склону горы на лыжах, и смеющиеся девушки играют в морском прибое...
- Где это все теперь? - говорил Максим. - Куда вы все это девали,
проклятые дети проклятых отцов? Разгромили, изгадили, разменяли на
железо... Эх, вы... человечки... - Он бросил альбом на стол. - Пошли.
Он с яростью навалился на дверь, со скрежетом и визгом распахнул ее
настежь и зашагал по коридору.
На палубе он спросил:
- Есть хочешь?
- Угу... - ответил Гай.
- Ладно, - сказал Максим. - Сейчас будем есть. Поплыли.
Гай выбрался на берег первым, сразу же снял сапог, разделся и
разложил одежду на просушку. Максим все еще плавал, и Гай не без тревоги
следил за ним: очень уж глубоко нырял друг Мак и очень уж подолгу
оставался под водой. Нельзя так, опасно так, как ему воздуху хватает?..
Наконец, Максим все-таки вышел, волоча за жабры огромную мощную рыбину. У
рыбины был обалделый вид, никак она понять не могла, как же это ее словили
голыми руками. Максим отшвырнул ее подальше в песок и сказал:
- По-моему, эта годится. Почти неактивна. Тоже, наверное, мутант.
Прими таблетки, а я ее сейчас приготовлю. Ее можно сырой есть, я тебя
научу, - сасими называется. Не ел? Давай нож...
Потом, когда они наелись сасими - ничего не скажешь, оказалось вполне
съедобно, - и улеглись нагишом на горячем песке, Максим после долгого
молчания спросил:
- Если бы мы попали в руки патрулей, сдались бы, куда бы они нас
отправили?
- Как - куда? Тебя - по месту воспитания, меня - по месту службы... А
что?
- Это точно?
- Куда уж точнее... Инструкция самого генерал-коменданта. А почему ты
спрашиваешь?
- Сейчас пойдем искать гвардейцев, - сказал Максим.
- Танк захватывать?
- Нет. По твоей легенде. Ты похищен выродками, а каторжник тебя спас.
- Сдаваться? - Гай сел. - Как же так?.. И мне тоже? Обратно под
излучение?
Максим молчал.
- Я же опять болванчиком заделаюсь... - беспомощно сказал Гай.
- Нет, - сказал Максим. - То-есть, да, конечно... но это уже будет не
так, как прежде... Ты, конечно, будешь немножко болванчиком, но ведь
теперь ты будешь верить уже в другое, в правильное... Это, конечно,
тоже... хорошего мало... но все-таки лучше, много лучше...
- Да зачем? - с отчаянием закричал Гай. - Зачем это тебе нужно?
Максим провел ладонью по лицу.
- Видишь ли, Гай, дружище, - сказал он. - Началась война. То ли мы
напали на хонтийцев, то ли они на нас... Одним словом, война...
Гай с ужасом смотрел на него. Война... ядерная... теперь других не
бывает... Рада... Господи, да зачем это все? Опять все сначала, опять
голод, горе, беженцы...
- Нам нужно быть там, - продолжал Максим. - Мобилизация уже
объявлена, всех зовут в ряды, даже нашего брата каторжника амнистируют и -
в ряды... И нам надо быть вместе, Гай. Ты ведь штрафник... Хорошо бы мне
попасть к тебе под начало...
Гай почти не слушал его. Вцепившись пальцами в волосы, он
раскачивался из стороны в сторону и твердил про себя: "Зачем, зачем,
будьте вы прокляты!.. Будьте вы тридцать три раза прокляты!"
Максим тряхнул его за плечо.
- А ну-ка возьми себя в руки! - сказал он жестко. - Не разваливайся.
Нам сейчас драться придется, разваливаться некогда... - Он встал и снова
потер лицо. - Правда, с вашими окаянными башнями... Но ведь война -
ядерная! Массаракш, никакие башни им не помогут...
"ПОТОРАПЛИВАЙТЕСЬ, ФАНК, ПОТОРАПЛИВАЙТЕСЬ!"
- Поторапливайтесь, Фанк, поторапливайтесь. Я опаздываю.
- Слушаюсь. Рада Гаал... Она изъята из ведения господина
государственного прокурора и находится в наших руках.
- Где?
- У вас, в особняке "Хрустальный лебедь". Считаю своим долгом еще раз
выразить сомнение в разумности этой акции. Вряд ли такая женщина может
помочь нам управиться с Маком. Таких легко забывают, и Мак...
- Вы считаете, что Умник глупее вас?
- Нет, но...
- Умник знает, кто выкрал женщину?
- Боюсь, что да.
- Ладно, пусть знает... С этим все. Дальше?
- Сенди Чичаку встречался с Дергунчиком. Дергунчик, по-видимому,
согласился свести его с Тестем...
- Стоп. Какой Чичаку? Лобастый Чик?
- Да.
- Дела подполья меня сейчас не интересуют. По делу Мака у вас все?
Тогда слушайте. Эта чертова война спутала все планы. Я уезжаю и вернусь
дней через тридцать-сорок. За это время, Фанк, вы должны закончить дело
Мака. К моему приезду Мак должен быть здесь, в этом доме. Дайте ему
должность, пусть работает, свободы его не стесняйте, но дайте ему понять -
очень, очень мягко! - что от его поведения зависит судьба Рады... Ни в
коем случае не давайте им встречаться... Покажите ему институт,
расскажите, над чем мы работаем... в разумных пределах, конечно.
Расскажите обо мне, опишите меня, как умного, доброго, справедливого
человека, крупного ученого. Дайте ему мои статьи... кроме совершенно
секретных. Намекните, что я в оппозиции к правительству. У него не должно
быть ни малейшего желания покинуть институт. У меня все. Вопросы есть?
- Да. Охрана?
- Никакой. Это бессмысленно.
- Слежка?
- Очень осторожная... А лучше не надо. Не спугните его. Главное -
чтобы он не захотел покинуть институт... Массаракш, и в такое время я
должен уезжать!.. Ну, теперь все?
- Последний вопрос, извините, Странник.
- Да?
- Кто он все-таки такой? Зачем он вам?
Странник поднялся, подошел к окну и сказал, не оборачиваясь:
- Я боюсь его, Фанк. Это очень, очень, очень опасный человек.
17
В двухстах километрах от хонтийской границы, когда эшелон надолго
застрял на запасных путях возле какой-то тусклой заплеванной станции,
новоиспеченный рядовой второго разряда Зеф, договорившись по-хорошему с
охранником, сбегал к колонке за кипятком и вернулся с портативным
приемником. Он сообщил, что на станции творится совершеннейший бедлам,
грузятся сразу две бригады, генералы перелаялись между собой, зазевались,
и он, Зеф, смешавшись с окружавшей их толпой ординарцев, денщиков,
адъютантов позаимствовал этот приемник у одного из них.
Теплушка встретила это сообщение смачным патриотическим ржанием. Все
сорок человек немедленно сгрудились вокруг Зефа. Долгое время не могли
устроиться, кому-то дали по зубам, чтобы не пихался, кого-то пырнули шилом
в мягкое место, ругались и жаловались друг на друга, пока Максим, наконец,
не гаркнул: "Тихо, подонки!" Тогда все успокоились. Зеф включил приемник и
принялся ловить все станции подряд.
Сразу выяснились любопытные вещи. Во-первых, оказалось, что война еще
не началась и что радиостанция "Голос Отцов", вопящая последнюю неделю о
кровопролитных сражениях на нашей территории, врет самым безудержным
образом. Никаких кровопролитных сражений не было. Хонтийская
Патриотическая Лига в ужасе орала на весь мир о том, что эти бандиты, эти
узурпаторы, эти так называемые Неизвестные Отцы воспользовались гнусной
провокацией своих наймитов в лице так называемой и пресловутой Хонтийской
Унии Справедливости и теперь сосредотачивают свои бронированные орды на
границах многострадальной Хонти. В свою очередь Хонтийская Уния
Справедливости костила Хонтийских Патриотов, этих платных агентов
Неизвестных Отцов, последними словами и обстоятельно рассказывала, как
кто-то превосходящими силами вытеснил чьи-то истощенные предшествующими
боями подразделения через границу и не дает им возможности вернуться
обратно, каковое обстоятельство и послужило предлогом для так называемых
Неизвестных Отцов к варварскому вторжению, которого следует ожидать с
минуты на минуту. И Лига, и Уния при этом почти в одинаковых выражениях
считали своим долгом предупредить наглого агрессора, что ответный удар
будет сокрушительным и туманно намекали на какие-то атомные ловушки.
Пандейское радио обрисовывало ситуацию в очень спокойных тонах и без
всякого стеснения объявляло, что Пандею устроит любое развитие этого
конфликта. Частные радиостанции Хонти и Пандеи развлекали слушателей
веселой музыкой и скабрезными викторинами, а обе правительственные
радиостанции Неизвестных Отцов непрерывно передавали репортажи с митингов
Ненависти вперемежку с маршами. Зеф также поймал какие-то передачи на
языках, известных только ему, и сообщил, что княжество Ондол, оказывается,
еще существует и, более того, продолжает совершать разбойничьи налеты на
остров Хаззалг. (Ни один человек в вагоне, кроме Зефа, никогда прежде не
слышал ни об этом княжестве, ни о таком острове). Однако, главным образом
эфир был забит невообразимой руганью между командирами частей и
соединений, которые тужились протиснуться к Стальному Плацдарму по двум
расхлябанным железнодорожным ниточкам.
- Опять мы к войне не готовы, массаракш, - заметил Зеф, выключая
приемник и открывая прения.
С ним не согласились. По мнению большинства сила перла громадная, и
хонтийцам теперь придет конец. Уголовники считали, что главное - перейти
границу, а там каждый человек будет сам себе хозяин и каждый захваченный
город будут отдавать на три дня. Политические, то-есть выродки, смотрели
на положение более мрачно, не ждали от будущего ничего хорошего и прямо
заявляли, что посылают их на убой, подрывать собою атомные мины, никто из
них живой не останется, так что хорошо бы добраться до фронта и там
где-нибудь залечь, чтобы не нашли. Точки зрения спорящих были настолько
противоположны, что настоящего разговора не получилось, и патриотический
диспут очень скоро выродился в однообразную ругань по адресу вонючих
тыловиков, которые вторые сутки не дают жрать и уже, поди, успели
разворовать всю положенную водку. Об этом предмете штрафники готовы были
говорить ночь напролет, поэтому Максим и Зеф выбрались из толпы и полезли
на нары, криво сбитые из неструганных досок.
Зеф был голоден и зол, он наладился было поспать, но Максим ему не
дал. "Спать будешь потом, - строго сказал он. - Завтра, может быть, будем
на фронте, а до сих пор ни о чем толком не договорились..." Зеф проворчал,
что договариваться не о чем, что утро вечера мудренее, что Максим сам не
слепой и должен видеть, в каком они оказались дерьме, что с этими
людишками, с этими ворами и бухгалтерами, каши не сваришь. Максим
возразил, что речь пока идет не о каше. До сих пор непонятно, зачем эта
война, кому она понадобилась, и пусть Зеф будет любезен не спать, когда с
ним разговаривают, а поделится своими соображениями. Зеф, однако, не
собирался быть любезным и не скрывал этого. С какой это стати, массаракш,
он будет любезен, когда так хочется жрать и когда имеешь дело с
молокососом, не способным на элементарные умозаключения, а еще - туда же!
- лезущим в революцию... Он ворчал, зевал, чесался, перематывал портянки,
обзывался, но понукаемый, взбадриваемый и подхлестываемый, в конце концов
разговорился и изложил свои представления о причинах войны.
Таких возможных причин было, по его мнению, по крайней мере три.
Может быть, они действовали все разом, а может быть преобладала
какая-нибудь одна. А может быть, существовала четвертая, которая ему,
Зефу, пока еще не пришла в голову. Прежде всего - экономика. Данные об
экономическом положении Страны Отцов хранятся в строжайшем секрете, но
каждому ясно, что положение это - дерьмовое, массаракш-и-массаракш, а
когда экономика в дерьмовом состоянии, лучше всего затеять войну, что бы
сразу всем заткнуть глотки. Вепрь, зубы съевший в вопросе влияния
