почти нечему, потому что, пока вода бежала по отвесным склонам,
раскаленный воздух утолял ею свою жажду, а брызгами ее питалась
истомившаяся без влаги растительность. Звери постоянно навещали эти
маленькие бочажки. Горные бараны и олени, пумы, еноты и мыши издалека
приходили сюда на водопой. Птицы, прятавшиеся днем в зарослях
кустарника, слетались вечерами к этим бочажкам, похожим на ступеньки,
вырубленные в крутом горном склоне. Вдоль ложа ручейка местами
собирались наносы песка и земли, и там, где только можно было запустить
в них корни, сразу что-нибудь вырастало - дикий виноград и карликовые
пальмы, папоротник, гибискус и трава с пушистыми метелками на длинных
стеблях. А в бочажках жили лягушки и плавунцы, и по дну их ползали
черви. Все, что любит воду, стремилось к этим мелким лужицам. Дикие
кошки приходили сюда на охоту и лакали воду, омывая в ней окровавленные
зубы, и после каждого их посещения все вокруг было усеяно перьями. Около
маленьких бочажков не угасала жизнь, потому что здесь была вода, и по
той же самой причине здесь изо. дня в день шло смертоубийство.
На самой нижней ступеньке, где ручеек разливался вширь, прежде чем
ринуться вниз с высоты ста футов и бесследно пропасть в каменистой
пустыне, была небольшая площадка - гранит и слой песка на нем. Вода
струилась сюда тонкой ниточкой, но и этого было достаточно, чтобы
бочажок не пересыхал, чтобы под навесом скалы находили приют и
низкорослые травы, и папоротник, и дикий виноград, который полз вверх по
склону, цепляясь своими усиками за гранит. Весенние потоки образовали
здесь нечто вроде песчаной отмели, и во влажном песке вокруг бочажка
зеленел водяной кресс. Отмель была вся изрыта, истоптана, взрыхлена
ногами животных, приходивших сюда на водопой и на охоту.
Солнце уже спустилось за гранитный кряж, когда Кино и Хуана одолели
крутой, неровный подъем и наконец-то подошли к воде. С этой площадки
была видна вся пустыня вплоть до Залива, голубеющего вдали. К бочажку
они добрались из последних сил, и Хуана, рухнув на колени, прежде всего
умыла Койотито, а потом наполнила бутыль водой и напоила его. Ребенок
тоже был измучен и капризничал и все плакал, пока Хуана не дала ему
грудь, и тогда он прильнул к ней и зачмокал, громко насасывая язычком.
Кино долго и жадно пил прямо из бочажка. Потом он прилег, глядя, как
Хуана кормит ребенка, и дал отдых мышцам, но через минуту встал, подошел
к тому месту, где ручеек переливался через край гранитного выступа, и
пристально оглядел расстилавшуюся внизу пустыню. Его взгляд остановился
на чем-то, и он замер. Далеко внизу виднелись оба следопыта; они
виднелись точечками, будто это ползли муравьи, а сзади них полз третий
муравей - побольше.
Хуана повернула голову и увидела, как напряглись у него плечи.
- Далеко? - спокойно спросила Хуана.
- К ночи будут здесь,- ответил Кино. Он взглянул вверх, на длинную
отвесную трещину в скалах, откуда текла вода.- Надо идти на запад,
сказал он и внимательно пригляделся к серому гранитному уступу правее
трещины. И на высоте тридцати футов он увидел на нем ряд небольших
впадин, нечто вроде пещер. Он снял сандалии и, цепляясь пальцами ног за
неровности гранитного уступа, поднялся к пещерам и заглянул в них. Это
были небольшие эрозионные углубления с идущими под уклон сводами Кино
влез в самую большую пещеру, лег там и, убедившись, что снаружи его не
видно, быстро вернулся к Хуане.- Лезь туда. Может быть, там нас не
найдут,- сказал он.
Не говоря ни слова, Хуана налила доверху тыквенную бутыль, и Кино
помог ей подняться в пещеру, потом собрал все их съестные припасы и
переправил туда же. Сидя у входа в пещеру, Хуана наблюдала за ним. Она
заметила, что он не стал уничтожать их следы на песке, а полез вверх по
утесу левее бочажка, ломая и обрывая виноградные лозы и папоротник.
Поднявшись до следующего гранитного выступа, он таким же путем спустился
вниз, оглядел гладкий уступ со впадинами - не осталось ли там их следов,
и наконец взобрался по нему и пролез мимо Хуаны в пещеру.
- Когда они придут,- сказал он,- мы незаметно выйдем отсюда и
спустимся в предгорья. Как бы только ребенок не заплакал. Смотри, чтобы
он у тебя молчал.
- Он не заплачет,- сказала она и, обеими руками приподняв головку
Койотито, глубоко заглянула ему в глаза, и он ответил ей величавым
взглядом.- Он знает. что нельзя,- сказала Хуана.
Кино лежал у входа в пещеру, уткнувшись подбородком в скрещенные
руки, и смотрел, как синяя тень от горного кряжа двигалась по зарослям
кустарника внизу, достигла Залива и длинным сумеречным пологом
протянулась над землей.
Ищейки долго не появлялись - следы Кино, видимо, было не так-то
легко отыскивать. Уже начинало темнеть, когда они добрались до
маленького бочажка на гранитном выступе. И теперь все трое следопытов
шли пешком, потому что лошадь не смогла бы одолеть последний крутой
склон. Сверху они казались маленькими, щуплыми. Двое, не успев напиться,
стали обследовать небольшую песчаную отмель и увидели следы, оставленные
Кино на утесе левее бочажка. Третий, с винтовкой, отдыхал, и, напившись,
те двое присели рядом с ним на корточки, и огоньки трех сигарет то
разгорались, то затухали в сумерках. А потом Кино увидел, что они
принялись за еду, и до него долетели их смягченные расстоянием голоса.
Вскоре на горный кряж надвинулась тьма - густая, черная. Звери,
навещавшие бочажок, пришли и в этот вечер, но учуяв людей, скрылись во
тьме.
Кино услышал шепот у себя за спиной.
-Койотито!- прошептала Хуана. Она успокаивала его. Кино услышал
хныканье и по звуку понял, что Хуана прикрыла ребенка шалью.
Внизу на отмели вспыхнула спичка, и в ее мгновенном свете Кино
увидел, что двое следопытов уже спят, свернувшись клубком, по-собачьи, а
третий караулит, и огонек спички отблеском скользнул по его винтовке.
Спичка погасла, но глаза Кино все запомнили. Он еще видел этих людей,
каждого в отдельности: двое спят, свернувшись клубком, а третий сидит на
корточках, поставив винтовку между колен.
Кино бесшумно подался в глубь пещеры. В глазах Хуаны отражалась
низко стоявшая в небе звезда, и они светились, как две искры. Кино тихо
подполз к ней и почти коснулся губами ее щеки.
- Я знаю, что делать.
- Тебя убьют.
- Если подкрасться к тому, что с винтовкой...- шептал Кино.- Надо
покончить с ним первым... тогда не убьют. Те двое спят.
Пальцы Хуаны выбрались из-под шали и схватили его за руку.
- Ты в белом... они увидят тебя при звездах.
- Нет,- сказал он.-Но надо сделать это до того, как выйдет луна.
Он поискал ласкового слова и не нашел его.
- Если меня убьют,- сказал он,- ты так и сиди здесь. А потом, когда
их не будет, ступай в Лорето.
Пальцы, сжимавшие ему кисть, чуть дрогнули.
- Что же делать?- сказал он.- Выбора нет. Все равно утром они нас
разыщут.
И голос у нее тоже чуть дрогнул.
- Да хранит тебя господь,- сказала она.
Он пригляделся к ней в темноте и увидел ее большие глаза. Его рука
протянулась и ощупью нашла ребенка и секунду задержалась ладонью на
головке Койотито. А потом Кино поднял руку и коснулся щеки Хуаны, и
дыхание занялось у нее в груди.
В полукруге свода, на фоне звездного неба, Хуана увидела, что Кино
снимает с себя свою белую одежду. Грязная, рваная, она все же могла
выдать его в ночной темноте. Бронзовая кожа будет ему лучшей защитой. А
потом она увидела, как он обмотал шнурок амулета вокруг роговой рукоятки
ножа, так что нож повис у него на груди, оставляя обе руки свободными.
Он не вернулся к ней. Его темная пригнувшаяся фигура секунду задержалась
в полукруге свода, и вот ее уже нет.
Хуана подползла к выходу из пещеры и посмотрела вниз. Она, как
сова, выглядывала из своего гнезда в гранитном уступе, а ребенок спал у
нее за спиной, положив головку набок и прижавшись к ее плечу. Она
чувствовала его теплое дыхание у себя на шее и шептала то молитву, то
ворожбу - то "Богородицу", то древнее заклинаний против темных сил зла.
Когда Хуана выглянула из пещеры, ночь как будто посветлела, и на
востоке, там, где должна была появиться луна, в небе проступило сияние.
И, глядя вниз, Хуана увидела огонек сигареты во рту у дозорного.
Кино ящерицей медленно полз по гладкому уступу. Он Дернул шнурок на
шее и передвинул нож за спину, чтобы лезвие не звякнуло о гранит. Его
растопыренные пальцы впивались в неровности горного склона, он льнул к
нему ГРУДЬЮ, нащупывал босыми ступнями опору, боясь поскользнуться, ибо
малейший звук - шорох камешка, невольный вздох, неосторожное
прикосновение тела к граниту - мог поднять на ноги тех, что были внизу.
Любой звук, несродный ночи, мог насторожить их. Но темная ночь не хотела
молчать: маленькие квакши, жившие возле воды, чирикали как птицы, в
расселине громко отдавался металлический стрекот цикад. А в голове у
Кино по прежнему звучал напев врага, пульсирующий глухо, будто сквозь
сон. Но Песнь семьи стала теперь пронзительной, свирепой и дикой, точно
шипение разъяренной пумы. Она набирала силу и гнала его на встречу с
врагом. Ее мелодию подхватили цикады, и чирикающие квакши вторили ей,
расчленяя ее на маленькие фразы.
Неслышно, как тень. Кино спускался по утесу. Босая нога скользнет
на несколько дюймов вниз, пальцы нащупают опору, вцепятся в нее, то же
движение другой ногой, потом чуть передвинется ладонь правой руки,
следом за ней - левая, и вот уже все тело бесшумно опустилось вниз. Кино
открыл рот, чтобы и дышать беззвучно, ибо он знал, что невидимкой нельзя
стать даже в темноте. Если дозорный, услышав какой-то шорох, взглянет на
это темное пятно, прильнувшее к уступу,- на его тело,- он все поймет.
Ползти надо было так медленно, чтобы дозорный даже не повел глазами в
эту сторону. И прошло много времени, прежде чем Кино одолел спуск и
скользнул за карликовую пальму у края гранитной площадки. Сердце
грохотало у него в груди, ладони и лицо были мокрые от пота. Он
скорчился за пальмой и, чтобы успокоиться, долго переводил дыхание,
набирая полные легкие воздуха.
Каких-нибудь двадцать футов отделяли его теперь от врага, и он
старался до мельчайших подробностей припомнить всю эту гранитную
площадку. Нет ли на ней камня, о который можно споткнуться во время
стремительного броска? Он стал растирать себе икры, чтобы их не свело
судорогой, и почувствовал, как дергаются у него мышцы после такого
долгого напряжения. А потом он с опаской посмотрел на восток. До восхода
луны оставались считанные минуты, надо торопиться. Силуэт дозорного
темнел перед ним, но двоих спящих из-за пальмы не было видно. Дозорный
ему и нужен - с ним и надо разделаться быстро и без всяких колебаний. Он
осторожно потянул через плечо шнурок амулета и высвободил роговую
рукоятку своего большого ножа.
Поздно! Едва он успел выпрямиться, как из-за линии горизонта в
восточной части неба вынырнула серебряная кромка луны. Он снова
спрятался за пальму.
Луна была старая, ущербная, но она бросила резкий свет и резкую
тень в расселину, и теперь Кино ясно увидел человека с винтовкой на
маленькой отмели у бочажка. Дозорный посмотрел на луну, снова закурил, и
огонек спички осветил на миг его смуглое лицо. Ждать больше нельзя; как
только дозорный отведет взгляд от луны, Кино бросится. Мускулы у него на
ногах напряглись, точно пружина, заведенная до отказа.
И тут откуда-то сверху донесся тоненький приглушенный плач.
