фонтанчики, разошлись круги. Гай поднял ствол повыше и снова нажал
спусковой крючок. На этот раз звук получился: пули загрохотали по металлу,
взвизгнули рикошеты, ударило эхо. И - ничего. Ничегошеньки. Ни звука
больше, словно он здесь один, словно он и был всегда один. Словно попал он
сюда неизвестно как, занесло, как в бредовом сне, в это мертвое место,
только не проснуться и не очнуться. И теперь оставаться ему здесь одному
навсегда.
Не помня себя, Гай, как был - в одном сапоге, вошел в воду, сначала
медленно, потом все быстрей, потом побежал, высоко задирая ноги, по пояс в
воде, всхлипывая и ругаясь вслух. Ржавая громадина надвигалась. Гай то
брел, разгребая воду, то бросался вплавь, добрался до борта, попытался
вскарабкаться - ничего не получилось, обогнул субмарину с кормы, уцепился
за какие-то тросы, вскарабкался, обдирая руки и колени, на палубу и
остановился, заливаясь слезами. Ему было совершенно ясно, что он погиб.
"Э-эй!" - крикнул он перехваченным голосом.
Палуба была пуста, на дырчатом железе налипли сухие водоросли, словно
обросло железо свалявшимися волосами. Носовая надстройка огромным
пятнистым грибом нависала над головой, сбоку в броне зиял широкий рваный
шрам. Грохоча сапогом по железу, Гай обогнул надстройку и увидел железные
скобы, ведущие наверх, еще влажные, забросил автомат за спину, полез. Лез
долго, целую вечность, в душной тишине, навстречу неминуемой смерти,
навстречу вечной смерти, вскарабкался и замер, стоя на четвереньках:
чудовище уже ждало его, люк был настежь, словно бы сто лет не закрывался,
и даже петли снова приржавели - прошу, мол. Гай подполз к черному
отверстому зеву, заглянул, голова у него закружилась, сделалось тошно.. Из
железной глотки плотной массой выпирала тишина, годы и годы застоявшейся,
перепревшей тишины, и Гай вдруг представил себе, как там, в желтом
сгнившем свете, задавленный тоннами этой тишины, насмерть бьется один
против всех добрый друг Мак, бьется из последних сил и зовет: "Гай! Гай!",
а тишина, ухмыляясь, лениво сглатывает эти крики без остатка и все
наваливается, подминает Мака под себя, душит, давит. Это было невозможно
перенести, и Гай полез в люк.
Он плакал и торопился, сорвался в конце концов и загремел вниз,
пролетел несколько метров и упал на песок. Здесь был железный коридор,
тускло освещенный редкими пыльными лампочками, на полу под шахтой за годы
и годы нанесло тонкого песку. Гай вскочил, - он все еще торопился, он все
еще очень боялся опоздать, - и побежал, куда глаза глядели, с криком: "Я
здесь, Мак... Я иду... Иду..."
- Что ты кричишь? - недовольно спросил Максим, высовываясь словно бы
из стены. - Что случилось? Палец порезал?
Гай остановился и уронил руки. Он был близок к обмороку, пришлось
опереться о переборку. Сердце колотилось бешено, удары его гремели в ушах,
как барабанный бой, голос не слушался. Максим некоторое время смотрел на
него с удивлением, потом, должно быть, понял, протиснулся в коридор -
дверь отсека снова пронзительно завизжала - и подошел к нему, взял за
плечи, встряхнул, потом прижал к себе, обнял, и несколько секунд Гай в
блаженном забытье лежал лицом на его груди, постепенно приходя в себя.
- Я думал... тебя здесь... что ты тут... что тебя...
- Ничего, ничего, - сказал Максим ласково. - Это я виноват, надо было
тебя сразу позвать. Но тут странные вещи, понимаешь...
Гай отстранился, вытер мокрым рукавом нос, потом вытер мокрой ладонью
лицо и только теперь ощутил стыд.
- Тебя нет и нет, - сказал он сердито, пряча глаза. - Я зову, я
стреляю... Неужели трудно отозваться?
- Массаракш, я ничего не слышал, - виновато сказал Максим. -
Понимаешь, здесь великолепный радиоприемник... я и не знал, что у вас
умеют делать такие мощные...
- Приемник, приемник... - ворчал Гай, протискиваясь сквозь
полуоткрытую дверь. - Ты тут развлекаешься, а человек из-за тебя чуть не
свихнулся... Что это у них здесь?
Это было довольно обширное помещение с истлевшим ковром на полу, с
тремя полукруглыми плафонами в потолке, из которых горел только один.
Посередине стоял круглый стол, вокруг стола - кресла. На стенах висели
какие-то странные фотографии в рамках, картины, лохмотьями свисали остатки
бархатной обивки. В углу потрескивал и завывал большой радиоприемник - Гай
таких никогда не видел.
- Тут что-то вроде кают-компании, - сказал Максим. - Ты походи,
посмотри, тут есть на что посмотреть.
- А экипаж? - спросил Гай.
- Никого нет. Ни живых, ни мертвых. Нижние отсеки залиты водой.
По-моему, они все там...
Гай с удивлением посмотрел на него. Максим отвернулся, лицо у него
было озабоченное.
- Должен тебе сказать, - проговорил он, - это, кажется, хорошо, что
мы до Империи не долетели. Ты посмотри, посмотри...
Он подсел к приемнику и принялся крутить верньеры, а Гай огляделся,
не зная, с чего начать, потом подошел к стене и стал смотреть развешенные
фотографии. Некоторое время он никак не мог понять, что это за снимки.
Потом сообразил: рентгенограммы. На него смотрели смутные, все как один
оскаленные черепа. На каждом снимке была неразборчивая надпись, словно
кто-то ставил автографы. Члены экипажа? Знаменитости какие-нибудь?.. Гай
пожал плечами. Дядюшка Каан, может быть, что-нибудь и разобрал бы здесь, а
мы - люди простые...
В дальнем углу он увидел большой красочный плакат, красивый плакат, в
три краски... правда, плесенью тронулся... На плакате было синее море, из
моря выходил, наступив одной ногой на черный берег, оранжевый красавец в
незнакомой форме, очень мускулистый и с непропорционально маленькой
головой, состоящей наполовину из мощной шеи. В одной руке богатырь сжимал
свиток с непонятной надписью, а другой - вонзал в сушу пылающий факел. От
пламени факела занимался пожаром какой-то город, в огне корчились гнусного
вида уродцы, и еще дюжина уродцев окарачь разбегалась в стороны. В верхней
части плаката было что-то написано большими оранжевыми буквами. Буквы были
знакомые, наши, но слова из них складывались совершенно непроизносимые.
Чем дольше Гай смотрел на плакат, тем меньше плакат ему нравился. Он
почему-то вспомнил плакат в казарме: тем изображался черный орел-гвардеец
(тоже с очень маленькой головой и могучими мышцами), смело отстригающий
гигантскими ножницами голову гнусному оранжевому змею, высунувшемуся из
моря. На лезвиях ножниц было, помнится, написано: на одном - "Боевая
Гвардия", на другом - "Наша славная армия". "Ага, - сказал про себя Гай, в
последний раз бросая взгляд на плакат. - Это мы еще посмотрим... Посмотрим
мы еще, кто кого прижгет, массаракш!" Он отвернулся от плаката и
остолбенел.
С изящной лакированной полки глядело на него стеклянными глазами
знакомое лицо, квадратное, с русой челкой над бровями, с приметным шрамом
на правой щека... Ротмистр Пудураш, национальный герой, командир роты в
Бригаде Мертвых-но-Незабвенный, потопитель одиннадцати белых субмарин,
погибший в неравном бою. Его портрет, увенчанный букетом бессмертника,
висел в каждой казарме, его бюст красовался на каждом плацу... а голова
его, ссохшаяся, с желтой мертвой кожей была почему-то здесь. Гай отступил.
Да, это самая настоящая голова. А вон еще голова - незнакомое острое
лицо... И еще голова... и еще...
- Мак! - сказал Гай. - Ты видел?
- Да, - сказал Максим.
- Это головы! - сказал Гай. - Настоящие головы...
- Посмотри альбомы на столе, - сказал Максим.
Гай с трудом оторвал взгляд от жуткой коллекции, повернулся и
нерешительно подошел к столу. Приемник что-то кричал на незнакомом языке,
раздавалась музыка, тарахтели разряды, и снова кто-то говорил - вкрадчиво,
бархатным значительным голосом...
Гай наугад взял один из альбомов и откинул твердую, оклеенную кожей
обложку. Портрет. Странное длинное лицо с пушистыми бакенбардами,
свисающими со щек на плечи, волосы надо лбом выбриты, нос крючком, разрез
глаз непривычный. Неприятное лицо, невозможно представить его себе
улыбающимся. Незнакомый мундир, какие-то значки или медали в два ряда...
Ну и тип... Наверное, какая-нибудь шишка. Гай перекинул страницу. Тот же
тип в компании с другими типами на мостике белой субмарины, по-прежнему
угрюмый, хотя остальные скалят зубы. На заднем плане, не в фокусе, -
что-то вроде набережной, какие-то незнакомые постройки, мутные силуэты не
то пальм, не то кактусов... Следующая страница. У Гая захватило дух:
горящий "дракон" со свернутой набок башней, из открытого люка свисает тело
гвардейца-танкиста, и еще два тела, одно на другом, в сторонке, а над
ними, расставив ноги, все тот же тип - с пистолетом в опущенной руке, в
шапке, похожей на остроконечный колпак. Дым от "дракона" густой, черный,
но места знакомые - этот самый берег, песчаный пляж и дюны позади... Гай
весь напрягся, переворачивая страницу, и не зря. Толпа мутантов, человек
двадцать, все голые, целая куча уродов, стянутых одной веревкой. Несколько
деловитых пиратов в колпаках, с дымящими факелами, а сбоку опять этот тип
- что-то, видимо, приказывает, протянув правую руку, а левая рука лежит на
рукоятке кортика. До чего же жуткие эти уроды, смотреть страшно... Но
дальше пошло еще страшнее.
Та же куча мутантов, но уже сгоревшая. Тип - поодаль, нюхает
цветочек, беседует с другим типом, повернувшись к трупам спиной...
Огромное дерево в лесу, сплошь увешанное телами. Висят кто за руки,
кто за ноги, и уже не уроды - на одном клетчатый комбинезон воспитуемого,
на другом черная куртка гвардейца.
Горящая улица, женщина с младенцем валяется на мостовой...
Старик, привязанный к столбу. Лицо искажено, кричит, зажмурившись.
Тип тут как тут - с озабоченным видом проверяет медицинский шприц...
Потом опять повешенные, горящие, сгоревшие, мутанты, каторжники,
гвардейцы, рыбаки, крестьяне, мужчины, женщины, старики, детишки... целый
пляж детишек и тип на корточках за тяжелым пулеметом, здесь он
улыбается... панорамный снимок: линия пляжа, на дюнах - четыре танка, все
горят, на переднем плане две черные фигурки с поднятыми руками... Хватит.
Гай захлопнул и отшвырнул альбом, посидел несколько секунд, потом с
проклятием сбросил все альбомы на пол.
- Это ты с ними хочешь договариваться? - заорал он Максиму в спину. -
Хочешь их привести к нам?! Этого палача!? - Он подскочил к альбомам и пнул
их ногой.
Максим выключил приемник.
- Не бесись, - сказал он. - Ничего я уже больше не хочу. И нечего на
меня орать, сами вы виноваты, проспали свой мир, массаракш, разорили все,
разграбили, оскотинели, как последнее зверье! Что теперь с вами делать? -
Он вдруг оказался возле Гая, схватил его за грудь. - Что мне теперь делать
с вами? - гаркнул он. - Что? Что? Не знаешь? Ну, говори!
Гай молча ворочал шеей, слабо отпихиваясь. Максим отпустил его.
- Сам знаю, - сказал он угрюмо. - Никого нельзя приводить. Кругом
зверье... на них самих насылать нужно... - Он подхватил с пола один из
альбомов и стал рывками переворачивать листы. - Какой мир загадили, -
говорил он - Какой мир! Ты посмотри, какой мир!..
Гай глядел ему через руку. В этом альбоме не было никаких ужасов,
просто пейзажи разных мест, удивительной красоты и четкости цветные
фотографии - синие бухты, окаймленные пышной зеленью, ослепительной
белизны города над морем, водопад в горном ущелье, какая-то великолепная
автострада и поток разноцветных автомобилей на ней, и какие-то древние
замки, и снежные вершины над облаками, и кто-то весело мчится по снежному
