой медициной.
Рэдрик отстегнул клапан, принялся выгребать осколки стекла и пластика, и
тут Артур у него за спиной сказал:
- Спасибо вам, мистер Шухарт! Вытащили вы меня.
Рэдрик промолчал. Какой еще черт спасибо! Сдался ты мне спасать тебя.
- Я сам виноват, - сказал Артур. - Я ведь слышал, что вы мне
приказали лежать, но я здорово перепугался, а когда припекло, совсем
голову потерял. Я очень боли боюсь, мистер Шухарт...
- Давай, вставай, - сказал Рэдрик, не оборачиваясь. - Это все были
цветочки... Вставай, чего разлегся!
Зашипев от боли в обожженных плечах, он вскинул на спину рюкзак,
продел руки в лямки. Ощущение было такое, будто кожа на обожженных местах
съежилась и покрылась болезненными морщинами. Боли он боится... С чумой
тебя пополам вместе с твоей болью!.. Он огляделся. Ничего, с тропы не
сошли. Теперь эти холмики с покойниками. Поганые холмики стоят, гниды,
торчат как чертовы макушки, и эта лощинка между ними... Он невольно
потянул носом воздух. Ах, поганенькая лощинка, вот она-то самая погань и
есть. Жаба.
- Лощинку между холмами видишь? - спросил он Артура.
- Вижу.
- Прямо на нее. Марш!
Тыльной стороной ладони Артур вытер под носом и двинулся вперед,
шлепая по лужам. Он прихрамывал и был уже не такой прямой и стройный, как
раньше, - согнуло его, и шел он теперь осторожно, с большой опаской. Вот и
еще одного я вытащил, подумал Рэдрик. Который же это будет? Пятый? Шестой?
И теперь вот спрашивается: зачем? Что он мне, родной? Поручился я за него?
Слушай, Рыжий, а почему ты его тащил? Чуть ведь сам из-за него не
загнулся... Теперь-то, на ясную голову, я знаю: правильно я его тащил, мне
без него не обойтись, он у меня как заложник за Мартышку. Я не человека
вытащил, я миноискатель свой вытащил. Тральщик свой. Отмычку. А там, на
горячем месте, я об этом и думать не думал. Тащил его как родного, и мысли
даже не было, чтобы бросить, хотя про все забыл и про отмычку забыл, и про
Мартышку забыл... Что же это получается? Получается, что я и в самом деле
добрый парень. Это мне и Гута твердит, и Кирилл-покойник внушал, и Ричард
все время насчет этого долдонит... Тоже мне, нашли добряка! Ты это брось,
сказал он себе. Тебе здесь эта доброта ни к чему! Думать надо, а потом уже
руками-ногами шевелить. Чтоб в первый и в последний раз, понятно?
Добряк... Мне его надо сберечь для "мясорубки", холодно и ясно подумал он.
Здесь все можно пройти, кроме "мясорубки".
- Стой! - сказал он Артуру.
Лощина была перед ними, и Артур уже стоял, растерянно глядя на
Рэдрика. Дно лощины было покрыто гнойно-зеленой, жирно отсвечивающей на
солнце жижей. Над поверхностью ее курился легкий парок, между холмами он
становился гуще, и в тридцати шагах уже ничего не было видно. И смрад.
"Запашок там будет, Рыжий, так ты не того... не дрейфь".
Артур издал горловой звук и попятился. Тогда Рэдрик стряхнул с себя
оцепенение, торопливо вытащил из кармана сверток с ватой, пропитанной
дезодоратором, заткнул ноздри тампоном и протянул вату Артуру.
- Спасибо, мистер Шухарт, - слабым голосом сказал Артур. - А
как-нибудь верхом нельзя?..
Рэдрик молча взял его за волосы и повернул его голову в сторону кучи
тряпья на каменной осыпи.
- Это был Очкарик, - сказал он. - А на левом холме, отсюда не видно,
лежит Пудель. В том же виде. Понял? Вперед.
Жижа была теплая, липкая. Сначала они шли в рост, погрузившись по
пояс, дно под ногами, к счастью, было каменистое и довольно ровное, но
вскоре Рэдрик услышал знакомое жужжание с обеих сторон. На левом холме,
освещенном солнцем, ничего не было видно, а на склоне справа, в тени,
запрыгали бледные лиловатые огоньки.
- Пригнись! - скомандовал он сквозь зубы и пригнулся сам. - Ниже,
дурак! - крикнул он.
Артур испуганно пригнулся, и в ту же секунду громовой разряд расколол
воздух. Над самыми головами у них затряслась в бешеной пляске
разветвленная молния, едва заметная на фоне неба. Артур присел и окунулся
по плечи. Рэдрик, чувствуя, что уши ему заложило от грохота, повернул
голову и увидел в тени ярко-алое, быстро тающее пятно среди каменного
крошева, и сейчас же ударила вторая молния.
- Вперед! Вперед! - заорал он, не слыша себя.
Теперь они двигались на корточках, гусиным шагом, выставив наружу
только головы, и при каждом разряде Рэдрик видел, как длинные волосы
Артура встают дыбом, и чувствовал, как тысячи иголочек вонзаются в кожу
лица. "Вперед! - монотонно повторял он. - Вперед!" Он уже ничего не
слышал. Один раз Артур повернулся к нему в профиль, и он увидел
вытаращенный ужасом глаз, скошенный на него, и белые прыгающие губы, и
замазанную зеленью потную щеку. Потом молнии стали бить так низко, что им
пришлось окунуться с головой. Зеленая слизь заклеивала рот, стало трудно
дышать. Хватая ртом воздух, Рэдрик вырвал из носа тампоны и обнаружил
