Дозорный поднял голову, прислушиваясь, и встал, и один из спящих
завозился на песке и спросил сонным голосом:
- Что это?
- Не знаю,- ответил дозорный.- Похоже на плач. Голос будто
человеческий... будто ребенок плачет.
Проснувшийся сказал:
- Кто его знает? Может, койот с выводком? Мне приходилось слышать,
как скулят их детеныши - совсем по-человечьи.
Пот крупными каплями катился по лбу Кино, попадал в глаза и обжигал
их. Тоненький плач зазвенел снова, и дозорный взглянул на гранитный
уступ - туда, где была пещера.
- Наверно, койот,- сказал он, и Кино услышал, как его винтовка сухо
щелкнула затвором.
- Если это койот, он у меня сейчас замолчит,- сказал дозорный,
поднимая винтовку к плечу.
Выстрел грянул, застигнув Кино посредине броска, и вспышка ослепила
его. Большой нож взлетел вверх и ударил с надсадным хрустом. Лезвие
прошло сквозь шею глубоко в грудь. Кино действовал, как страшный своей
мощью механизм. Он схватил винтовку и одновременно рванул нож из раны.
Его сила, стремительность и точность его движений - все было как у
безотказно действующего механизма. Он круто повернулся всем телом и
размозжил голову сидевшему на песке, будто это была дыня. Третий кинулся
наутек ползком, точно краб, попал в бочажок, вскочил и, как одержимый,
полез вверх по утесу, откуда тонкой ниточкой струилась вода. Он скулил и
лепетал что-то, цепляясь руками и ногами за плети дикого винограда. Но
Кино был беспощаден и холоден, как сталь. Не спеша поднял он спусковой
рычаг, приложил винтовку к плечу, не спеша прицелился и выстрелил. Его
враг рухнул со скалы прямо в воду, и Кино медленно подошел к бочажку. В
лунном свете перед ним блеснули полные ужаса, безумные глаза, и Кино
прицелился и выстрелил между глаз.
А потом Кино неуверенно повел головой по сторонам. Что случилось?
Какой звук пытается проникнуть в его мозг. Квакши и цикады молчали. Но
лишь только кровавая волна отхлынула от мозга Кино, он осознал этот
звук. Этот протяжный, надрывный, забирающий все выше и выше истерический
вопль несся из маленькой пещеры в гранитном уступе. Вопль-вестник
смерти.
Все в Ла-Пасе помнят возвращение семьи Кино; быть может, там еще
есть старики, которые сами присутствовали при возвращении Кино и Хуаны,
но те, кто знает об этом только понаслышке от своих отцов и дедов, тоже
представляют, как все было. Это возвращение никого не оставило
безучастным.
Золотой солнечный день близился к вечеру, когда первые мальчишки,
как сумасшедшие, ворвались в город и разнесли по всем улицам весть, что
Кино и Хуана вернулись. Все высыпали им навстречу. Солнце спускалось к
линии гор на западе, и тени длинными полосами тянулись по земле. И быть
может, именно из-за них, из-за этих теней, возвращение Кино и Хуаны
оставило такой глубокий след в людской памяти.
Они возвращались в город по изрезанной колеями песчаной дороге, и
они шли не гуськом, как всегда,- Кино первый, Хуана за ним,- а рядом,
бок о бок. Солнце светило им в спину, и длинные тени их шествовали
впереди, так что казалось, будто они несут каждый по темной башне. Кино
держал винтовку на согнутой руке, а Хуана шла, перебросив свою шаль
через плечо, как узел. И узелок этот был маленький, но в нем лежало
что-то тяжелое, оттягивающее ткань. Шаль Хуаны коробилась от запекшейся
крови, и узелок чуть покачивался в такт ее шагам. Лицо у Хуаны было
застывшее, скованное морщинками усталости, скованное борьбой с
усталостью. А взгляд ее уходил куда-то внутрь. Она шла далекая и чуждая
всему, как небо. Губы у Кино были плотно сжаты, скулы обрисовывались
четко, и люди рассказывают, что он нес в себе что-то страшное, грозное,
как надвигающаяся буря. Люди рассказывают, что и Хуана, и Кино казались
такими далекими от человеческих забот, человеческого горя; что, пройдя
сквозь муку, они будто вышли по другую ее сторону; что их обоих будто
ограждала стена, воздвигнутая колдовской силой. И те, кто прибежал
посмотреть на них, подались назад, уступая им дорогу, и не обмолвились с
ними ни словом.
Кино и Хуана шли по городу так, будто города не было. Они не
смотрели ни направо, ни налево, ни вверх, ни вниз, а только прямо перед
собой. Шаг у них был чуть судорожный, как у искусно сделанных деревянных
кукол, и грозные черные башни тянулись перед ними далеко вперед. И когда
они проходили по городу с его кирпичными и каменными домами, скупщики
жемчуга смотрели им вслед сквозь зарешеченные окна, слуги припадали
одним глазом к прорезям в калитках, а матери поворачивали своих младших
за плечи и прижимали их к себе - лицом в юбку. Кино и Хуана прошли бок о
бок через весь город с кирпичными и каменными домами, миновали
тростниковые хижины, и соседи подавались назад, уступая им дорогу. Хуан
Томас поднял руку, приветствуя их, но слов приветствия не нашел, и рука
его на минуту нерешительно повисла в воздухе.
Песнь семьи пронзительно звенела в ушах у Кино. Теперь он был
свободен от всего и страшен в своей свободе, и Песнь эта стала его
боевым кличем. Они прошли мимо черного квадрата-всего, что осталось от
их хижины,- и даже не посмотрели в ту сторону. Они прошли сквозь
заросли, окаймлявшие береговую отмель, и спустились к воде. И ни он, ни
она даже не взглянули на свою пробитую лодку.
И, подойдя к самой воде, они остановились и устремили взгляд на
Залив. А потом Кино положил винтовку на песок, сунул руку за пазуху и
вынул оттуда свою огромную жемчужину. Она лежала у него на ладони. Он
вгляделся в ее поверхность - серую, бугристую теперь. Искаженные злобой
лица смотрели на него оттуда, и он увидел зарево пожара. И на
поверхности жемчужины он увидел обезумевшие глаза человека, упавшего в
бочажок. И на поверхности жемчужины он увидел Койотито, который лежал в
маленькой пещере, и головка у Койотито была размозжена пулей. Жемчужина
была страшная; она была серая, как злокачественная опухоль. И Кино
услышал Песнь жемчужины, нестройную, дикую. Пальцы Кино чуть дрогнули, и
он медленно повернулся к Хуане и протянул жемчужину ей. Она стояла рядом
с ним, все еще держа за спиной свой недвижный узелок. Секунду она
смотрела на жемчужину, потом взглянула Кино в глаза и тихо проговорила:
- Нет... ты.
И Кино отвел руку назад и что было сил швырнул жемчужину далеко в
море. Кино и Хуана следили, как она летит, мерцая и подмигивая им в
лучах заходящего солнца. Они увидели легкий всплеск вдали и, стоя рядом,
бок о бок, долго не сводили глаз с этого места.
А жемчужина коснулась прекрасной зеленой воды и пошла ко дну.
Покачивающиеся водоросли звали, манили ее к себе. На ней играли
прекрасные зеленые блики. Она коснулась песчаного дна. Вода на
поверхности моря была как зеленое зеркало. А жемчужина лежала на дне,
среди перистых, похожих на папоротник растений. Краб, скользнувший мимо
нее, поднял за собой легкое облачко песка, и когда оно рассеялось,
жемчужина исчезла.
И Песнь жемчужины сначала перешла в невнятный шепот, а потом
умолкла совсем.
